Могильщик. Трое отвергнутых (СИ) - Башунов Геннадий Алексеевич. Страница 17

***

На прошлой неделе их было трое, потом Седой погиб, и они оказались сами по себе. Сейчас они опять втроём, но Кронле оказался полной противоположностью Седого, да и цели преследовал абсолютно другие.

Место, где они встретились с Кронле, тоже мало походило на их закуток, в котором Краг и Велион жили прошлые два месяца. Таверна делилась на два помещения, разделённых кучей занавесок. В левой половине стояли столы, здесь ели и пили одни посетители, а между ними сновали служанки и шлюхи. В правой на полу толстым слоем лежала солома, по ней стелили покрывала, на которых могли устраиваться целыми семьями, могли по одному, а иногда и делились с незнакомцами. На покрывалах раскладывали еду и выпивку, по большей части принесённую с собой. Между этими постояльцами бегали дети и собаки, и лишь изредка - служанки. Никаких отдельных комнат, только кухню отделяла перегородка, да рядом можно было увидеть открытый люк подвала, откуда несли соления и холодную выпивку. Комнату можно было найти, если выйти во заднюю дверь и пересечь двор, где благодаря тёплой погоде под открытым небом готовилась часть еды, в двух шагах от очага рубили головы курам и разделывали свинью, а в большом чане мыли кружки и миски. Там же, на другом конце двора, пыхтела дымом и паром баня, а в двух дюжинах шагов стояла конюшня, где можно оставить или арендовать лошадь. Всё это было, но где-то там, куда ходят богатые купцы, купившие дорогих шлюх, или останавливаются бароны со своей свитой. Но в главном здании правилам бал чернь, здесь можно поесть сытной и дешёвой еды, выпить, и, если переборщил с выпивкой или негде переночевать, за мелкую монету перейти за занавеску в правую половину помещения.

- Шрам, значит? - невнятно переспросил сказитель, прикрывая окровавленный рот тряпочкой: кто-то всё же успел до него добраться, хотя толпа по большей части была занята сама собой. - Кажется, что для этого прозвища куда лучше подхожу я. Но не буду претендовать.

Кронле отнял тряпицу от лица и сплюнул кровью в грязную солому, тонким слоем покрывающую дощатый пол трактира.

- Этот рассказ стоил мне двух зубов, - опечаленно сказал он.

- Зачем ты это делаешь? - спросил Краг.

- Как зачем? Нет ничего лучше хорошей драки. Особенно, если сам в ней не участвуешь. - Могильщик-сказитель швырнул кровавый лоскут на стол и взялся за эль. - Низким людям нужны низкие удовольствия. Не будь меня, они бы весь день орали на близких, друзей или семью, а так они выпустили из себя всю злобу на несколько дней вперёд. Спровоцировать таких людей тоже не составляет труда. Намекни на то, что какой-нибудь человек, например, каменщик, в стародавние времена сношал свинью, или кто-то сношал самого каменщика, его жену или мать, и каменщик обидится. Потому что у каменщика обычно папа тоже каменщик, и дед был каменщиком, и прадед, и прадед его прадеда. И сын станет каменщиком, а потом внук. Вот и считай - вроде как обидели всю семью. А если кто-то рядом ещё и посмеялся над этим, то обида выходит вообще смертельная. На болтуна-рассказчика обычно всем плевать, он, вроде как, и не виноват, он просто историю рассказывает. Да и вообще, к бродячим сказителям отношение немного другое, более уважительное. Побей одного, и второй не захочет приходить. Но иногда, к сожалению, приходится страдать ради благого дела.

- С храмовниками всё сложнее, - усмехнулся Велион, забирая у подошедшей служанки свою тарелку.

- Да, на самом деле, с ними тоже всё просто. Я нападаю не на самих жрецов, а на то, во что они верят. Что за дело жрецу до другого жреца, жившего сто лет назад? Он ему ни отец, ни брат, никто. Потому что отцом жреца обычно был каменщик или рыбак, или сапожник, или вообще кто угодно. Кроме верховных жрецов, конечно, у них папы - графы и рыцари, те могут обидеться по поводу затронутой чести семейства, но они обычно на мои выступления не попадают. Обычным же жрецам на такое плевать - они вырваны из этого круга, когда сын рыбака и внук рыбака становится рыбаком. На старую семью им плевать, потому что они уже не являются её частью. На новую - тоже, это не семья в обычном понимании, наследников жрец с другим жрецом не оставит. А вот богу он молится тому же самому, что и его предшественник сто лет назад или даже двести, и делает это в том же храме, в той же келье перед тем же идолом. Вот туда и надо давить. Но тоньше. Простой человек тонкость не поймёт, ему нужны грубые действия. Для жреца же нужно что-то другое, он, в конце концов, образованный человек. Например, то, что идол его не такой уж и старый, а есть постарше и поглавнее.

- Культ Единого возник недавно, уже после войны, - заметил Краг. - Мне об этом один жрец рассказывал, когда я ещё в городской страже был.

- Потому-то его последователи самые злые и нетерпимые, - с деланой печалью закончил свой рассказ Кронле. От этой гримасы у него даже как будто прибавилось шрамов.

- И Низвергнутого ты сам придумал?

- О, нет, это не я. Видишь ли, я и сам когда-то был жрецом, но большую часть времени я проводил за кружкой с вином, а не за изучением всех молитв, легенд и преданий, потому-то имена его братьев я и позабыл. Но погубило меня не это, а то, что меня прихватили с прихожанкой во время... молитвы. Замужней прихожанкой, а я ещё и обет безбрачия давал. Представь себе, за этот смертный грех меня... - сказитель сделал паузу, чтобы глотнуть эля, - выгнали из храма. А за то, что я рассказал в присутствии служителям Единого о том, что их бог - внебрачный сын Красного, получившийся от противоестественной связи, меня хотят сжечь. Где жизненная справедливость? Я же не давал Единому никаких клятв. И не дам.

- Не слишком-то тонкая работа, - заметил Велион, занятый до этого исключительно тарелкой с тушёной репой.

- Это были пьяные жрецы, сам я был пьян, и большая часть людей в той таверне - тоже. Я, если честно, очень удивлён, что про меня вообще вспомнили и до сих пор хотят сжечь.

- Это же богохульство, - добавил Шрам. Ему было неуютно от этого разговора, да и вообще того, что Кронле так спокойно обо всём этом рассказывает, да ещё и в таком людном месте. Но, кажется, до них никому не было дела.

- Для жрецов Единого - да. А вот их «товарищи» из культа Отца и Матери - святые люди! - очень громко смеялись и просили рассказать что-нибудь ещё. - Кронле залпом допил кружку. - Ох, наконец-то эль смыл кровь. Теперь можно приложиться к бочонку как следует, чтобы притупить боль.

- И всё равно это неправильно.

Кружка замерла на полпути ко рту провокатора. Он сощурился и поинтересовался:

- Ты, случаем, не в Единого веришь?

- Молился ему какое-то время. - «То время, пока ждал своего конца в ловушке под названием Горлив». - И иногда продолжаю.

Кронле пожал плечами и отпил, наконец, эля.

- Если хочешь, могу принести тебе свои извинения. Я не со зла. Но не скажу, что никого не хотел обидеть.

- Да ничего, - отмахнулся Шрам, - я не фанатик. К тому же, я знаю - всё, что ты говорил, неправда.

- А твоего бога, друг Велион, я не обидел?

- Нет, - сухо отозвался тот, смакуя эль, - иначе ты бы уже был мёртв.

- От твоих рук? Не верю.

- Нет, не от моих. От его.

- И что же это за бог такой, карающий даже на нашей бренной земле? - Кронле вновь скептически сощурился.

- Случай, Удача, Невезение, Стечение обстоятельств, Трагическое несчастье, - у него много имён, - с усмешкой ответил Велион.

Шрам хмыкнул, а Кронле даже хохотнул.

- Что ж, такого бога я обижать не намерен. Давайте выпьем за него.

Гул в обоих залах нарастал. Откуда-то появились бродячие музыканты, затянувшие разухабистую песню про короля Гризбунга. Кронле достал серебряный, и на их столе махом очутился бочонок с элем и кувшин вина. Служанки и шлюхи становились всё привлекательней (поменяли их к вечеру, что ли?), и вскоре Шрам забыл обо всех каменщиках и их богах.

Глава шестая. Мёртвая дорога