Природа жестокости (ЛП) - Косвей Л Х. Страница 61

Сильно прижав свою эрекцию к моей попке, Роб скользит рукой между моих ягодиц и проводит по месту, которого прежде не касался. Я дергаюсь в ответ, но он подносит другую руку вперёд, чтобы успокаивающе потереть мой живот, успокаивая, будто я нервная лошадь или что-то в этом роде.

— Роберт, нет, — нервно прошу я.

— Шшшш, — говорит он хриплым голосом. — Просто дай мне...

Следующее, что я слышу — это расстёгивающуюся молнию его брюк.

— Вчера я получил результаты, — шепчет Роб, проводя языком по моей шее.

Я даже не способна реагировать на то, что он говорит. Всё, что я знаю — это то, что взорвусь, если Роб ничего не сделает, чтобы сокрушить эту нездоровую потребность во мне.

Он готовится и проникает в меня, описывая пальцами круги вокруг моего заднего прохода. Я сразу же осознаю разницу, чувствуя его в себе без презерватива, и насколько это лучше. Как правильно это ощущается.

— Господи Иисусе, это чертовски божественно, — стонет Роб.

Потянув меня обратно к себе за шею, мужчина быстро ударяет по мне и ворчит. Я теряюсь в ритме, не понимая, что его большой палец давит на мой анус, описывая круги вокруг него, и совсем чуть-чуть проскальзывает внутрь.

— Чёрт, — ругаюсь я. — Это... это...

— Неожиданно, но приятно, — подсказывает Роберт, задыхаясь. — Я хочу претендовать на каждую часть тебя.

— Да!

— Тебе нравится это, красивая? — спрашивает он, покусывая мочку моего уха.

— О, Боже.

— Просто чувствуй это, — говорит Роб мне и, кажется, что он везде, его голос, тело, полностью покрывающий каждый дюйм меня.

Мужчина всё глубже продвигает большой палец, а я никогда и не знала, что что-то запретное может быть таким приятным, особенно в сочетании с толчками его пениса внутри меня.

Роберта опускает голову в ложбинку моей шеи, и когда кончает, впивается зубами в мою кожу. Я пытаюсь приглушить свои крики, но они вылетают громко и неуверенно. Он выходит из меня и крепко стискивает, сильно прижав мою спину к себе, а затем начинает кружить по моему клитору и, спустя секунды, я кончаю.

Откинув одеяло, Роб поднимает меня на кровать и вынуждает лечь ему на грудь. В тёмном безмолвном доме, я чувствую себя удовлетворённой и целостной. Я долго переживаю случившееся, только чтобы убедиться, что заснула, и мои мысли соединились с моими мечтами.

На следующее утро я не чувствую себя замечательно. Слабость в теле, и я просто хочу остаться в постели и отдохнуть, но знаю, что сегодня нужна Саше, поэтому делаю хорошую мину и иду на прорыв. По дороге к Алану она лихорадочно покусывает ногти, сидя на заднем сидении в машине Роберта. Я поворачиваюсь, протягиваю руку с переднего сидения и сжимаю её руку в своей.

— Эй, мы пойдём на церемонию закрытия Олимпийских игр на следующей неделе, — говорю я ей. — Это будет удивительно. Почему бы тебе просто не думать об этом, а с нетерпением ожидать и перестать беспокоиться о том, как отреагирует твой отец?

Она стискивает мои пальцы и безрадостно смеётся.

— Тебе легко говорить. Твой отец не Алан Филипс — профессиональный распространитель неприятностей.

У меня вообще нет отца, но сейчас не время говорить обо мне.

— Ладно, ну, как насчёт этого? Если твой отец скажет что-то, что причинит тебе боль, я двину ему между ног.

Она нежно улыбается мне, а Роберт шутливо предупреждает:

— Ты не сделаешь ничего подобного. Отец никогда не испугается судебного процесса или двух. О, и говоря об Олимпийских играх, — говорит он, изгибая бровь на Сашу в зеркало обзора заднего вида, — ты уже решила, кому отдашь те лишние билеты?

Вздохнув, Саша закатывает глаза.

— Хорошо, ты можешь взять один. Какой бы я была сестрой, если бы отказала тебе, а?

Роберт качает кулаком в знак победы, отвечая:

— Очень, очень плохой сестрой на самом деле.

Когда мы добираемся до дома, Мелани открывает дверь в потрясающем облегающем персиковом платье. Она видит руку Роберта на моём плече, и я замечаю еле различимое раздражение на её губах. Можно подумать, она с Аланом для того, чтобы добраться до его сына или что-то подобное. Ну, это и ещё деньги.

Она приветствует нас. Мы проходим в роскошную гостиную и садимся, а кое-кто, кого можно охарактеризовать только как дворецким, приносит нам напитки. Чувствую себя, будто я только что вышла на съёмочную площадку «Аббатства Даунтон».

Алан разваливается в кресле, потягивая из бокала шерри. Мы ведём вежливую беседу, пока не возвращается дворецкий, сообщая, что ужин накрыт. В столовой Роберт отодвигает мне стул, и я моментально думаю о нём, как о безупречном джентльмене, прежде чем тот прошуршит пальцами по моей попке. Ладно, возможно, не безупречный.

— Итак, Саша, милая, расскажи мне, что происходит на работе? Я видел ещё одну твою статью в газете на прошлой неделе, очень хорошо написано! — гордо восклицает Алан.

Статья, о которой он упоминает, опять была о Молли Уиллис, и как вся негативная реакция прессы о выкидыше стала причиной её депрессии. Она пыталась выпить целый флакон лекарства, очевидная попытка самоубийства или крик о помощи, и сейчас госпитализирована в реабилитационный центр небольшого монастыря для лечения.

Знаю, она просто ещё одна молодая знаменитость среди десятков тех, кого пресса съедает заживо, но по некоторым причинам, я не могу перестать думать о её истории. Возможно, потому, что слежу за ней с самого начала лета. Мне никак не удается выкинуть из головы режущую природу жестокости, вылитой на неё, как высоко вознесли и обожали, а потом швырнули в пучину, где акулы могут сожрать девушку живьём.

Не только это, но на самом деле, никому нет дела. Не совсем. Люди читают истории о ней, и их реакция немного больше, чем пожатие плеч и «эээ, она это заслужила».

В каком мире мы живём, где уровень сочувствия у людей опустился так низко?

Неужели мы так пресыщены и безразличны ко всему, что больше не имеем истинной способности к состраданию?

Эти мысли занимают меня, и теории, которые возникают из них, кажутся в некоторой степени важными, будто я на грани момента «эврика!», где внезапно точно пойму, почему так озабочена.

Когда возвращаю внимание к разговору, то нахожу, что Саша вводит отца в курс своих дел на работе. Роберт сидит рядом со мной и довольно очевидно под столом выбрасывает вперед ногу, пиная Сашу. Она сердито смотрит на него, а он расширяет свои глаза, как бы говоря: «Скажи ему!»

Подруга откашливается, и у неё краснеют щеки.

— Эээ, в настоящее время у меня есть кое-что ещё, что я хотела рассказать тебе.

Алан широко улыбается, расправляя салфетку себе на колени.

— О, неужели, что это? Тебя выдвинули на повышение?

— Нет. Это что-то более личное.

Внезапно улыбка Алана исчезает, и он расправляет плечи.

— Саша, ты знаешь, я не люблю говорить о таких вещах за ужином. Расскажешь позже, — говорит он, отмахиваясь от неё.

Вижу, как у Саши увлажняются глаза, и немедленно испытываю желание обнять и вытащить её отсюда. Она проглатывает комок в горле, смахивая слёзы.

— Нет, отец, — сурово говорит она. — Я хочу рассказать тебе сейчас.

— Саша, — предупреждает её Алан, хмуря тёмные брови.

Невежественная Мелани, как всегда, перебивает:

— Дай ей сказать, Алан. Давай, я хочу услышать её новости.

Саша сверлит взглядом Мелани, и если бы взгляд мог бы убить, она была бы мертва. Затем девушка переводит пристальный взгляд к отцу и резко вдыхает, прежде чем выдохнуть.

— Я хотела рассказать тебе, отец, и уже рассказала маме на прошлой неделе, — это то, что я лесбиянка.

— Саша! — восклицает Алан, вставая в негодовании и подходя к ней. — Пошли в мой кабинет со мной. Сейчас.

Мелани мямлит сама себе: «Боже мой», выглядя ошеломлённой и наивной.

— Нет, отец. Я не позволю тебе разрушить это. Я призналась тебе. Дело сделано. Теперь ты можешь принять или нет. В данный момент меня это не волнует.

— Ну, в таком случае, тебе лучше уйти.