Темный Клубок (ЛП) - Фехервари Петер. Страница 35

Затем он увидел капитана Мэйхена, с грохотом шагающего на палубу во главе командного отделения. В своей «Громовой» броне мужик напоминал здоровенного железного краба, научившегося ходить на задних ногах. Под элегантными обводами панциря скрывалось произведение механического искусства, сочетание вертящихся шестерней и движущихся поршней, которые стучали и шипели в идеальной гармонии. Этот шум почти заглушал бравурные аккорды гимна «Провидение превозмогает», раздававшиеся из медных наплечных динамиков. На одной из лап доспеха, покрытых железными пластинами, был закреплен тяжелый стаббер, патронная лента которого изгибами уходила в гофрированный раздатчик на спине. Другая оканчивалась тяжелой дрелью, покрытой цитатами из «Завета отцов-основателей». За толстым стеклом смотровой щели вычурного шлема виднелась подстриженная ежиком голова капитана. Джон Мильтон не снял широкополую офицерскую шляпу и держал в зубах толстую сигарилью, но даже он не был настолько шизанутым, чтобы зажечь её внутри брони.

Увиденное не произвело впечатления на Жука. Древние боевые доспехи были наследием Старого Провидения, фамильными реликвиями, которые холили, лелеяли и передавали от поколения к поколению в благородном семействе капитана. Конечно, в их прочности никто не сомневался — в конце концов, эти штуковины больше напоминали танки, чем обычные комплекты силовой брони — но они были непредсказуемыми и ужасно сложными в обслуживании, а ещё шумными, как все Преисподние вместе! Разведчик со своей колокольни считал, что подобные предметы старины больше подходят для демонстрации положения владельца, чем для реального боя.

Но сукиному сыну Мэйхену это, небось, вполне подходит…

Джон Мильтон Мэйхен был духовным отцом «Парокровных зуавов», межротного братства аристократов-механистов, которые почитали Императора в Его аспекте Бога-Машины. В полку их насчитывалось восемнадцать, все до единого — патриции, достаточно богатые, чтобы содержать боевой доспех. Себя аристократы рассматривали как рыцарей священного похода и считали, что вправе присоединиться к любому подразделению, которое более всего нуждается в них. Каждый зуав обладал уникальной, подстроенной под владельца броней, но по большей части это были варианты «Штормового», меньшего по размеру образца. Чудовищно огромный доспех Мэйхена был единственным в полку, никто даже близко не имел ничего подобного.

Однажды Модин сострил, что капитан компенсирует нехватку размера в другом месте, и тогда Жук единственный раз в жизни посмеялся шутке огнеметчика.

Сейчас он взглянул на Клетуса, удивленный, что здоровяк держится рядом. В зеленом свете лицо пустошника выглядело звериным, но глаза его с изумлением осматривали уродливый новый мир.

— Ты с нами, Змеиный Огонь? — спросил разведчик.

— В небе полно крови, — пробормотал Модин, и Жук увидел, что огнеметчик прав.

На пятнистом своде не было ничего схожего с естественными облаками, одни переплетения тонких синих полосок — прямо как жилки в руке человека, или в том вонючем, изъеденном плесенью сыре, который так любят благородные господа. Пока Клэйборн смотрел на них, нити словно бы вздрогнули, и начался дождь, липкая, медленная изморось. Казалось, что конфедератов поливают клеем.

«Как-то это мало похоже на воду, — подумал Жук. — Небо будто пускает слюнки при виде нас».

— Это неправильно, — Клетус смотрел на дождь, как загипнотизированный.

— Другой мир, другие правила, — произнес разведчик, не уверенный, что правильно понял пустошника. — Нам просто нужно понять, как здесь все работает, мужик.

Нахмурившись, Модин посмотрел на него, а затем сплюнул от омерзения и нашел выход в привычной грубости.

— Ага, типа ты чё-то в этом шаришь, полукровка.

— Эй, чё за хрень ты творишь?! — вскрикнул позади них Дикс. Разом обернувшись, гвардейцы увидели юного Оди Джойса, который стоял в люке и смачно блевал на тощего пустошника под ним.

— Ах ты, мелкий зеленый кусок дерьма! Дебил фракканый! — визжал пострадавший, пытаясь сдернуть с плеча лазвинтовку. Шагнув к товарищу, Клетус резко развернул его к себе.

— Тихо, Джейкоб, — сказал огнеметчик. — Парень же не нарочно это сделал.

— Этот мудак-новичок взял и наблевал на меня, Клет! — пронзительно крикнул Дикс. С длинного носа бойца стекала рвотная масса, и его тощее лицо могло бы показаться смешным, если бы не пылало яростью. — Да я щас…

— Ты чё, хочешь, чтоб Калхун пристрелил тебя, как сбесившегося быконосорога?

— Но парень же наблевал на меня, Клет, — уже капризно прохныкал Джейкоб. Когда доходило до дела, он всегда начинал трусить.

Потеряв интерес к их разговору, Жук обратил внимание на странную группу людей, появившихся из железной крепости корабля. Трое из них носили характерные кожаные плащи комиссаров, а двое других — красные одеяния техножрецов. По бокам от пятерки шагал отряд солдат в полированных доспехах багряного цвета и высоких конических шлемах. Разведчик не опознал увесистые пушки в руках солдат, но каждая из них была соединена с заплечной батареей питания, и Клэйборн предположил, что шарахнуть они могут посильнее обычной лазвинтовки. Дальше тащилась целая процессия типчиков из Экклезиархии — конфедерат насчитал шестерых фанатиков с растрепанными волосами и торчащими бородами. На каждом были грязные лохмотья и кольчужные рубашки, которые наверняка невыносимо терзали тело в жару. Позади ковыляли несколько десятков бичующихся, покрытые шрамами, в островерхих клобуках и с почти обнаженными телами. Вся толпа распевала и стонала нечто высокопарное из Имперского Евангелия.

Жуку они показались даже шизанутее пуритан у него на родине.

«Вот так встречу нам устроили», — беспокойно подумал разведчик.

Тут же он заметил отблеск, мелькнувший в одной из командных башен. Там явно кто-то был, но располагался он напротив солнца, и Клэйборн не мог разглядеть деталей. Впрочем, конфедерат не сомневался, что незнакомец наблюдает за ними — любой приличный разведчик мгновенно распознавал блик магнокуляров. Он потянулся было за охотничьим прицелом, но тут ротный горнист протрубил сбор, и Калхун рявкнул Жуку встать в строй. Побежав выполнять приказ, Клэйборн понял, что именно так обеспокоило его в наблюдателе. Очертания незнакомца были какими-то неправильными…

— Молился ли ты обо мне, Гурджиеф? — раздался судорожный, шепчущий голос, почти неслышный хрип. Говоривший опустил магнокуляры, увидев, что остроглазый гвардеец спешит к своему отделению. В этот раз их оказалось так много… Столько новой крови — наверняка среди них найдутся такие, что смогут послужить.

— Я всегда молюсь о вас, мой господин.

Густой баритон исповедника ярко контрастировал с резким, скрипучим тоном наблюдателя. Впрочем, Йосив Гурджиеф абсолютно во всем отличался от болезненного создания, к которому относился с глубоким почтением. Несмотря на ветхие одеяния, священник казался ожившей статуей героя, кованой сталью, превращенной в мышцы алхимией веры. Грива черных волос спадала ниже пояса исповедника и скрывала лицо сальной завесой, но при всей дикости облика Гурджиеф обладал высокомерными чертами аристократа. Он был выше большинства людей и казался великаном рядом со своим чахлым повелителем.

— Тогда почему моей боли нет конца? — спросил изуродованный человек.

— Страдание суть благословение. Через муки мы разделяем Его вечную жертву и приближаемся к свету Его гнева.

Высохшая клешня быстрым движением обхватила запястье Йосива.

— А что же ты не разделяешь это благословение, пастырь? — злобно произнес страдалец.

Шипастые выросты на его ладони вонзились в кожу Гурджиефа, но великан не шелохнулся. Этот разговор повторялся много раз и уже превратился в ритуал, но оба знали, что священник не подвержен грибковой проказе — как и большинство людей. Федра была миром тысячи хворей, но худшие из Её болезней тщательно выбирали своих жертв и поражали менее чем одного из тысячи. В глазах Йосива адмирал Вёдор Карьялан выглядел избранным.