Венок Альянса (СИ) - "Allmark". Страница 45

Ладонь Дэвида легла на его озябшие руки.

- Мне сложно даже представить, каково вам было. Пережить такой ужас, когда тебе всего семь лет…

- Самое печальное, что тех, кто пережил этот ужас, не так мало. А говорить об этом не многие способны. Это мы раса, разучившаяся говорить, а не телепаты… Всё знать, всё чувствовать и молчать - тысячами, миллионами, это наше всё. Никто не хочет признать, подумать, что сделало со всем нашим миром такое, хоть и недолгое, соседство. Этот ужас действительно меняет жизнь, даже если потом ты не вспоминаешь об этом, смеёшься, прожигаешь жизнь, как будто ничего не было. Только много позже я услышал другие впечатления от столкновения с Тенями, а годы до этого мне просто не с кем было об этом поговорить, как-то интуитивно чувствовалось, что об этом, как обо всём действительно значимом, не принято говорить… Это не просто ужас, это безысходность и обречённость, от самого факта существования рядом этих сущностей. Их голос, веянье от них, как пронизающие всё убийственные лучи, раньше так, наверное, представляли радиацию. Только если бы радиация обладала сознанием, волей к убийству, а не просто была продуктом распада вещества. Это отрицание тебя, уничтожение тебя… Тебя словно выжигает из телесной оболочки, ты корчишься, как бумажный лист в огне, задыхаешься, как рыба в разлитой нефти. Знаете, о чём-то подобном хорошо сказал один землянин - «Как будто ты узнал, что бога нет, а дьявол есть, и он перед тобой». Что было хорошо в моих колледжевских приятелях - они не признавали тем, которых нельзя касаться. Один раз мы коснулись этого факта истории. Один из них был на этом параде, родители заставили… Спустя годы, он по-прежнему видел кошмары. У каждого какие-то свои слова для описания впечатлений, и каждый знает, что никаких слов не хватает. В ярко освещённой комнате, где стол ломится от угощений, где смеются красивые девушки, конечно, в такое не верится в полной мере. Но мороз по коже всё же проходит… Знаете, здесь, сейчас - только бледная тень этого мороза. Вечная ночь, вечный холод, космос без воздуха, без тепла и жизни - лишь слабое подобие. В тот вечер мы, в общем, знатно напились, чтоб хоть как-то заглушить это…

- Значит, это от неё вы знаете нарнский? Видно, она имела огромное значение для вас.

- Не то слово. Я ведь говорю, удивительна способность сознания забывать о важном, избегать серьёзного. Она была одной из немногих в тот период моей жизни, кто не отмахивался от меня, кем я мог располагать… Пусть её к тому вынуждала необходимость, и она не могла сослаться, как другие слуги, на то, что должна сейчас выполнять порученную матушкой работу, а не смотреть, что я там интересного нашёл в книжке, которую она всё равно не понимает, пусть она потому только и ходила со мной по саду и рассказывала, как какой-то там древний герой принёс на своих плечах гору, чтобы изменить русло реки, что считала это своей обязанностью, тяготой, которую несла с достоинством - для меня и то было хлеб. Всё почтение, которое я встречал со стороны учителей и друзей семьи, не делало их ничуть сердечнее. И никто из них, конечно, не подумал быть со мной в тот страшный момент… Знаете, а я ведь сжёг беду, как она учила. Мысль о том, что они живут на нашей планете, не давала мне спокойно спать. Я сделал такой мешочек. И сжёг его, попросив, чтоб Дедушка Огонь избавил нас от порождений зла. И на следующий день остров Целлини был взорван. Конечно, это совпадение…

- А она? Где она теперь?

- Не знаю. Возможно, её уже нет в живых. После смерти отца, вы знаете, Моллари и Котто распорядились прекратить всякое взаимодействие с миром Нарна, и все нарнские рабы вернулись на родину. Вернулись и все те, кто служил в нашем доме, и она тоже. Знаете, между ними и рабами-центаврианами, конечно, не было какой-то там дружбы и солидарности, а нередко была и вражда, но все эти события… Теперь я понимаю, какая буря чувств тогда владела всеми, и знатью, и чернью. Смерть императора и оставление завоёванного мира - не то, чему принято радоваться на Центавре, и странное поведение взрослых объяснялось, видимо, тем, что они всеми силами стараются не обнаружить неуместную радость. Правление моего отца было таково, что никто, от высших царедворцев до распоследних скотников в деревнях, не мог быть спокоен за свою жизнь. Казалось, что их руки тянутся потереть шею, с которой только-только сняли петлю. И нарнов провожали на родину с радостью в том числе как… память об этом, что ли. Некоторые центавриане даже совали им свёртки - кто провиант на дорогу, кто деньги… Понятно, ведь дома предстоит обустройство с нуля, отстройка разрушенного… Я слышал, как кухарка с посудомойкой спорят, не будут ли центаврианские дукаты совершенно бесполезны на Нарне и не дать ли немного земных денег, как раз у кого-то в городе можно выменять. Или же лучше дать немного зерна или детские вещи - пусть центаврианские, что ж теперь, в разрушенных городах сейчас ничего не найдёшь, хоть голым ходи. Это было удивительным, редким моментом, как сквозь традицию презрения и ненависти прорывается сочувствие, человечность… Я тоже хотел дать ей что-нибудь, ведь она верно мне служила, она сделала мою жизнь чуть менее унылой и одинокой. Но я… застеснялся. Подумал, как буду выглядеть в глазах всех, кто это увидит, и её в том числе. Да несомненно, она, как и все нарны, с возмущением отвергла бы любую центаврианскую подачку. Я скрылся в саду, весь тот день гулял там, старательно прячась, чтоб никто меня не нашёл. Мне было на самом деле жаль и обидно расставаться с ней. А после я долго жалел, что всё-таки не попытался выплатить ей какое-то вознаграждение - пусть отказалась бы, я б это как-то пережил… Но не считала бы меня неблагодарным. А сейчас я понимаю - в семь лет всё равно невозможно найти слова для прощания в такой ситуации. Знаете, пойдёмте в дом. Пожалуй, я сказал, что хотел, и порядочно остудился… а вы уж тем более.

Дэвид согласно кивнул. Винтари встал, разгибая окоченевшие ноги и ужасаясь, как же потеря душевного равновесия делает невнимательным к ближнему. Интересно, долго он боролся с мучительными ощущениями, не в силах прервать рассказ друга, напомнить о прозаических вещах типа риска обморожения или застуды? Конечно, пуховики тёплые, но ведь они сидели, а не двигались… Впрочем, кажется, всё не так страшно…

- А вы… вы хотели бы попытаться её найти?

- Зачем? Я не думал об этом. До сего дня уж точно. И, в довершение абсурдности и паталогичности этой истории, я не помню её имени. Это, конечно, можно б было выяснить, в семейных архивах должно что-то остаться. Но обращаться за этим к матери… Но не в том даже дело. Что я ей скажу? Что вообще может сказать центаврианин нарну? Я не могу найти слов для Андо, что говорить об урождённых нарнах… Я помню лишь несколько нарнских фраз, этого определённо недостаточно. И, знаете ли, я слабая натура, раз так боюсь огня.

- По-моему, это нормально - бояться огня, хоть здесь, как никогда, понимаешь зависимость жизни от него, но это огромная сила, смертоносная и разрушительная.

- Вот именно. Если б люди не нуждались в огне, этот страх не был бы так велик.

========== Часть 2. ДЖАТИЛ. Гл. 4 Песни света и тени ==========

И знак был дан, и тучи разогнал,

И оком на меня взглянул,

Очаровал упорством маяка

Светить через века и тьму.

И знак был дан, и душу обогрел

Любовью матери, отца:

«Иди, сынок, и помни знак всегда –

Охранный орден на груди творца».

И знак был дан – опущен меч и лук,

И вздрогнула гитара на груди.

И всё, что свет искомый излучал,

Взошло великим солнцем впереди.

И знак был дан – открыли сердце мне

Навстречу дню сестра моя, мой брат,

И встали мы на полосу огней,

Ведущих до единых светлых врат.

И знак был дан – и тучи разогнал,

И оком на меня взглянул,

Очаровал упорством маяка

Светить через века и тьму.

И час был дан – пройти и провести