Зима на разломе - Динец Владимир. Страница 8

Я заскочил в душ, пробежал два километра до автобусной остановки, приехал вечером в Тель-Авив, забрал в дельфинарии вещи, попрощался с директором, Полиной и (увы, по телефону) с Наденькой, снова сел на автобус, отдав за билет всю зарплату за три дня работы в дельфинарии, и утром прибыл в Хай Бар. В тот же день я отправил Ирочке первое письмо, в котором сообщил, что устроился на работу, что очень скучаю, что погода у нас хорошая и что зима пролетит быстро.

Ты обижена очень сейчас Что ты дома одна в этот вечер, Что так редки случайные встречи И так долги разлуки у нас.

Ты права, совершенно права, Не любовь — раз в полгода свиданья, Не помогут слова оправданья И вообще никакие слова.

Я и сам проклинаю себя, Что рожден бесконечно скитаться, Что с тобой не могу я остаться И страдать заставляю тебя.

Да, ты вправе, конечно, вполне, Меня к черту послать хоть сегодня, Стать, быть может, немного свободней И навеки забыть обо мне.

Ты за все меня можешь винить:

Я тебя променял на дорогу, Хотя должен тебе очень много…

Но не надо, не рви эту нить.

В жизни, жесткой, как грани стекла, Как холодная маска-камея, Мы, быть может, друг другу сумеем Передать хоть немного тепла.

Ты, наверно, смеешься сейчас, И совсем не одна в этот вечер, И забыла случайные встречи, Но не вечна разлука у нас.

4. Волонтер

Я открыл глаза и тут же снова зажмурился — от счастья. Потому, что яркий солнечный свет хлестал в открытое окно, потому, что взахлеб пели птицы, потому, что вокруг был заповедник Хай Бар, и потому, что скоро пора было на работу. Я вскочил и распахнул дверь на улицу. Стайка горлиц, рябков и синайских воробьев разлетелась от протекавшего шланга — единственного водопоя в радиусе двух километров. Крыльцо за ночь густо усеяли свернутые спиралькой семена вековой акации, накрывавшей собой мой домик, словно огромный гриб с плоской шляпкой. В ее ветвях сновали крошечные птички, черные с ярко-изумрудным отливом — палестинские нектарницы. Корм себе они добывали из алых цветков лорантуса, паразитного растения, росшего на ветвях дерева. На песчаной тропинке виднелись следы каракала и афганской лисички, которая жила в соседнем каньоне и иногда забегала в гости.

Тут я вспомнил, что сегодня День Белой Мыши, и настроение стало еще лучше. Я быстро поджарил яичницу с помидорами, закусил апельсином, собрал под фонарем ночных бабочек для ящериц нашего террариума, вышел на шоссе и зашагал к конторе заповедника. В принципе, можно было проехать этот путь на велосипеде, но я больше любил ходить пешком.

Справа угрюмо вздымался километровой высоты обрыв, в глубь которого уходили загадочного вида узкие каньоны. Там, наверху, лежала пустыня Негев. Слева тянулась Арава — ровная долина, равномерно усаженная акациями. За ней синел иорданский борт впадины-разлома — высокий горный хребет, увенчанный несколькими потухшими вулканами. Стайки вьюрков звонкими голосами перекликались в ясном небе, а в тени деревьев иногда можно было разглядеть стройную фигурку газели.

В тот момент, когда я подходил к конторе, скалы вдруг вспыхнули алым огнем, а миг спустя из-за гор на той стороне выскочило солнце, и небо сразу из розового стало ярко-синим. Меня обогнал джип с моими соседями, Ивтахом и Гилем, а со стороны Эйлата подкатила машина с Тони Рингом, Аилой, Шломи и Давидом — они жили в городе, в сорока километрах дальше к югу.

Мы очень рано собирались на работу, чтобы побольше успеть до приезда туристов и начала жары. Первым делом надо было вымыть и без того сверкавший белизной туалет. Но за эту работу всегда брался Тони, наш шеф, таким образом подчеркивавший свой демократизм. Мы с Шломи покормили мышей и тараканов, которых разводили на корм, и поспешили в Павильон Ночных Животных, потому что там вот-вот должен был погаснуть свет.

В Павильоне жила всевозможная ночная фауна. Чтобы туристы могли ее увидеть, там установили специальный световой режим: ночью горел яркий свет, а днем было почти темно. Собственно говоря, из-за ошибки в расчетах там вообще почти ничего не было видно, пока не постоишь полчасика, чтобы глаза привыкли к темноте. Но исправить реостат все время было некогда, а туристы были в восторге уже от того, что видели скорпионов. В ящиках скорпионов стояли ультрафиолетовые лампы, а панцирь этих застенчивых созданий в ультрафиолетовых лучах светится таинственным голубым сиянием.

Сегодня у всех хищников зоопарка был празник — День Белой Мыши. Обычно их кормили мясом, яйцами и морожеными цыплятами, а раз в неделю давали живых мышей.

Шломи сразу пошел к паре песчаных лисичек, которых когда-то вырастил, а я запустил четырех мышек к черным эфиопским ежам. Колючие шарики мгновенно превратились в стремительных убийц, с невероятной скоростью носившихся за жертвой, так что даже жившая с ними парочка сычей не успела добыть себе по мышке раньше.

Потом я кинул мышь сове-сипухе, которая поблагодарила меня мрачным шипением, запустил по одной к жирным рогатым гадюкам, дал тараканов скорпионам и тарантулам, подсыпал овощей смешным, похожим на белочек перохвостым песчанкам, и занялся обитателями самого большого вольера — полусотней пещерных крыланов. Не успел я повесить в авоськи новую порцию яблок и хурмы, как сто кожистых крыльев принялись с шуршанием хлопать по воздуху, и на минуту их вольер стал похож на болото с птеродактилями из «Затерянного мира». Внимательно посмотрев, нет ли у кого-нибудь из крыланов под мышкой новорожденного детеныша, мы вышли из павильона, и Шломи направился к хищникам, а я — в «мелочевник».

Хай Бар был создан как центр по восстановлению фауны, населявшей юг Израиля в библейские времена. При заповеднике был маленький зоопарк с обитателями пустыни и саванны — всех, с кем нам тут приходилось работать, мы время от времени встречали и за пределами клеток. Завезли сюда и зверей, о существовании которых в Негеве известно по упоминаниям в Библии — иногда малопонятным. Так вернулись в Израиль ориксы и другие копытные, а также страусы. Я несколько раз предлагал Рони Малке запустить в Араву львов, которые когда-то стрескали немало библейских персонажей, но он счел мой совет черным юмором. А по-моему, пустыня без львов — что тайга без медведей.

В «мелочевнике» мы работали с Давидом, моим первым знакомым в Хай Баре.

Застенчивый интеллигент, он приехал из Казахстана, где изучал газелей-джейранов.

Хотя в Хай-Баре водились два совершенно неизученных вида газелей, ему почему-то пришлось заниматься в основном работой в зоопарке. К тому же его, как и большинство «русских» специалистов, держали на работе только потому, что Министерство Абсорбции (т.е. акклиматизации новых иммигрантов) платило им половину зарплаты. Когда эта поддержка кончается (через три года после приезда), работодатели обычно увольняют русских сотрудников и берут новых, свежеприехавших. Давиду до срока оставалось полгода, и он обычно ходил с довольно грустным видом. Как ему удалось избежать увольнения, я потом расскажу.

Кстати, зоологию он знал намного лучше, чем все остальные сотрудники Хай Бара, кроме одного — тоже «русского».

Сначала мы занялись змеями, потому что открывать их ящики в присутствии туристов опасно. Песчаные гадюки уже зарылись на день в песок, выставив наружу только глаза под смешными рожками, и не обратили на аппетитных мышек никакого внимания.

Жуткого вида черный аспид громко зашипел и стал бросаться на стекло, еще когда мы были в нескольких шагах. Мышь он мгновенно схватил, потряс ею, как терьер крысой, и проглотил. В следующем террариуме жила малюсенькая черная змейка — земляная гадючка. Она напоминала червячка, но, приглядевшись, можно было заметить, что ядовитые зубки у нее настолько длинные, что торчат, как у саблезубого тигра.