Венок Альянса (СИ) - "Allmark". Страница 38

– Одна из величайших загадок вселенной, - голос Тжи’Тена едва его слушался, - что представители разных рас способны к соитию… Даже такие разные, как нарны и центавриане.

– Что же в этом странного? – пальчики Амины ласково гладили его руки, и от этих лёгких, почти невинных прикосновений словно пробегал ток, - мы не настолько и разные.

– Но наше физиологическое устройство… Не предназначено друг для друга.

– Оно не предназначено, разве что, для создания общего потомства, но неужели двое, если не могут зачать ребёнка, меньше любят друг друга, меньше получают радости от близости? Бесплодные пары поспорили бы с тобой. Если ты испытываешь ко мне не только духовную сторону любви… А я чувствую, что испытываешь… То какие преграды могут чинить нам расовые различия?

– Мой орган… - молодой нарн чувствовал, что в спокойной воде, где он купался сейчас, начали подниматься высокие волны, и на гребне такой волны его поднимает сейчас – так что кажется, где-то далеко внизу останется спящий берег, а звёзды… звёзды совсем близко, к ним можно протянуть руку, - сильно отличается от органов центаврианина. Я не уверен…

– Что можешь доставить мне удовольствие, а не неприятные ощущения? У меня, знаешь ли, не было возможности оценить то и другое… Но задумайся сам, мы не первые нарн и центаврианка, стоящие на пороге близости. Разве столько раз в нашей непростой истории центаврианские аристократки отдавались бы рабам, если б им не доставляло это удовольствия?

– Амина…

– Что? Неужели ты думал, что всё это ложь и домыслы? Или что я должна бы, отстаивая честь расы, отрицать саму возможность подобного? Я всё же поищу честь в чём-нибудь другом! Тжи’Тен, если б мир не был устроен так, что большинство рас не могут иметь от межвидовых связей потомство естественным путём… Неизвестно, сколько молодых центавриан сейчас было бы пятнистыми и красноглазыми! Списать всё это на насилие не получилось бы при всём желании самых фанатичных нетерпимцев. Центаврианка не будет делать того, что не доставляет ей удовольствия – если уж оно сопряжено с таким риском. И раз уж, несмотря на весь возможный риск, центаврианка не отказывает себе в этом удовольствии – значит, оно многого стоит, поверь.

– Ты убедила меня, Амина, - улыбнулся нарн, целуя девушку, - узнаю и властность центавриан, и их авантюризм…

Амина обернулась и накрыла губы Тжи’Тена своими. Немного сладких ягод и пьянящих вин пробовал в своей жизни молодой воин, но знал сейчас – даже если б перепробовал их все, что есть во вселенной, не нашёл бы ничего слаще, нежнее и крепче этого поцелуя. Руки её – тонкие, ловкие, сильные – обвили его плечи, ни за что не разомкнуть этих объятий. Шёлк её волос пробегал между его пальцами и казался ему песней. «Какой восторг дарит одно лишь прикосновение к тому, кого любишь… Как могут эти несчастные обрекать себя на брак не по любви?»

И то он замирал, когда она осыпала поцелуями его плечи и грудь, уже высвобожденные из халата, то она таяла в его сильных и нежных руках, трепетала под его пальцами, скользящими по её коже. Всё теснее сплетаясь в объятьях, они упали в мягкую траву, обволакивающую запахом грядущего лета, шепчущую о жизни вечной.

Пальцы Тжи’Тена осторожно коснулись краёв её отверстий. Амина застонала, выгибаясь.

– Амина, мы всё ещё можем остановиться.

– Только попробуй! Я слишком долго этого ждала. Я ждала бы и больше, клянусь, сколько угодно, сколько нужно… Но если дело только за моим словом – я не желаю ждать ни одной лишней минуты!

Тжи’Тен отбросил их одеяния прочь.

– Единственное, о чём мне жаль… Я не смогу видеть твоего лица.

– Разве это нужно? Ты всегда можешь знать, каким оно будет… рядом с тобой.

Когда-то сад при резиденции казался просто огромным. Сейчас уже было известно и понятно, что он не бескрайний, но порой Дэвид, прогуливаясь по дальним его участкам, забывал об этом. Очень талантливо в этом смысле он был спроектирован - деревья, кустарники, ярусные клумбы были расположены так, что создавали хитроумные лабиринты, в которых можно блуждать часами - что вполне удобно, если нужно предаться размышлениям в одиночестве или поговорить с кем-то по душам с глазу на глаз.

- Вам понравился Эйякьян?

Он не видел в этот момент лица Андо, так как шёл по узкой, едва угадывающейся тропинке, впереди, порой порываясь оглянуться, всё ещё идёт тот следом или отстал, но всякий раз отказываясь от такого проявления недоверия.

Ответ был даже неожиданным.

- Да.

- Но вы, кажется, не горите таким желанием вступить в анлашок, как ваш друг.

- Я не уверен сейчас, что это то, что будет мне полезно. Но если будет полезно - то, конечно, вступлю. Мне нравится их серьёзность и ответственность, их подготовка, то, как они говорят о самоотречении и преданности делу. Но надо понять, то ли дело, которое моё. На взгляд со стороны, много лишнего.

Низкие ветви цеплялись за волосы. Наверное, ещё труднее в этом отношении Андо, хотя сейчас его волосы хотя бы собраны в небрежный хвост. Интересно, почему он не стрижёт их, почему носит настолько длинными? Живя среди нарнов, логично, наверное, было б брить голову… Хотя то же самое, наверное, можно б было спросить и у самого Дэвида. Впрочем, он-то живёт не совсем среди минбарцев. У него вся семья с волосами.

- Лишнего?

- Мне лишнего. Будь то медитации или много общения.

- Понятно, - кивнул Дэвид, - командная работа не для вас. Ну, вы лично полагаете так. Действительно, кому-то другому можно б было возразить, что у каждого в жизни неизбежно были и будут ситуации, когда они не справятся без коллектива, ведь силы любого человека ограничены. Но можно ли это сказать вам? Я не знаю, чем ограничены ваши силы, и знаете ли это вы? Вы видите себя борцом-одиночкой, которому команда или напарник только помеха? История не раз доказала, что такой путь ошибочен.

- Возможно. Я буду действовать так, как нужно, чтоб быть максимально полезным.

Быть может, он действительно не понимает… или не хочет понимать. Как хорошо сказал Диус: «Как будто он один служит, а остальные так, рукавами машут». Конечно, про недопустимость гордыни ему скажут ещё не раз… Но лучше б, если б он понял сейчас. Не хотелось обнаруживать его поведение таким перед учителями.

- Но в вашем сердце по-прежнему не будет любви и расположения ни к кому, только раздражение? Простите. Конечно, я не вправе рассуждать о вашем сердце.

- Вам всем кажется, что я жесток с К’Ланом. Но я много раз объяснял ему, что не могу быть ему другом, и никому другому. Ему лучше держаться подальше от меня, ради его безопасности.

Они наконец вышли туда, куда шли - это место нельзя бы, конечно, назвать беседкой и с натяжкой, уголок дразийского ландшафтного дизайна, с некоторой примесью всепроникающего земного. Несколько фрагментов кладки из груботёсаного камня на первый взгляд выглядели остовами разрушенных стен, но на второй было видно, что в их «разрушенности» есть система. В середине размещался камень, за день вбирающий солнечный свет и светящийся в тёмное время суток. Здесь, в тени, казалось, много не вберёшь, но дразийский посол, восторженно рассказывавший о такой беседке в саду его родного дома - по его описаниям и эскизам, собственно, и был обустроен этот уголок - утверждал, что там тоже стояла вечная тень, однако ночами камень сиял, подобно звезде. Дэвид ночами здесь, понятно, не бывал, но из окон иногда видел призрачное сияние вдалеке. Да и на Минбаре ли удивляться сияющим кристаллам? Это на Захабане такие вещи редкость.

Они расположились на ближайших к камню фрагментах кладки, самых низких, едва виднеющихся от земли, почти полностью поросших мягким голубоватым мхом. Андо был в обычной земной одежде, к счастью, было у него в его невеликом гардеробе сколько-то земного. Дэвид, примерно представляя вес нарнского одеяния, в особенности парадного, восхищался силой, а главное - упорством Андо, надевающего этот панцирь на каждый выход куда-либо в люди и даже на обеды, если за ними присутствовал кто-то ещё из гостей. Впрочем, он слышал и относительно минбарской одежды недоумение, как в этом можно ходить всё время и не взвыть.