Пароль — «Брусника» (Героическая биография) - Матвеев Николай Сергеевич. Страница 9

Кроме группы Осиповой, в Минске уже действовали еще несколько подпольных групп. Иногда получалось так, что эти группы делали одну и ту же работу. Бывало, что подпольщики Черной, выходя на задание, обнаруживали на заранее намеченном ими месте «чужую» листовку или, придя за оружием, уже не находили его и т. д. Так происходило потому, что подпольные группы старались соблюдать строжайшую конспирацию — иначе им грозил провал. В таких случаях подпольщики не испытывали чувство досады, что их кто-то опередил, а радость, что с ними рядом борются за общее дело пусть не известные им, но настоящие советские патриоты.

Уже с самого начала оккупации подпольщики организовали десятки явочных квартир, где они могли встречаться, проводить свои совещания, принимать партизанских связных, хранить оружие и боеприпасы, слушать сводки Совинформбюро по радио и т. д.

Такая надежная квартира была и у группы Черной. Старый рабочий Николай, Прокофьевич Дрозд со своей семьей жил рядом с общежитием на Заславской улице. И вот сюда, в дом № 33, приходили на связь партизаны и подпольщики, здесь проходили совещания, а в подвале дома хранились оружие и медикаменты. Вся семья Дрозд — хозяйка Елена Адамовна, две дочери — девятнадцатилетняя Регина, или, как ее все ласково называли, Ренечка, и младшая Яня — все принимали самое деятельное участие в работе. Реня Дрозд была в числе первых, кто вошел в подпольную группу Марии. У Черной было несколько таких явочных квартир: на Полевой улице в доме Татьяны Мазняковой (Тони), в общежитии на Заславской у Галины Липской, в деревне Столовое, на Германовской улице у колхозников Александры и Вячеслава Стефанович. В хату Александры Яковлевны и Вячеслава Павловича приходили связные, здесь прятали оружие и медикаменты, укрывали бежавших военнопленных. Никто не предлагал Стефановичам делать то, что они делали, — это получилось само собой. Они просто не могли жить иначе.

И вот с чего все началось.

Когда мимо дома Стефановичей фашисты погнали первую колонну военнопленных и еще каких-то изможденных людей в штатском и Александра Яковлевна увидела их бледные, худые лица и неуверенную походку, у нее перехватило дыхание. Она кинулась в дом, сгребла в платок всю еду, что была у нее, и выскочила на обочину дороги. Дрожащими руками она совала проходящим куски хлеба, сало, огурцы, картошку, а когда конвойный с силой отпихнул ее и прогнал за калитку, пригрозив расстрелом, она продолжала бежать вдоль забора, выдирая из грядок зеленый лук, и кидала его в середину колонны.

Колонны прошли, а она не находила себе места — не могла забыть лиц и глаз пленных. Особенно ей запомнился совсем молоденький солдатик, с тонкой мальчишеской шеей и светлыми, как лен, волосами. Ему уже не досталось хлеба, но она успела бросить ему огурец и большой пучок зеленого лука. Шура смотрела на своего сына и ясно представляла себе, что вот так в этом строю обреченных мог бы шагать ее Мишка, родись он на десяток лет раньше. Нервы не выдержали, и женщина заплакала, глядя на нее, заревели дети…

Такой и застал ее вернувшийся муж.

— Ты что, мать? — с испугом спросил он.

Шура рассказала ему о том, что было.

— Немцы здесь укрепления строят, — объяснил ей Вячеслав Павлович, — значит, все время будут наших мимо дома гонять.

Когда немного стемнело, Стефанович пошел на соседнее поле и начал собирать валявшееся возле убитых оружие. Он прятал его в укромное место на меже и в сарае, где раньше был колхозный ток. Часть оружия спрятали в погребе.

— Помоги мне, — позвал Стефанович жену, — тут одежда валяется, надо взять — кому-нибудь пригодится.

Шура пошла к нему на подмогу: у нее не хватило смелости совсем близко подойти к мертвецам, а их стало намного больше, чем раньше, — фашисты не жалели пленных. Она взяла из рук мужа одежду и только собралась идти домой, как ее взгляд упал на лежащего ничком красноармейца. Это был тот солдатик с тонкой шеей и светлыми волосами — она сразу узнала его, — из кармана его рваных брюк торчали зеленые луковые перья. От жалости и горя у Шуры закипело сердце. Она даже не могла заплакать, а механически, как заводная, подошла к убитому поближе и так стояла над ним, не в силах сделать шага. Муж увел ее домой, и с этого дня Шуру как будто подменили: она бесстрашно ходила на поле в поисках оружия и помогала Вячеславу прятать его.

Однажды к Стефановичам пришла сестра Шуры Татьяна и привела с собой молчаливую черноволосую женщину, Александра Яковлевна, ничего не спрашивая, поставила перед гостьей миску с картошкой, положила хлеб.

— Кушайте, — просто предложила она.

— Это Мария, — представила женщину Татьяна, — она к тебе будет приходить или разных людей присылать. Тогда помогай им всем, чем можешь.

Много осторожных ног прошло по тропинке, ведущей к невзрачной хате Стефановичей. Всегда находились здесь еда, одежда и доброе слово, что бывает иногда дороже всего для измученного, потерявшего веру в себя человека.

У Вячеслава Стефановича — Ватика, как его звали товарищи, остались только одни брюки и рубашка — вся остальная его одежда «ушла на военнопленных». Потом, когда одевать беглецов было не во что, Шура ходила по знакомым и соседям и выпрашивала старые мужские вещи. Большинство, ни о чем не спрашивая, отдавали все, что могли. Это было время, когда вообще люди старались задавать меньше вопросов. Доверие, которое в те страшные годы было необходимо как воздух, завоевывалось временем и делом. И так шли дни, и все это было просто и обыденно. Многие потом вспоминали добрым словом Стефановичей, и было за что: не одному и не двум нашим людям спасли они жизнь.

Недалеко от хаты Стефановичей, на этой же Германовской улице, была другая явочная квартира. Ее хозяева — тоже колхозники — Василий Иванович и Анастасия Александровна Марчук, их дочери Клава и Нина и сын Шура всем, чем могли, помогали подпольщикам и партизанам. Они прекрасно знали, что им за это грозит мучительная смерть, но все равно делали все, что было в их силах. Восемнадцатилетний Шура со своими товарищами подбирал оружие и прятал его в соломенную крышу дома, в погреб и даже в хате. Это оружие забирали партизанские связные, приходившие к Марчукам на явочную квартиру. Старшая дочь Клава сообщала ценные сведения партизанам, а младшую дочь Нину устроили на работу в аптеку, откуда немало медикаментов перешло в лес в партизанские отряды.

Мария бывала и у Стефановичей, и у Марчуков. Она появлялась иногда и без предупреждения, но чаще сообщала о своем приходе заранее, чтобы встретиться со связными от партизан и подпольщиками, сообщавшими Осиповой всевозможные сведения или получавшими от нее задания. Осипову хорошо знали в этих домах, и достаточно было пришедшему сослаться на нее, чтобы хозяева сделали все возможное для этого человека.

Однажды Мария пришла к Марчукам и застала всю семью в волнении: фашисты издали очередной приказ, по которому юноши и девушки должны были явиться для отправки на работу в Германию. Шестнадцатилетняя Нина попадала под этот приказ (у Клавы был маленький ребенок, и отправка ей не грозила).

— Что будем делать, Мария? — растерянно спросил Василий Иванович. — Надо девку выручать.

На Осипову с надеждой смотрела заплаканная мать, в углу всхлипывала испуганная Нинка.

«Что же придумать? — размышляла Мария. — Достать справку о болезни? Долгое дело, да и соседки могут проболтаться. Спрятать девчонку тоже нельзя: родителей начнут таскать за укрывательство. Что же делать?»

И вдруг неожиданная мысль осенила ее.

— Замуж ее выдадим, а я буду свахой! — сказала она. — И жениха подходящего найдем.

Через день по всей улице прошла торжественная процессия: Мария с большой бутылкой самогона, а рядом с ней гордо выступал высокий, красивый, светловолосый парень с белой повязкой полицая на рукаве, чуть сзади шли остальные сопровождающие.

— Такой видный парень, а полицай!

— Неужели за предателя дочку отдадут? — шептал кто-то.

— Повезло Нинке, хорош жених!

— Теперь будет у Марчука зять полицай — живо разбогатеют.