Венок Альянса (СИ) - "Allmark". Страница 22

– Это твоей была та десятая корзина.

– Да, моей. Я была счастлива поучаствовать в этом обычае, потому что Праздник Даров как нельзя лучше отражает моё понимание… того, как надо верить… Радоваться Дару и стремиться делиться им. И я была счастлива, что мне удалось в тайне, как и полагается, принести свою корзину, и была счастлива получать от сослуживцев и от вас пироги из своей же корзины с похвалами, как они вкусны… Я готовила их с усердием и любовью, как самое важное религиозное действо. Потому что это не фимиам, бесцельно сжигаемый на алтаре, не золото храмов. Это дар от сердца сердцу.

– Амина…

– Я не вижу, почему, если я центаврианка, я не должна назвать правду правдой там, где её встречу. Будто мы должны поклониться богу только если он воссядет в славе на золотом троне в своём храме, а если встретим его в чужом краю на просёлочной дороге – так можно и мимо пройти. Мы все здесь принимаем часть религиозных практик минбарцев – потому что они полезны нам. Они не оскверняют нас, а очищают. Бог не обидится на это, как не обиделся бы добрый родитель, если, замерзая в дороге, ты сменишь ветхую одежду, что взял из дома, на тёплую, пусть и чужеземную. Всё, что помогает нам стать лучше – полезно… Г’Кван прочно вошёл в моё сердце, и всё, что я делаю по предписаниям Г’Квана, помогает мне продвигаться на моём пути.

– Даже… эта их церемония… как её…

– Праздник Г’Кван-Эд? Да. Знаете, за те два года, что я здесь… На первое празднование я опоздала, прибыв вскорости после него. Мне было грустно от этого, но это было не в моих силах. В прошлом году мы отмечали этот праздник всем лагерем – нарны сказали, что здесь все одна семья, и если хотим, мы можем присутствовать. Мы стояли внешним кругом, но и это было для меня… так много… Я вознесла хвалы в своём сердце – мне хотелось петь вместе со всеми, но голос не слушался, настолько меня переполняло счастье. И если сейчас меня заберут на Центавр – через две недели, когда солнце озарит священную гору, я проведу этот ритуал, пусть и буду единственной на всей планете. Потому что он важен для меня. Потому что это молитва благодарности. Потому что это свидетельство бодрости твоего духа. Потому что дым этого фимиама напоминает нам о том, что сами мы сгораем в жертвенном огне веры, посвящая себя богу – в благодарность за то, что он посвятил себя нам. Перед отлётом я попрошу Тжи’Тена о том, что очень важно для меня, и уповаю, он не откажет мне. Подарить мне семена священного цветка.

– Амина, ты понимаешь, что если это увидят на Центавре, увидят, когда ты будешь замужем за Данторией…. Последствия могут быть… непредсказуемыми?

– Это уже будет не в моей власти. Я не иду со своей верой в храмы или на площади, или туда, где могу быть не принята. Но если они найдут её в потайных комнатах или в поле, куда я удалюсь – я не виновата. Я очень хочу остаться здесь, принц. Если б мне удалось убедить отца отказаться от этого брачного союза…

– Хочешь, я поговорю с ним?

– Правильно ли, если это будет делать кто-то за меня?

– Ну ведь твой брак они за тебя решили. Амина… - Винтари помолчал, собираясь с духом, - насколько я понимаю – хотя разумеется, могу быть не прав, потому что не вижу всей картины целиком… К тому, чтоб оставить тебя здесь, есть несколько способов. Возможно, их охладит решительный отказ Шеридана и Ивановой, и не будут дальше ломать копья… Возможно, тебе всё же следует во всеуслышанье сказать о своей вере – с вероятностью, тогда Дантория откажется от брака, такой славы ему не надо. Возможно… Он в любом случае не преуспеет, если у тебя уже будет другой жених. Здесь, на Минбаре.

– О чём вы говорите, принц?

– Мне тяжело это говорить, на самом деле… И ещё сложнее будет исполнить, учитывая характеры наших семей… Но я мог бы… сделать тебе предложение. Уверен, оно перекроет предложение Дантории для твоих родителей, всё же я пока второй претендент, а он третий, к тому же я родственник Турхана, а не он. С моей стороны… с частью моих дядей проблем не будет точно, другую часть, конечно, может не впечатлить фамилия Джани…

– Принц, зачем?

– Чтобы спасти тебя от отправки на Центавр и от Дантории в частности.

Амина посмотрела ему прямо в глаза.

– Разве вы любите меня, принц? Разве так должно звучать подобное? Разве мало вы встречали в нашем мире несчастья, что готовы прибавить к нему ещё и собственное?

– Почему ты считаешь, что я буду несчастен? Уже тем, что помогу тебе, я буду счастлив, браки в нашем мире совершаются по куда более идиотским поводам. В тебе я вижу женщину прекрасную, сильную, добрую, обладающую высокими моральными качествами. Если я и не буду любить тебя, я буду достаточно восхищаться тобой, чтоб полюбить тебя со временем, потому что ты объективно достойна этого. Но любя или не любя тебя так, как мужчина любит женщину, я никогда не причиню тебе никакого стеснения. Если моё имя может подарить тебе свободу – разве это не достаточный повод? Не это ли лучший путь для центаврианина?

– А как же ваша свобода, принц? Что же будет, когда вы встретите ту, которую полюбите?

Винтари рассмеялся.

– Возьму её второй женой, конечно. А кроме того – я дам тебе развод, как только попросишь. Но ты права, я идиот, я подумал лишь о себе… Что будет, если ты встретишь того, кого полюбишь, будучи замужней женщиной…

– А я уже встретила, принц. И… знаете, когда любовь озаряет вашу душу, даруя столь совершенное счастье и навсегда похищая покой… Когда это случится, вы поймёте меня. Одна часть меня в панике от одной только мысли, что я могу больше не увидеть его прекрасного лица, что чужие, мерзкие руки посмеют взять то, что предназначено лишь ему… Мне хочется, подобно той девушке из легенды, наложить на себя руки. Но другая часть меня знает, что всегда его светлый образ будет со мной, ничто не выжжет его из моего сердца. Моя гордость центаврианки предписывает мне быть сильной. Моя гордость рейнджера не позволяет мне сдаваться без боя. Моя вера требует от меня жертвы. И если я отправлюсь туда, где мне будет темно – я просто буду светить… столько, сколько смогу. Его свет поможет мне в этом. В любой неволе я буду продолжать делать своё дело – столько, сколько смогу. Я буду пытаться добиться хотя бы места учительницы. Я буду помогать всякому, нуждающемуся в моей помощи, всем, чем только смогу. Я по крайней мере, воспитаю порядочными людьми своих детей, если они у меня будут.

Винтами уронил лицо в ладони, пытаясь охладить бросившийся в лицо жар - увы, и руки горели тем же огнём. Слишком много этого всего, слишком много пробудилось дремавшего… Разве не было этого пусть краткого мгновения, когда, любуясь изящным профилем Амины, слушая её весёлый голос, распекающий его за допущенные в тексте ошибки, он думал - может быть, вот она, настоящая любовь? Нет, наверное, такого мгновения не было. Страшно об этом думать, страшно представлять такую любовь. Перед ней, намного более низкого рода, чем он, к кому он имел право обращаться без всяких уважительных эпитетов, он чувствовал слишком большой трепет. Полюбив её, он никогда не посмел бы признаться в этом, как если б это он был бедным провинциальным аристократом, а она - принцессой. Да, глядя на энтил’зу и её мужа, на Табер и её возлюбленного, он не решился бы признаться в любви рейнджеру. Это слишком серьёзно, это слишком хрупко и интимно. Это именно то, где центаврианин, призванный брать от жизни всё, должен остановиться и спросить себя: достоин ли? Заслужил ли? Чем можешь оплатить? Ничем и никогда. Неужели любовь должна быть такой - без права на признание, без права быть вместе?

– Это звучит прекрасно, Амина, если б мы говорили хотя бы просто о Центавре, а не о Дантории. Я имел сомнительное счастье немного общаться с ним и его семьёй. Он не позволит тебе «позорить его имя», работая учительницей. Он просто запрёт тебя в доме. В богатом особняке, в золотой клетке. Приставит к тебе сотню слуг, готовых не спускать с тебя глаз. Он не позволит тебе сорить его деньгами, жертвуя их на сиротские приюты и школы для бедных. Поверь, он и твоими собственными деньгами, твоим приданым, тебе не позволит сорить. Он не позволит тебе ни одного действия, необходимого для твоих религиозных церемоний. И едва ли он допустит, чтоб твоё влияние на детей было достаточным. И как считаешь, кто из твоего рода сможет решиться вступиться за тебя? Твой отец, известный своей мягкостью и неконфликтностью, или твоя мать, полагающая, что именно так всё и должно быть устроено в семье, а может, твои сёстры, счастливые в браке главным образом потому, что мужья купают их в золоте?