История любви одного парня (ЛП) - Лорен Кристина. Страница 19

вопросом – выглядел ли он настолько счастливым от встречи со мной, как мне казалось. Мы

флиртовали…мне кажется? Сама мысль, что хороший, прилежный Себастиан сбегает из школы

ради того, что, как я подозреваю, было простым восторгом от возможности заняться, чем он не

должен был, – все это вызывает серьезные неисправности в моей голове.

Я так же пытаюсь бороться с мыслью, что Себастиан уедет на следующей неделе. Мне

всегда нравилась школа, но его присутствие на Семинаре – единственное от чего этот последний

семестр в старших классах кажется сносным.

До меня только доходит, и я нащупываю свой телефон.

«Я могу писать тебе, пока тебя не будет?»

Я жалею о том, что отправил это в ту же секунду, но если сейчас разобраться, что я теряю?

Слава богу, он не дает мне накрутить себя еще больше, и экран телефона загорается.

«Я буду работать с редактором и еще не знаю своего точного расписания, но постараюсь

ответить».

Я выбираюсь из машины и захлопываю дверь, все еще улыбаясь в свой телефон, когда

вваливаюсь на кухню. Мама стоит у раковины, уже в своей яркой, радужной пижаме, и моет

посуду.

– Привет, милый.

– Привет, – отвечаю я, убирая телефон, и выскальзываю из куртки. Я отвлечен и пытаюсь

дважды повесить ее. – Ты рано сегодня.

– Скажем просто, что мне нужен бокал вина, – произносит она, закрывая дверцу

посудомоечной машинки. Она показывает пальцем на холодильник. – Оставила тебе порцию там.

Благодарю ее поцелуем в щеку, проходя через всю кухню. Не сказать, что я слишком

голоден – воспоминаний о ланче с Себастианом достаточно, чтобы отправить мой желудок снова

на территорию американских горок – но если я не поем, то просто исчезну в своей комнате, где

одержимо буду перечитывать сообщения и возможно ступлю на менее здоровую территорию. Что

– будем честны – все равно произойдет.

На тарелке замотанной целлофановой пленкой приклеена записка: «ТЫ МОЯ ГОРДОСТЬ

И РАДОСТЬ». Я снимаю ее и улыбаюсь, хотя могу сказать, что сам не свой и слишком широко

распахиваю глаза.

Мама наблюдает за мной с другой стороны кухонного островка.

– Ты выглядишь немного… взвинченным. Ты в порядке?

– Да, в полном, – тяжесть ее внимания преследует меня, пока я разогреваю еду и наливаю

себе попить. – Что произошло на работе?

Она обходит островок, прислоняясь к нему, как будто собирается ответить. Но телефон

вибрирует в моем кармане. Как обычно в это время приходит сообщение от Отэм.

Но есть еще сообщение от Себастиана.

«Кстати, спасибо за ланч»

«У меня был не самый лучший день, и ты его изменил».

«Спокойной ночи, Таннер»

Вагончик на американских горках в моем желудке достигает самого высокого холма и

зависает на краю.

– Таннер? – мама стягивает волосы в хвостик, скрепляя его резинкой со своего запястья.

Отрываю взгляд от экрана.

– Что?

Она кивает и наливает тот бокал необходимого вина, перед тем как указать мне, следовать

за ней.

– Продолжим.

Ой, черт. Я спрашивал ее об ее дне, а затем прекратил слушать. Оставив телефон на

столешнице, я следую за ней в гостиную.

На гигантском кресле в углу, мама подгибает под себя ноги, наблюдая за тем, как сажусь я.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя.

Я внутренне содрогаюсь.

– Знаю, мам.

– И я так горжусь человеком, которым ты стал, что меня чуть ли не разрывает.

Киваю. Я везунчик. Я знаю, кто я. Но бывают такие моменты, когда выражение

восхищения становятся…излишним.

Она наклоняется вперед, используя свой мягкий голос.

– Я только переживаю за тебя, милый.

– Прости, что не слушал, о чем ты говорила про работу.

– Я не об этом.

Я уже понимаю.

– Мам, Себастиан – мормон, а не социопат.

Мама насмешливо выгибает бровь, как будто собирается отпустить шуточку, но не делает

этого. И от нахлынувшего безумного облегчения, я рад, что она не сделала этого. Его защита

нарастает жаром в моей груди.

– Но между вами все по– прежнему платонически, или…?

Я начинаю волноваться. Наша семья обсуждает все, но я не могу перестать думать об их

лицах в тот вечер за ужином, и осознавать, что у них довольно специфическое представление о

парне, с которым я однажды сойдусь: с кем– то, таким же, как мы.

– А что если у меня к нему больше, чем просто платонические чувства?

Она выглядит огорченной и медленно кивает.

– Не сказать, что я сильно удивлена.

– Я встречался с ним за ланчем.

Я вижу, как она проглатывает свою реакцию, будто полный рот густого сиропа от кашля.

– Ты же ничего не имеешь против? – спрашиваю я.

– Насчет того, что ты покинул территорию школы? – она откидывается на спинку, изучая

меня. – Не совсем, но я понимаю, что так делают все, поэтому выбираю – не спорить по пустякам.

Насчет твоей ориентации? Абсолютно, ничего. Тебе никогда не нужно беспокоиться насчет этого

при нас с папой, хорошо?

Сейчас я понимаю, что реальность большинства подростков– геев не такова. Я понимаю,

что невероятный везунчик. Слова выходят немного хриплыми из– за эмоций.

– Хорошо.

– Но против ли я твоего преследования подростка– мормона, парня или девушки? – она

качает головой. – Да. Таннер, я против. И это если быть честной. Возможно, это мое непонимание,

но оно действительно беспокоит меня.

Моя признательность моментально гаснет.

– И как это будет отличаться от того, что его родители говорят, что парни – под запретом?

– Это совершенно другое. Среди сотни прочих причин, ходить в церковь – это выбор. Быть

бисексуалом – это просто то, кто ты есть. Я оберегаю тебя от ядовитых комментариев церкви.

Я даже рассмеялся на это.

– А его родители делают это, чтобы уберечь его от ада.

– Так не бывает, Тан. Церковь не угрожает адским огнем.

У меня срывает планку.

– А откуда мне знать, что вообще говорит Церковь СПД обо всем? – спрашиваю я,

повышая голос. – Не похоже, что ты даешь нам хоть на каком– то уровне представление о том, во

что они, вообще, верят и как взаимодействуют. Все, что я узнал от тебя, – они ненавидят геев, они

ненавидят женщин, они ненавидят.

– Таннер…

– Мне, вообще, кажется, что Мормонская церковь не так уж много ненавидит. Ты –

единственная, кто ненавидит их.

Ее глаза распахиваются, а затем она отворачивает лицо, глубоко вдыхая.

Ох, черт. Я перегнул палку.

Если бы мама была жестокой женщиной, то, наверняка бы, встала и дала мне пощечину в

тот же момент. Я мог прочитать это по напряженной линии ее плеч, ее нарочито– спокойный

вдохах.

Но мама – не жестокая. Она мягкая и терпеливая, и не желает клевать на мою наживку.

– Таннер, милый. Это очень сложно для меня, чем ты можешь себе представить, и если ты

хочешь обсудить мою историю, связанную с церковью, то мы можем. В данный момент, я

переживаю за тебя. Ты всегда в первую очередь идешь на поводу у своего сердца, а уже потом –

головы, но мне нужно, чтобы ты подумал об этом, – подоткнув под себя ноги, она продолжает. –

Вы с Себастианом из двух совершенно разных миров, и пусть даже это не то же самое через что

прошли мы с твоим папой, или тетя Эмили, но оно не так уж сильно отличается. Полагаю, его

семья не в курсе, что он гей?

– Да, даже я не знаю, гей он или нет.

– Ну, чисто гипотетически, давай предположим, что его и твои чувства взаимны. А ты

знаешь, что церковь считает нормальной однополые отношения, но тебе нельзя никак воплощать