Три года счастья (СИ) - "Kath1864". Страница 168
Фрея просто заботится о брате, который всегда посвящал себе семье.
На сколько ее еще хватит?
Разве не видишь, мне больно.
Хватит, довольно. Я все еще помню.
Думаешь, тебе можно, если ты мой,
Боже, и люблю до дрожи.
Ты же не слышишь, как я кричу.
Я не прошу, я молю. Слепо верю и жду.
Я не живая, я всего лишь дышу.
Я без тебя не хочу! Прощай! Прощай!
Ты можешь просто забрать все что хочешь.
Разбить мое сердце и меня уже ничто не спасет.
Ты можешь просто убить мою душу.
Души меня, ну же! Но любовь никогда не умрет!
Artik & Asti - Любовь никогда не умрёт.
Видимо Элайджа желает, проверить насколько его хватит. Раздеться, смыть с себя остатки крови и лечь в постель, уснуть. Тушит торшер, ведь больше в этой комнате нет света. С легкой издевкой шепчет, видимо, куда-то в темноту своего сознания: «Столько лет ты жил, руководствуясь исключительно разумом. А сейчас? Сердце? Посмотрим, как будешь собирать его из пепла под своими ногами Элайджа Майклсон Ты ведь все, к чему прикасаешься обращаешь в пепел.»
Пепел.
Кетрин Пирс умеет проигрывать, но его глаза пробиваются куда-то слишком глубоко, будто в самое сердце и, кажется, пытаются отыскать в ней что-то далеко запрятанное, давно сожженное и обращенное в пепел.
Элайджа ведь и не подумал о том, что в его сознании она должа подчиняться ему и говорить то, что он желает услышать, но кажется, что она говорит, то, считает нужным и уместным. Элайджа говорит на октаву ниже обычного, не отрывая взгляда от ее лица:
— Катерина, я войду?
Ей бы решиться, пустив по губам быструю усмешку, и оттолкнуть его так же, как он оттолкнул ее. Кетрин бы размахнуться, предварительно сжав кулак, и ударить со всей оставшейся силы. Пирс бы сделать хоть что-то, спасаясь от повторного унижения, но она лишь слабо кивает, наклоняя голову, и шепчет тихо, одними губами:
— Ты вернулся, Элайджа. Сдержал свое слова.
Черная дверь за ним закрывается, может, сама собой, и у нее возникает сильное чувства, чтобы так было всегда.
Чтобы Элайджа был рядом и обнимал ее крепко-крепко. И глупые ребра чуть вздрагивают будто в надежде, что вот сейчас — всего мгновение — и внутрь опять поместят сердце, живое, бьющееся, настоящее. Его. Сердце, которое принадлежит ей.
Элайджа касается ее волос, вдыхает запах ванили и горького шоколада, оставляет свой поцелуй на ее шеи.
Она сидела у окна, смотрела куда-то в даль.
Кетрин Пирс кажется, что это место похоже на Рай и уж явно не Ад.
Рай, потому что Элайджа вернулся, рядом с ней.
Огонь и пепел.
Кружевной пеньюар, до колена, в черном цвете. Выполнен из мягкого кружева, рукава расклешенные, длинной до кисти, завязывается на талии атласной лентой. Под ним кружевной комплект состоящей из серого браллета и кружевных трусиков в тон.
Он вернулся, потому что похоже желал быть рядом и рассказать обо всем.
Она его выслушает и не бесполезно.
Ведь ему нужно выговориться, чтобы кто-то выслушал и понял.
Она слушала его и то, что она сказала в прошлый раз и вправду послужило только толчком к тому, чтобы начать все заново.
Начать бороться.
Взять себя в руки.
В ее руках два бокала шампанского, но Элайджа не берет алкоголь, только набрасывает на ее плечи свой пиджак, обнимает, вдыхает и после садиться на постель.
— Как прошел твой день?
Ему и вправду нравится видеть ее улыбку, а Пирс следует за ним, садиться рядом выпивает алкоголь.
— Я послушал тебя, Катерина. Сегодня ходил в тренажёрный клуб и моя сила возвращается ко мне. Новообращённый вампир Марселя сбежал с манежа. Это и есть та сила, от которой бежали и которой так боялись все враги нашей семьи. Затем, я остановился в квартале и слушал уличных музыкантов. Выпил виски в баре и вернулся в особняк, в который не желал возвращаться. Моя племянница и Фрея, которая так желает мира в доме заставляют меня возвращаться. Ты возвращаешь мне силы. Я думаю, что любовь придает тебе силы. Мы столько прошли : Ад и Рай. Ты знаешь, как перегрузить меня, отвлечь от проблем. Знаешь, из-за чего я могу быть расстроен… Знаешь, как я ценю семью и какую боль мне принесла клятва : « Всегда и навечно.» Как быть без тебя? Как не думать?
— Знаю, Элайджа… Твой брат только и делает, что не дает покоя, а ты прощаешь его. Вы неделимы. Вы братья. Это и вправду выводило меня, но я простила. Простила тебя, Элайджа и знаю, что ты простишь его… Простила, потому что ты простил меня… Ты может еще и достоин спасения, а меня уже не спасти… Ты простишь, потому что он твой брат и вы столько прошли… Если нужно мое признание, то я не могла уснуть без тебя, задыхалась без тебя – своего воздуха, попыталась заменить Стефаном, но только обожглась и не смогла дышать другим, суррогатным воздухом. Не смогла… Я помню все и простила… Мне так спокойно с тобой… Мы просто спасли друг друга от ошибок и одиночества. Я думала, что ты забыл меня, а ты нашел меня. Вновь… Ты вернулся ко мне.. Но для Хейли ты делаешь то, что не сделал для меня…
— Не будем говорить о ней…
— Она не любит тебя. Она любит только твой образ… Я люблю тебя и буду любить…
— Пока бьется мое сердце, я никому не отдам тебя…
— А бьётся ли, Элайджа? Я мертва… Ты отдал меня смерти…
Понимают друг друга без слов.
Наклонить голову, чтобы их лбы соприкоснулись, чтобы они слышали дыхание друг друга.
Не отдаст его.
Не отдаст ее.
Теперь понимают, какие глупые ошибки совершили.
Пока вместе.
Пока в реальности не наступил рассвет.
Пока их любовь жива.
Пока ткань его пиджака согревает ее холодные плечи.
Пока она рядом, сжимает его ладонь и это для Элайджи Майклсона так важно.
Важно, что она рядом, каждой клеточкой, и нет ничего важнее и нежнее касаний и с каждой секундой он вдыхает ее запах, слышит ее дыхание.
Пока он ее до дна, а она его до последней капли.
Пока она отдает ему все тепло.
Пока он не одинок.
Пока она не одинока.
Пока их время.
Пока она в его власти.
Пока она сдалась ему.
Пока до дрожи и мурашек.
Пока можно улыбаться.
Пока она поставит бокал на пол, сжимает его ладонь и кладет голову ему на плечо.
Они оба виноваты, что все так вышло и они не вместе.
Рядом только за этой черной дверью в его подсознании.
Они ведь знают слишком хорошо знают друг друга.
Пока сжимают ладони друг друга, передают тепло, медленно вдыхают друга, пока по телу мелкая дрожь.
Пока она его, а он ее.
Пока они знают, чего желают.
Пока только его губы вправе касаться ее.
Пока они слишком близко друг к другу и слышат дыхание друг друга.
Пока они сидят на постели, которая расположенная параллельно окну и наблюдают за восходящему солнцу.
Радоваться дневному свету.
Солнечные лучи уже касаются ее бледной кожи.
Их время выходит.
Время лечит. Говорят, перегоришь, обратишься в пепел и забудешь, отключишься, спасешь себя и соберешь сердце из осколков. Только воспоминания, горячие, неистово обжигающие, не перестанут тревожить уставший разум Элайджи, когда он оборачивает голову в ее сторону, не прекратят врываться в сознание яркими вспышками, ослеплять и сиять еще долгое время, преследовать по ночам, причиняя невыносимую боль.
Он будет помнить все : ночи, рассветы, касания, каждое слова, что она говорила ему, будет помнить улыбки.
Воспоминания убьют его.
Разве он не видит, что больно, потому что Кетрин помнит.
Помнит, ложь и боль.
Помнит и любовь.
Помнит, что эта любовь убила ее.
Любовь убила, но не умерла.
В памяти только осколки.
Она умерла и для Пирс солнце погасло.
Говорят, боль затихнет, со временем. Боль, ставшая врагом-другом, пройдет и оставит, разрушит, чтобы можно было построить новое. Говорят, что боль просто нужно стерпеть или позволить ей убить душу, а после обязательно спасёшься. Нет, Элайджа не спасется от темных глаз, смотрящих с обожанием, любовью,ненавистью, презрением, откровенной нелюбовью, а через секунду с нежностью, необъяснимой, непонятной, но такой нужной Майклсону, что в жилах быстрее течет кровь, нежностью, что видела только она и в его глазах, когда тот смотрел на нее.