Венок Альянса (СИ) - "Allmark". Страница 130

Хорошо бы, если б Кэролин пришла… Услышала его сейчас… Ведь ей никто не колет ничего… Она может слышать его мысли - те жалкие прозрачные лоскуты, обрывки, в которых он уже не пытался собрать себя, свою память, свою волю. Ни гордости за былые удачи, ни ненависти и презрения к победившему врагу. Никаких планов, никакой мечты о свободе и тем более о реванше, как ждали от него поначалу. Одно лишь жалкое: “Жив ли я ещё? В рассудке ли? Или душа, как в сфере охотника за душами, навеки заперта в этих неизменных стенах, с неизменными охранниках, с неизменным небом в частой решётке, раз за разом прокручивая один и тот же, мне назначенный кошмар, мой ад…” Кэролин напоминала, что он ещё жив. Что дни сменяются. Она каждый раз надевала разные платья, по-разному причёсывала волосы. Охранники удивлялись этому. Она понимала…

Пришла бы… Он бы сделал то, чего она так давно хотела… Ткнулся в неё, как маленький, причитая - почему же, за что же его жизнь была именно такой…

Они приземлились с опозданием в час - в плотном газовом облаке, окружающем Тучанкью, не слишком маневренному шаттлу пришлось сделать хороший круг, чтоб избежать столкновения с метеоритом. Впрочем, делегация терпеливо ждала их. Прямо за сетчатым забором, окружающим космодром, расстилалась степь. Это было так необычно, странно, чудно, что он невольно замедлил шаг. Дикий простор… Такого он не видел никогда, даже на Центавре… на этих окраинах… Низко нависшие сизые тучи, в рваных ранах проглядывает розовое небо, тревожно шумит на ветру голубоватая, с металлическим отсветом, трава… Если б был художником, он непременно нарисовал бы это. Вот только был ли бы смысл. Живопись, да… Живопись - то, что он особенно высоко ценил в культуре Центавра. Имеет ли эта ценность какую-то ценность здесь? Тучанки фактически слепы. У них нет никаких аналогов глаз, они не способны читать текст - в качестве алфавита здесь используется аналог земного шрифта Брайля. Впрочем, они ориентируются не только на слух или запах, они каким-то образом знают, каков мир вокруг них, органами чувств им служат подвижные отростки вдоль позвоночника, и это несколько шире, чем ориентировка в пространстве по эхолоции, как у летучих мышей и глубоководных рыб. Они различают ночь и день. Они имеют понятие о цвете… они знают, что такое туман, что такое блеск молнии и краски заката. Просто чувствуют, а может быть - и от этой мысли даже как-то не по себе - передают друг другу, память ещё с давних времён, когда, возможно, у тучанков были глаза, или может быть, их психокинез настолько развит, что они способны считывать ауру предметов…

Во всяком случае, в этот миг, когда они стояли напротив - семеро странных, в чём-то даже нелепых существ с безволосыми, безглазыми головами, с неприметными дырочками ртов - он ощутил некую оторопь, чтоб не сказать робость. Всякий другой случай, когда ему казалось, что перед ним стоит существо чуждое, непонятное, показался ему сейчас преувеличением. Все они - центавриане, люди, минбарцы, нарны, дрази - похожи между собой. Это вот они - другие. И даже не внешне - всё-таки они антропоморфны, две руки, две ноги, и кажется, они тоже делятся на два пола, хотя внешне отличить мужчину от женщины неподготовленный не сможет. Нет, они совершенно другие внутренне…

Один из группы, выделяющийся наиболее пёстрой одеждой и наиболее пышными ожерельями из костей, зубов, перьев, обточенных камушков сделал шаг вперёд и запел. Приветственная песнь, догадался Винтари. Сочинённая специально по случаю их прибытия. В дороге он немного пролистал справочник по языку, но больше для общего развития - запомнить что-то из этого за время пути нечего было и надеяться. Однако у него было ощущение, что он всё понимает. Надо полагать, и исполнитель, и его спутники параллельно транслировали значение прямо в его сознание. Не словами, а образами, даже ощущеньями. Да, с телепатией такого вида и уровня он не сталкивался. Они проникали очень глубоко, при том ощущение было совершенно иным, не сравнимым ни с чем. У любого телепата, центаврианского то будь, земного, минбарского - и при сканировании, и при транслировании чувствовалась его личность, даже если он не планировал представляться полным именем. Чувствовалось отдельное “я”, которое за этим стояло. Здесь же он словно смотрелся в большое зеркало. Зеркало мира… Пение по общепринятым меркам едва ли могло считаться благозвучным, но странным образом очаровывало. И казалось, что обращено было именно к нему. Словно ему, в беседе при знакомстве, рассказывали…

По дороге он думал - тучанкам ведь, можно сказать, повезло. Их мир легко мог погибнуть, стёртый ворлонским “планетоубийцей”, если бы размещённый здесь его отцом гарнизон Теней в полном составе не был вызван в сектор, охваченный сражением. Какое дело было метрополии до далёкой Тучанкью, до оставшихся там их сограждан, когда сама Прима Центавра могла перестать существовать…

В песне было и об этом. “Они пришли к нам, они были здесь, они стали частью нашего мира, частью нашей Песни… Они меняли нашу Песню, Песня меняла нас. Чернее самой тьмы, они ненавидели нас, и охотно убили бы, но заставили служить им. Чёрное солнце взошло над нами, и нигде не укрыться было от его лучей… Они пели свою Песню, и сотни, тысячи сходили с ума, и мы не могли всех спасти, и кому-то приходилось убить всех, а потом убить себя, чтобы спасти остальных, остановить их волну… По мёртвым городам ходили уцелевшие безумные, и их крики вторили песне чёрного солнца…”

Он понимал. Он пытался понять. А потом он почувствовал, что ему придётся понять… Он уже слышал о влиянии Теней на сознание человека, который видел их слишком близко - хорошо, если через какое-то время прекращались эти сны, полные чистого, неизбывного, концентрированного ужаса. Он помнил его в глазах своей няньки, мечущейся по комнате и шепчущей молитвы, и был безмерно благодарен ей за то, что она не дала ему получить представление об этом ужасе. Что Тени остались для него да, древней, да, могущественной расой, способной на огромные разрушения, способной подчинять себе… Но не этим выворачивающим нутро чёрным сверлом. А как они воздействовали на тех, для кого нормальное свойство - соприкасаться сознанием?

“Они пришли, они стали частью нашей жизни, частью нашего мира, хотя их не должно было здесь быть никогда. А теперь, когда они ушли, нам нужно учиться жить без них… Пройдёт время, и изменится наша Песня, снова станет чистой от тьмы, и сейчас мы слагаем её, эту новую Песню. Друзья вы ей или враги?”

“Мне… Жаль. Не знаю, поверите ли вы. Не знаю, считаете ли, что я тоже в ответе за это, или просто ждёте понимания… Вы позвали меня, хотя знали, что я, единственный из всех, не имею отношения к Альянсу. Не житель мира-члена Альянса, не рейнджер… Может быть, вы хотели спросить с меня за всё? Ведь вы знаете, чей я сын…”

На какой-то момент ему подумалось - а может быть, в этом была их цель? Может быть, они хотят исцелиться таким образом - убив их, выпить их сознание, забрать их Песню… Он знал, что тучанку, потерявшему рассудок, необходима кровь, необходима чужая жизнь, чтобы его вернуть. Нет, нет, это вряд ли, в таких случаях они выбирают тех, кто как можно дольше прожил там, где всё это происходит, для такой роли не годятся только прибывшие чужаки… Да и зачем им такой яркий межрасовый скандал, остаться в изоляции посреди ставшей враждебной галактики - куда они смогут податься, на кого надеяться, настроив против себя весь Альянс, не на один же Центавр, тем более отказавшийся от них под благовидным предлогом… Хотя, может ли он быть уверен, что такое соображение остановило бы их? Они другие, у них другие приоритеты…

Пожав протянутую ему для приветствия руку - то ли тут их обычаи были схожи с земными, то ли они позаимствовали его для удобства общения - он вспоминал подготовленную в дороге, так и не законченную приветственную речь, а они кивали - быть может, угадывая его слова прежде, чем он произносил, а быть может, просто поощряя само намерение…

Он оглянулся на спутников - такое ли действие произвела и на них эта песня? Сложно было сказать это определённо… Дэвид был бледен, Амина, кажется, пошатывалась, лица фриди были мрачноваты и торжественны.