Сновидец (СИ) - Охэйо Аннит. Страница 44

Вайми хотел вернуть её или хотя бы погрустить о несбыточном, но стеснялся, или, быть может, стыдился уклоняться от общих трудов, — и, как-то незаметно, стал единственным строителем стены. Он вытаскивал из груды обломков под скалой очередной кусок камня, забрасывал его на голову, нёс к стене, укладывал его там, возвращался за новым — и так без конца. Тяжелая, монотонная работа — но в залитом ослепительным солнцем ущелье, под синим, в перистых облаках, небом, где сильный горячий ветер мгновенно высушивал проступающий на теле пот. Колючий раскалённый гравий обжигал ноги, мускулы ломило от тяжести камней — но ощущения ему даже нравились, а работа не мешала мечтать. От скуки Вайми закрывал глаза, двигаясь в жаркой темноте, и удивляясь, как точно выходит к цели. Умаявшись, он ложился на живот, в глубокую мягкую пыль, сомкнув подошвы босых ног, удобно подтянув под голую грудь руки, и мирно дрых в том же ущелье до заката. Единственное, что тревожило его — это последствия пытки. На его теле давно не осталось никакого следа — но он начал ощущать всевозрастающее жжение в основании позвоночника. Когда нельзя стало даже сидеть, он всё же решил посмотреть, что же там происходит, обнаружив на крестце красное пятно диаметром в ладонь. Оно обжигало пальцы, словно раскаленная сталь — хотя сама пылающая кожа ничуть не страдала от жара. Второе горящее пятно появилось на солнечном сплетении — так же больно и горячо. Третье — внизу его живота, но меньше и ощущения в нем оказались слабее, в виде покалываний, приливов жара и холода, чувства давления то изнутри, то снаружи. Четвертое пятно обосновалось в пупке, но совсем крохотное, в нем ощущалось лишь жжение и покалывание. Сердце иногда начинало биться так часто, что словно стучалось маленьким кулачком, пытаясь выскочить из груди. В ней появлялись какие-то странные боли — иногда тупые, иногда резкие и острые, как от удара ножом, а в животе постоянно ощущались спазмы. Порой юноше казалось, что в его грудь воткнуто несколько сотен иголок — причем изнутри, а не снаружи. Ощущения иголок и жара поселились в его горле, между бровями и в затылке, иногда расползаясь по всей голове — словно на неё надели шлем. Часто начинало гореть и краснеть всё лицо, особенно уши. Одновременно с этим у Вайми горели ступни ног — приходилось постоянно болтать ими в воде, чтобы хоть чуть охладить пылающие подошвы. Иногда он ощущал странные уколы и судороги в самых неожиданных частях тела — впрочем, всё это быстро проходило.

Другие, более странные ощущения пугали и, в то же время, необъяснимо привлекали его: внезапные вспышки света, восходящие по позвоночнику, как внутренние фейерверки, и даже те цвета, что он видел глазами, становились невероятно насыщенными. Иногда ему казалось, что его осознающее «я» — меньше его сознания, даже малая его часть. Сидя на пятках и закрыв глаза, он часами пытался прорваться в эти таинственные области — иногда почти чувствуя, что получается. Но, в общем, это не слишком его занимало. Если у него оставался хоть какой-то досуг, он проводил его с Линой — часто не занимаясь любовью и даже не беседуя с ней: они могли часами просто сидеть рядом, лишь искоса поглядывая друг на друга. Но больше всего его увлёк удивительный радужный диск. Чудом и лишь случайно спасённый Линой, он почти не пострадал во время их приключений. В бою она инстинктивно прикрывалась им, словно небольшим щитом — диск был диаметром в три ладони, толстый и тяжёлый — и на его кромке появились зарубки от найрских мечей. Но кварц, под которым лучилось радужное нечто, не пострадал.

Хотя теперь Вайми знал, как вызвать из этого сияния точные образы, цельной картины не получалось. Он только ахнул, увидев в том, чужом небе Парящую Твердыню — она, вместе со стаей иных, меньших существ, похожих на громадных четырёхкрылых птиц, сражалась с другими живущими в небе существами, — чем-то совершенно бесформенным и непонятным. Он даже не сразу понял, что это сражение: слишком много совершенно чуждых ему образов. Но порой он видел кое-что, поразительно знакомое…

Между тем короткие дни мира истекли. Глаза Неба не знали, чем кончилась война в Найре — и кончилась ли вообще — но в лесах появились шайки головорезов, которые явно не подчинялись никому. Отчаянно озлобленные и ненавидящие даже друг друга, они, тем не менее, были на удивление хорошо вооружены, и с каждой шайкой приходилось сражаться отдельно: какой бы ужасной ни оказалась её участь, другие это не трогало. Наученные горьким опытом, Глаза Неба избегали схваток, как огня. Несколько стрел из засады и быстрое отступление — вот что стало их тактикой, очень удачной: каждый раз им удавалось убить двух-трёх, иногда и больше найров, а из них никто даже не был ранен. Но и враг не оставался в долгу — шайки старались завести злых собак. Те предупреждали о засадах, а потом успешно выслеживали нападавших. Долго так продолжаться не могло, и вскоре подростки принесли в селение Баану со стрелой найра в груди. Этот день Вайми суждено было запомнить навсегда.

Лине удалось извлечь стрелу — хотя Баану во время операции лишился сознания от боли, он должен был выжить. Но парнишка сильно ослабел и мог выздороветь лишь через несколько недель, в лучшем случае.

— Дальше так продолжаться не может, — сказал Вайми брату. — Теперь у нас осталось всего девять бойцов. Уже сейчас мы не можем преградить бандам дорогу вглубь леса, и некоторые наверняка добрались до Туманной долины. Рано или поздно, но неизбежно нас всех перебьют.

— Да, — спокойно сказал Вайэрси. — И что же ты предлагаешь?

Они сидели перед тем, что осталось от его дома — нишей в скале, где едва умещалась травяная постель, так близко, что могли коснуться друг друга.

— Я думаю, нам больше не стоит уходить из мира, потеряв красоту, — довольно резко сказал Вайми, но его брат лишь усмехнулся.

— Насколько я помню, в ближайшие годы никто из выживших не постареет настолько, чтобы уйти на Скалу Смерти. И вряд ли это нам поможет. Уже слишком поздно. Об этом нам стоило подумать раньше, гораздо раньше…

— Тогда… — Вайми низко опустил голову, — мы ничего не сможем сделать… я имею в виду, сами. Но если мы привлечем внимание Парящей Твердыни, она поможет нам…

— Мы уже привлекли её внимание. Если бы она захотела, то помогла бы. И потом, чем она может нам помочь? Какой бы ты хотел помощи?

Вайми растерялся — об этом он ещё не думал. Тем не менее, он постарался ответить.

— Знаешь, я… я не знаю. Я… не хочу, чтобы все найры умерли, а вместе нам не ужиться. Я хотел бы… чтобы они оставили нас в покое, чтобы никто не входил в наши леса, или… — его глаза вдруг живо сверкнули, — чтобы мы ушли в какой-то новый мир, и начали всё сначала…

— Ты хочешь немало, правда? — Вайэрси улыбнулся. — Но что мы можем сделать? Для этого?

Вайми подумал.

— Тот радужный диск… я видел на нём жизнь наших предков… наверное. Они жили внутри… внутри Парящей Твердыни… и внутри других подобных вещей… там, в небе. Они одевались, как найры, но занимались любовью совсем как мы, — Вайми слабо, задумчиво улыбнулся. — Там есть миры… не плоские, как наш, а круглые, и такие большие, что даже трудно представить… как они с них не падали? У них тоже был враг, и они с ним сражались, но не как мы, нет. Они стреляли друг в друга огнём, светом или тенью. Я не знаю, что это за место и где, но оно где-то ещё, не здесь. Возможно, нас забрали бы ТУДА… правда, мне почему-то кажется, что сейчас ТАМ уже никого нет, и мы… сами по себе. Но Твердыне небезразлична моя судьба, и я хотел бы…

— Подвергнуть себя опасности с тем, чтобы, спасая тебя, она спасла бы и всех нас?

Юноша вздрогнул, потом твёрдо взглянул в его глаза.

— Да. Я только не знаю, как сделать так, чтобы меня не убили сразу, а…

— Оставь эту затею, — лениво прищурив глаза, сказал брат. — Иначе я тебе ноги переломаю, чтобы ты остался здесь, дома. Придумай что-нибудь ещё.

Вайми взглянул на него почти с ненавистью.

— Ещё? Ты думаешь, это легко — решиться на такое? — Он сжал руками голову и опустил её. Они молчали несколько минут. Вайми незаметно расслабился, закрыв глаза. Казалось, он уснул. — Знаешь, я всё думаю о том месте, где мир, — вдруг тихо сказал он. — Зачем оно? Мир здесь и одновременно там, внутри себя. Если что-то изменится там — изменится здесь…