Щорс - Герасимов Евгений Николаевич. Страница 5

Началась весенняя распутица. Днем пригретый солнцем снег быстро таял. По проселочным дорогам трудно было идти. Нога, ступавшая на оледенелый, рассыпающийся снег, неожиданно проваливалась по колено.

Щорс торопил своих товарищей. «Кто чувствует себя слабым — лучше возвращайтесь назад», — говорил он.

Но вернулся только один Шульц, всю дорогу жаловавшийся на то, что сапог натер ему ногу. Остальные во главе со Щорсом после двух дней пути пришли на станцию Семеновку.

Крупное пристанционное село Семеновка, раскинувшееся на несколько километров среди неплодородных серо-песчаных и глинистых полей Новозыбковского уезда, издавна славилось на Черниговщине своей кустарной промышленностью. Здесь жили сапожники, гончары, овчинники, портные, кожевники, кузнецы, маслобойщики. Среди жалких лачуг кустарей изредка высились большие двухэтажные дома скупщиков, торговцев, трактирщиков.

В первые же дни после Октябрьской революции семеновские большевики, из которых многие только недавно вернулись из тюрьмы, ссылки, каторги, организовали крупный красногвардейский отряд. Как только немецкие полки двинулись на Украину, Щорс выступил им навстречу и вел бой с оккупантами у Калинковичей, Речицы, Гомеля. В середине марта, когда в отряде осталось всего несколько десятков бойцов, он снарядил эшелон и вернулся в Семеновку для укомплектования. Эшелон остановился на запасных путях станции.

Щорс, придя с отрядом в Семеновку, сразу явился в штаб отряда, помещавшийся в одной из теплушек. У него было письмо сновского партийного комитета, направлявшего сновчан на помощь семеновцам. В тот же день в штабе отряда собрался весь актив семеновской парторганизации.

Пришел худой, с провалившимися щеками, председатель Семеновского совета Бабченко. Он сразу закашлял и попросил не курить. Пришло еще несколько человек, из которых один, молодой чернобровый парень в сшитой по мерке шинели, подпоясанный офицерским ремнем, обращал на себя внимание строгой военной выправкой. Заметив незнакомого человека, он сейчас же подошел к нему, щелкнул каблуками и представился:

— Зубов.

Щорс спросил его, служил ли он в старой армии и в каком полку.

— Да. Вольноопределяющимся, — ответил Зубов и назвал полк.

Среди семеновских большевиков он был единственным военным.

Начался деловой разговор.

Щорс сидел в стороне. На него никто не обращал внимания. Большинство собравшихся было значительно старше его, и это как будто немного стесняло Щорса. Он вынул из кармана блокнот и, прислушиваясь к разговору, делал в нем какие-то заметки. Разговор шел о тяжелом состоянии недавно организованного семеновского отряда. В отряде не было дисциплины, он превратился в проходной двор. Не хватало оружия, снаряжения, продовольствия. Касса отряда была пуста.

Наконец встал вопрос о том, что же дальше делать. Тогда Щорс заговорил. Он подошел к столу, держа в руке раскрытый блокнот, и сказал:

— Товарищи! Я бывший прапорщик, фронтовик. Партия послала меня к вам на помощь. Для разговоров у нас времени нет. Немцы уже в Гомеле. Я предлагаю…

Все сразу насторожились. Как будто только сейчас они заметили этого человека в потрепанной солдатской шинели, туго перетянутой широким ремнем, его юношеское, но сухое, изможденное лицо. Щорс предложил ввести в отряде строевые занятия. Разгорелся спор. Щорсу говорили: «Попробуй, введи занятия — последние разбегутся».

— Лучше сейчас, чем в бою, — отвечал Щорс.

Он предложил выработать жесткие правила внутреннего распорядка и читал их из своего блокнота пункт за пунктом: «Боец, вышедший из боя без приказания своего командира, расстреливается, как изменник». Ему возражали: «Круто берешь, товарищ», а он ответил: «Этого требует революция».

Вообще решительные предложения Щорса показались слишком резкими, крутыми, невыполнимыми. Однако, в конце концов, когда пришлось принимать решение, большинство незаметно для себя согласилось со Щорсом. Все его предложения были одобрены, Одобрено было и предложение о введении учебных занятий, о расстреле за самовольный выход из боя. Для пополнения кассы отряда решено было обложить семеновских кулаков и торговцев чрезвычайными налогами в двести тысяч рублей.

Утром к Щорсу, оставшемуся ночевать в штабе, пришел Бабченко, формально считавшийся командиром отряда. Он сказал, что должен уехать в глубь Украины для подпольной работы на территории, уже занятой гайдамаками и немцами, и предложил Щорсу принять командование отрядом.

— Что же, хорошо, — просто сказал Щорс.

В этот же день на общем собрании всех повстанцев Щорс был утвержден командиром отряда.

Вся Семеновка была поднята на ноги. На заборах висели объявления о вербовке добровольцев в отряд. Несколько товарищей выехало в окружающие деревни для агитации и сбора оружия.

Щорса почти никогда не видели отдыхающим. Несмотря на болезнь и рану, часто дававшую себя чувствовать, он выглядел бодро. Он появлялся, слегка прихрамывая, то здесь, то там. Люди подчинялись ему незаметно для себя.

Зубов, получивший от Щорса задание составить учебный план, через несколько часов отрапортовал:

— Приказание выполнено.

Щорс, просмотрев план, рассчитанный на месяц занятий, вернул его назад и сказал:

— Не годится. Составляй заново. Помни, в нашем распоряжении не месяц, а считанные дни. Медлить преступно.

Щорс торопил всех. Он говорил, что нельзя ждать, пока немцы придут в Семеновку, надо идти им навстречу; говорил, что немцы под Конотопом получили уже сильный удар от луганского отряда Клима Ворошилова и нельзя ни на минуту давать передышку врагу.

Добровольцы приходили к Щорсу одиночками и группами. Их размещали в стоящих на запасных путях товарных вагонах, оборудованных нарами и железными печурками. Вербовочная комиссия, опрашивавшая всех поступавших в отряд, работала с утра до ночи.

Иногда Щорс, стоя в стороне, молча прислушивался к разговору и вдруг быстро, чеканным шагом подходил к добровольцу и, пронизывая его взглядом своих больших серых глаз, спрашивал:

— Не боишься смерти?

И если видел на лице добровольца испуг, говорил презрительно:

— Трусов нам не надо. Панику будешь сеять.

Потом командовал:

— Кру-гом! Домой, шагом марш!

Некоторые приходили в лаптях. Щорс говорил им:

— Если сапоги оставил дома, возвращайся за ними назад. У нас сапог нет.

Кое-кто возвращался и больше не приходил.

— И хорошо, — говорил Щорс, — такие нам не нужны.

Приходило в отряд немало и бывших солдат-фронтовиков. Их можно было сразу узнать по старым, пожелтевшим папахам, по шинелям со следами оборванных погонов, по флягам и котелкам. Многие приходили с винтовками. Один молодой солдат, лет двадцати, прикатил даже станковый пулемет. Явившись, он взял под козырек и отрапортовал:

— На волне мировой революции прибыл в ваше распоряжение. Прошу зачислить в партию большевиков.

Щорс, улыбнувшись, спросил:

— В каком полку служил?

— В 275-м Красносельском запасном. Бывший рядовой девятой роты Живоног.

— Отличия имел, товарищ Живоног?

— Так точно, товарищ командир. Бит по морде.

Дней за десять в отряд вступило около трехсот человек. Щорс провел с ними несколько строевых занятий, а потом приказал погрузить имущество отряда в эшелон.

Перед отправлением вагоны облепили женщины. Пришли проститься с бойцами их жены, невесты, матери, сестры. Щорс вызвал гармонистов и велел им играть веселые песни и танцы. На платформе, сырой еще от только что сошедшего снега, бойцы лихо отплясывали украинского гопака, чечетку, московскую «барыню», камаринского. Заплаканные женщины, вытирая слезы, одна за другой пускались в пляс. В разгар общего веселья был дан сигнал к отправке.

Через два часа эшелон остановился у станции Новозыбков. Все запасные пути этой станции были забиты товарными составами с имуществом, эвакуированным из Украины. Немцы заняли уже Гомель и двигались вдоль железной дороги на Новозыбков.

Глава четвертая

БОИ В ЛЕСАХ ПОД ЗЛЫНКОЙ

Большинство украинских партизанских отрядов вело с оккупантами так называемую эшелонную войну. Задержат немецкие войска некоторое время на одном рубеже, потом под натиском врага садятся в вагоны и отступают до следующего рубежа.