Природа жестокости (ЛП) - Косвей Л Х. Страница 65

— Привет, Элли, это — Лана. Бабушка рядом?

— Да. Она в саду. Хочешь, чтобы я позвала её?

— Если это не проблема.

— Хорошо, сейчас вернусь, — мнется она. — У тебя странный голос, сестрёнка. С тобой всё в порядке?

Я уже приняла решение, что не расскажу своей семье о коме. Это вызвало бы большую драму, и я полна решимости следить за тем, чтобы это не повторилось снова.

— Да, со мной всё в порядке. Теперь иди за бабушкой.

Спустя минуту на линии звучит голос бабули, её знакомая интонация, успокаивающая меня, как ничто иное.

— Лана, милая, так приятно слышать тебя, — говорит она, создавая впечатление отдохнувшей и полной здоровья, несмотря на то, что находится уже в почтенном возрасте семидесяти двух лет.

Мы немного болтаем, и я постепенно рассказываю ей о своём времени с Робертом этим летом, и о том, как мы влюбились, и возможно, мы уже раньше любили друг друга, прежде чем всё даже началось. Она спокойно слушает, позволяя мне высказаться.

Единственные моменты, о которых я не рассказываю — это секс и кома, решая, что секс, определённо, слишком откровенный для старомодных ушей моей бабушки, а кома могла бы, как ни странно, отправить её туда же.

— Ну, нет никаких сомнений, что вы любите друг друга, — говорит бабуля, когда я заканчиваю рассказ.

— Да, но стоит ли беречь любовь, которая при этом убивает тебя?

— Милая, ты излишне эмоциональна, — упрекает меня бабуля.

Мне трудно заставить её понять, когда не можешь рассказать всё.

— Нет, бабуля, поверь мне. Когда я с ним, мне трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы заботиться о своём здоровье.

— Почему ты не объяснишь ему это, дай ему знать, если он не хочет, чтобы тебе стало плохо, то должен просто принимать участие и заботиться о тебе, как и ты сама.

Ну, есть то, в чём я не сомневаюсь, что Роберт из кожи вон лез бы, чтобы изо всех сил помочь мне. Единственная проблема заключается в его неуправляемости и непредсказуемости, и когда я с ним, то обязательно буду вовлечена в это.

— Ты права, бабушка. Послушай, я устала, но спасибо тебе за то, что позволила мне поговорить с тобой. Это действительно помогло.

Положив трубку, я кладу голову на подушку и закрываю глаза, позволяя умственному и физическому истощению взять над собой верх.

На следующий день Роберт настаивает, чтобы остаться дома и быть со мной. В тот момент, когда я просыпаюсь, он входит в мою комнату, достаёт из тумбочки мой кейс с инсулином и спрашивает, не покажу ли я ему, как этим пользоваться, чтобы мне не пришлось делать это самой.

Я отмахиваюсь от него, говоря, что пока ещё не инвалид.

Роб смотрит на меня так, будто я преувеличиваю, но не спорит. Вместо этого он садится рядом со мной, постигая каждый этап процедуры. Когда я заканчиваю, откидываюсь на подушки, и в моей голове всё перемешивается. Так или иначе, прошлой ночью я приняла решение, и это будет нелегко сообщить Роберту.

— Ты — удивительная, — говорит он, разглядывая меня. — Хочешь позавтракать? Я сделаю что-нибудь, что тебе нравится.

— Ты не должен обращаться со мной, как с новорожденной, Роберт, — неоправданно огрызаюсь я.

Моя совесть гложет меня за то, что я собираюсь сделать. С одной стороны, чувствую себя крайне эгоистично, предпочитая ему своё собственное благополучие, но с другой стороны чувствую, что права. Я не создана, чтобы жить в вихре Роберта, и никогда не была создана для этого.

Он хмурит брови и тянется, чтобы погладить мою руку.

— Лана, ты только что была в коме. Я люблю тебя и хочу заботиться о тебе.

Сглотнув комок и спрятав слёзы, я убираю руку вне зоны его досягаемости.

— Но в том-то всё и дело, Роб, ты не заботишься обо мне. На самом деле, ты делаешь всё совсем наоборот.

Его взгляд заставляет скрутиться мой желудок. В его глазах я вижу каждую толику сожаления, которую он чувствует, и вред, который причинил мне за эти годы. Наконец, Роб говорит:

— Ты думаешь, я не чувствую свою вину за то, что сделала Кара? За то, что она сделала это из-за меня, и за то, что ты пострадала? Я говорил себе, что никогда не сделаю ничего такого, чтобы снова причинить тебе боль, но, так или иначе, я сделал это. Я никогда не прощу себя за это.

Я протягиваю руку и сжимаю его запястье, не в состоянии устоять перед тем, чтобы утешить, несмотря на то, что Роб — причина этого беспокойства.

— Я не говорю, что ты сделал это намеренно. С этим ничего не поделаешь, и такое происходит с людьми в твоей жизни. Ты доставляешь неприятности и рискуешь — это твоя природа. Это так же и то, что делает тебя настолько захватывающим человеком, что хочется быть рядом с тобой, но, как правило — это другие люди, которые отвечают за последствия тех рискованных поступков. Пребывание в коме заставило меня понять, что я гораздо более хрупкая, чем думала, и не могу позволить себе роскошь быть с тобой.

Роберт запускает руки себе в волосы, закусив нижнюю губу зубами.

— Что ты хочешь сказать, Лана?

— Думаю, ты знаешь, что я хочу сказать, — шепчу я.

— Нет, чёрт побери, я не знаю. Не смей думать о том, чтобы забрать этот покой у меня. Всё это лето я чувствовал больше, чем когда-либо раньше. Ты не можешь просто щёлкнуть пальцами и перестать любить кого-то.

— Я всегда буду любить тебя, возможно, себе во вред, но я больше не могу быть с тобой.

Роб хватает меня за подбородок, сжимая веки, и снова открывает их.

— Я не позволю тебе сделать это, ведь слишком сильно люблю тебя.

— Роберт, пожалуйста.

Мои глаза наполняются влагой, и я чувствую внезапную острую боль в груди. Я задыхаюсь и прижимаю руку к этому месту, пытаясь снять массажем боль.

— Что? Что случилось? С тобой всё в порядке? — лихорадочно спрашивает он.

— Я в порядке, просто небольшая боль в груди. Сейчас она прошла.

Роб расслабляется, вытирая рукой рот.

— Чёрт, я снова делаю это, не так ли?

— Нет, просто... просто сильно не драматизируй. Просто прими это, как должное, — говорю я сквозь слёзы.

Посмотрев ему в глаза, вижу, как он тоже плачет, и это странное чувство, заставить такого человека, как Роберт, плакать.

— Я докажу тебе, что могу быть тем, кто тебе нужен.

— Не...

— Нет. Я докажу, — категорически прерывает меня Роб, вытирая глаза.

— Всё кончено, Роберт, — говорю я, пытаясь заставить слова казаться окончательными, ведь затягивание только причинит боль нам обоим.

— Это никогда не кончится между нами, Лана, и скоро ты это поймешь.

Больше не в состоянии слушать его, я встаю с постели, одеваюсь и спускаюсь вниз, чтобы приготовить завтрак. Роб не следует за мной, но приблизительно минут через пятнадцать я слышу, как открывается и закрывается входная дверь, предупреждая о его уходе. Возможно, в конце концов, он решил пойти сегодня на работу.

Сидя у кухонного окна и глядя на большой сад на заднем дворе, я вытираю ещё одну слезу и надеюсь, что их не последует слишком много.

Следующие пара дней самые мучительные в моей жизни. Всё плохое, что было раньше, меркнет в сравнении. Роберт — человек, у которого, как я думала, иммунитет к эмоциям, смотрит на меня, как побитая собака, каждый раз, когда мы остаёмся в одной комнате. У него есть один бзик — он сплетает свои руки, будто старается удержаться, чтобы не притянуть меня в свои объятия.

В какой-то момент чувствую себя последней трусихой и думаю раньше вернуться домой, но я не хочу впустую тратить последние недели с Сашей. Когда вернусь в Ирландию, нам не придётся видеться друг с другом, кто знает, как долго. Она останется в Лондоне, а я буду учиться в Дублине.

Это — муки, всё ещё жить в этом доме с Робертом, но я решительно настроена пережить следующие три недели.

В пятницу днём я направляюсь наверх в свою комнату, а Роберт спускается вниз. Когда мы проходим мимо друг друга, он хватает меня за руку и сжимает её. Я останавливаюсь, закрыв глаза, и глубоко вдыхаю, чтобы сохранить спокойствие.