Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand". Страница 243

— Уверен, это будет самая прекрасная женщина в Тоскане. На меньшее вы никогда не согласитесь.

— Как вы оптимистичны, герцог, — Данте засмеялся хриплым смехом, больше походившим на кашель. — Я, честно говоря, не уверен, что теперь хоть одна молоденькая и прекрасная барышня взглянет на меня.

— Женщины любят боевые шрамы, вам ли не знать. Обязательно напишите, когда определитесь с тем, которая станет вашей супругой, Ромини, — усмехнулся Дюран. — Я отправлю вам свадебный подарок.

— А я надеялся, что вы приедете лично и непременно со своей загадочной Идой, — тон у Ромини был несколько оскорбленный, но веселый прищур глаз говорил о том, что он не рассержен.

— Непременно, если вы захотите меня видеть на вашей свадьбе, — Эдмон легко и несколько шутливо поклонился.

— Человек, любящий Италию так, как вы, должен побывать на итальянской свадьбе, — со знанием дела изрек Ромини, снова обращая взгляд к потолку. — Так почему бы не на моей? У нас во Флоренции много интересных свадебных традиций. Кстати, позволите дать вам совет, хоть я и зарекся больше не давать вам их?

— Разумеется, — рассеялся Эдмон. — Вы, пожалуй, можете даже не спрашивать моего позволения на это. Вы за то время, что мы с вами знакомы дали мне советов больше, чем кто бы то ни было за всю мою жизнь.

— Надеюсь, они хоть немного помогли вам, — Ромини тоже усмехнулся. — Так вот, Дюран, если вам нужно будет переступить через себя ради собственного счастья, сделайте это. Быть гордым и несчастным красиво, но глупо.

— Приму к сведению — кивнул Дюран. Данте снова слабо улыбнулся.

— Так что идите, Дюран и сделайте уже, наконец, то, что должны были сделать вместо того, что бы ехать сюда, — произнес он, облизывая пересохшие губы. — И помните: никогда не берите чужого и никогда не отдавайте свое. По крайней мере, без боя.

***

Герцог Дюран покинул Крым в тот же вечер. Позади оставались сражения, грохот оружия, стоны умирающих, холера и прочие прелести войны, но Эдмон с трудом мог представить, что ждет его на родных французских берегах. Он пробыл на войне почти два месяца. Слишком мало, чтобы переосмыслить жизнь, но достаточно, чтобы забыть ее.

Погода стояла прекрасная и почти безветренная, море было спокойным, и в сумерках в самом деле казалось черным. Казалось, что можно опустить в него руку и на пальцах останется прохладная и вязкая темнота. Чайки собирались около берега, изредка издавая пронзительные крики. Волны с приятным, тихим всплеском ударялись о борта парохода, который медленно удалялся от берега. Эдмон, впрочем, предпочитал смотреть на море, в которое опускалось красно-оранжевое солнце, в то время как несколько английских офицеров, покидавших Крым вместе с ним, разглядывали оставляемый позади берег, негромко переговариваясь. К несчастью для Дюрана, общество офицеров-англичан должно было стать для него единственным обществом на время этого короткого плаванья. Впрочем, его это мало волновало: куда больше его мысли сейчас занимало собственное возвращение в Вилье-сен-Дени.

Со времени своего отъезда он не получил ни одного письма. Конечно, кроме Клода писать ему было некому, а его собственное прощальное письмо слишком ясно говорило о том, что следующей встречи не состоится, но все же казалось странным, что Клод не предпринял ни одной попытки связаться с ним. Оставалось надеяться лишь на то, что по какой-то причине отправленные ему письма потерялись где-то в дороге, отправились на дно вместе с почтовым кораблем или исчезли еще каким-то невероятным образом. Эдмона это волновало по одной простой причине: он понятия не имел куда возвращался. Даже в таком тихом и спокойном месте, как Вилье-сен-Дени жизнь, хоть и размеренно, но все же шла, и кто знает, что могло случиться, а время его отсутствия.

Комментарий к Глава 65

И все же не поднялась рука сделать это)

========== Глава 66 ==========

Париж, уже ставший для герцога Дюрана чем-то вроде туманного сна, встретил своего блудного сына плохой погодой и сильным ветром. Нагроможденные друг на друга, словно монолитные дома давили на человека, успевшего за эти несколько месяцев привыкнуть к свободным просторам военных лагерей. Не хватало чистого, высокого неба, прозрачного воздуха и морского простора крымского побережья. Бытовые проблемы парижан и вовсе казались чем-то мелким и несущественным рядом с горестями тех, кто оставался лежать в полевых госпиталях за много миль отсюда. Эдмону то и дело вспоминался судорожно хватавший воздух Ромини с окровавленным лицом, тяжело взбиравшийся на пригорок Блан, перепачканный землей и чужой кровью. Вспоминались трупы и разгуливавшие возле них, в ожидании пира, вороны. А ведь, Эдмон говорил себе это всякий раз, он даже не видел настоящей ожесточенной войны, наподобие той, в которой когда-то участвовал его отец.

К генералу Д’Эвре он направился сразу же, даже не заглядывая в свой парижский дом. Сделал он это лишь потому, что понятия не имел, что ему теперь следует делать в этом дышавшем жизнью городе, от которого он успел отвыкнуть. Это чувство неприкаянности не нравилось Эдмону хотя бы потому, что он никогда ранее его не испытывал, не смотря на то, что провел в путешествиях большую часть своей юности. Эти несколько недель, которые он провел на линии фронта, казалось, вытрясли из него остатки души, оставив горькое послевкусие разочарования в самом себе.

В приемной генерала было, как всегда, относительно безлюдно. Секретарь сидел за столом, старательно переписывая какой-то документ с чернового листа на бумагу с гербом. В углу ожидал приема полковник с седеющими висками, который от скуки беседовал с молодым человеком в темном сюртуке. Отдавая свою карточку секретарю, Эдмон невольно задержал взгляд на этом юноше, с сожалением подумав, что он, должно быть, ищет здесь покровительства, мечтая о военной карьере. Отчетливо вспомнился всегда улыбавшийся капрал, преследовавший его всюду, где только можно.

Молодой человек заметил направленный на него взгляд и, смутившись, опустил голову, словно желая спрятаться. Полковник тоже взглянул на нового посетителя, и Эдмон услышал как, он шепнул своему собеседнику:

— Герцог де Дюран, двоюродный племянник генерала, кажется.

Эдмону было даже странно не услышать рядом со своим именем слова «тот самый» или какое-нибудь другое выражение, которое обычно употреблялось в таких случаях, а применительно к его фамилии и вовсе казалось неотъемлемой частью.

— Господин генерал готов принять вас, — сообщил секретарь, прерывая поток мыслей Дюрана. Коротко кивнув, Эдмон проследовал в кабинет своего крестного, мысленно отметив, что ему, как посетителю, отдали предпочтение, оставив двоих других, которые, несомненно, провели в приемной куда больше времени, чем он, дожидаться дальше.

Генерал Д’Эвре сидел за столом и пил кофе с таким важным видом, словно носил не генеральские знаки, а по меньшей мере, корону императора.

— А, племянник, — произнес он таким тоном, словно расстался с Эдмоном только вчера в гостиной общих знакомых. — Вижу, ты вполне жив и даже здоров. Что ж, присаживайся.

Последние слова генерал сопроводил широким жестом, указывая на кресло перед столом. Эдмон молча сел в кресло и сложил перед собой руки.

— Может быть, кофе? — поинтересовался генерал и, получив отрицательный ответ, спросил, прищурившись: — В таком случае, может быть вина?

— Не откажусь, — равнодушно ответил Эдмон, следя за тем, как генерал не торопясь прошелся к шкафу и, отперев его, достал бутылку и бокал.

— Признаться, я не рассчитывал на столь скорую встречу.

— Я только что прибыл в Париж. Решил не затягивать с делами, — ответил Эдмон, принимая полный бокал, но отчего-то, не сделав и глотка, поставил его на стол и снова сложил перед собой руки. Генерал усмехнулся и снова занял свое место за широким, заполненным бумагами столом. Эдмон молчал.

— Все бумаги уже составлены и подписаны, как я уже говорил, — Д’Эвре одним глотком опустошил небольшую кофейную чашку и отставил её в сторону. — Так что официально ты — капитан французской армии в отставке. Никаких привилегий это не дает, но я думаю, ты сможешь непринужденно упомянуть об этом в разговоре.