Суженый-ряженый - Крылова Елена Эльмаровна. Страница 6

Таня смотрела на Мефистофеля, смотрела... Мраморные черты под ее взглядом оживали, обретали цвет... и вдруг она поняла, что перед ней уже совсем другое лицо...

С того дня ее стали преследовать видения, а нынешней ночью приснился очень странный сон.

Темное небо перечеркивали зигзаги молний, зловеще озаряя несуразный особняк из красного кирпича. Над его башнями и башенками безмолвно носились стаи летучих мышей, и лишь крики сов нарушали тишину безлунной ночи. С каким-то невероятным квакающим скрипом дверь перед Таней сама собой распахнулась.

Она попала в длинный коридор, освещаемый редкими и сильно чадящими факелами. Неверные, колеблющиеся тени, которые они отбрасывали, казались привидениями. А может, это и были привидения? Таня бежала по бесконечному лабиринту бесконечных коридоров до тех пор, пока не оказалась перед белоснежным мраморным Мефистофелем.

Его тонкие губы кривились в издевательской улыбке, и та же издевка светилась в его мраморных глазах. Таня хотела уйти, однако не тут-то было: прямо на нее шел... нет, не шел, на нее надвигался ослик, вернее, теперь это был уже не маленький ослик, а большой, просто огромный осел. И куда бы она ни поворачивалась, она неизменно натыкалась все на того же упрямого осла. В панике Таня опять повернулась к Мефистофелю, но место мраморного прародителя зла занял совершенно живой Глеб Захаров. Его чувственные губы тоже кривились в издевательской улыбке, издевка светилась и в его серых глазах. А из его очень темных, почти черных волос торчали маленькие рожки. Точно такие же, как у Мефистофеля, только поменьше.

Хуже всего было то, что сама она оказалась на месте Христа со связанными так же, как у него, руками. Ей было просто никуда не деться ни от захаровской улыбки, ни от его гипнотизирующего взгляда.

Он смотрел на нее, она на него, а потом вдруг Таня очутилась в его объятиях. Ее собственные руки, каким-то чудом освобожденные от пут, обвились вокруг захаровской шеи, его руки сжали ее талию, его губы неумолимо приближались к ее губам...

Его губы так и не успели коснуться ее губ, потому что немелодичный звон будильника вырвал Таню из объятий Захарова, и она проснулась с чувством ужасной досады. Вот только отчего? Оттого, что ее посещают такие сновидения, или оттого, что проснулась не вовремя? А все же любопытно, каково это целоваться с дьяволом-искусителем? Впрочем, едва ли можно узнать ответ на данный вопрос, целуясь во сне, хотя...

Но больше всего ее мучил вопрос: почему ей вообще приснился такой странный сон?

К сожалению, толковать сны Таня не умела. Ни с научной, ни с антинаучной точки зрения. Тем не менее весь день она упрямо пыталась разгадать, что бы это значило. Кроме, разумеется, очевидного: коль скоро Захаров занимал ее мысли наяву, когда она была в сознании, он вполне мог завладеть ее подсознанием и вломиться в ее сны. Нет, с сознанием и подсознанием что-то тут было не так. Ведь она отнюдь не стремилась... по крайней мере сознательно не стремилась в каждом атлетически сложенном незнакомце выше среднего роста с темными, коротко подстриженными волосами видеть Захарова! Может, она этого хотела подсознательно?

Танины путаные размышления о сложном взаимодействии собственного сознания и подсознания были прерваны приглушенным, но от этого не менее настойчивым телефонным звонком. Порывшись в сумке, она выудила оттуда мобильник и поднесла его к уху.

-- Стаська, здравствуй! -- пророкотало в трубке.

Так к ней почти никто не обращался, только ближайшие родственники. Ну, еще старые друзья родителей. Для остальных она была Таней, при этом не все даже знали, что ее полное имя вовсе не Татьяна, а Станислава.

До пяти лет девочка довольно терпеливо объясняла и детям, и взрослым, что ее зовут Стася, а не Тася. Потом одним прекрасным солнечным днем она подралась на детской площадке с мальчиком Стасиком. Этот юный шовинист доказывал, что имя Станислав мужское, а имени Станислава вообще нет. Стася обозвала его дураком и еще новым словом, только что услышанным в песочнице. Мама почему-то стала очень красной. А прочие мамы и бабушки начали возмущаться и ругать ее. И маму почему-то тоже. Почувствовав моральную поддержку, Стасик стукнул Стасю, та его тоже стукнула... Они успели обменяться еще несколькими ударами, прежде чем их растащили. Оба были красные и чрезвычайно недовольные.

По дороге домой мама говорила дочке, что обзываться и драться нехорошо. А дочка вполне резонно отвечала маме, что в имени, из-за которого приходится драться, тоже нет ничего хорошего, и, значит, его нужно поменять. Ни один из доводов взрослых веским ей не показался, а потому девочка, которая, кстати сказать, родилась под знаком Овна, заявила, что отзываться на Стасю больше не будет. От Таси она тоже отказалась категорически, объяснив, что, по ее мнению, это имя подходит разве что кошке.

Переупрямить ее, как и любого маленького Овна, было очень трудно, и родители через несколько дней сдались. Мама сама предложила называть ее Таней -- вполне разумное уменьшительное от Станиславы. Впрочем, домашние все равно постоянно сбивались на Стасю. С другой стороны, очень кстати оказался переезд в новую квартиру: сменив детский сад и детскую площадку, Таня смогла начать новую жизнь.

Двадцать лет спустя повзрослевшая Стася думала о мужском шовинизме и его носителях ничуть не лучше, чем в юные годы, но теперь она ни за что не стала бы менять свое имя в знак протеста. Однако что сделано, то сделано, и снова подвергать свою жизнь революционным изменениям Таня не собиралась.

-- Здравствуй, пап, -- сказала Стася-Таня в трубку.

-- Что там за шум у тебя? Ты где сейчас?

-- Этот шум называется городским, а нахожусь я посреди Невского проспекта. Совершаю пешую прогулку.

В трубке раздался смешок.

-- Приобщаешься, значит, к здоровому образу жизни?

-- А что мне еще остается делать? -- Таня испустила легкий вздох. -- Машина утром заводиться не захотела. Категорически. То, что мы живем рядом с метро, -- это, конечно, плюс, я даже на работу вовремя пришла. Жаль только, некогда было бежать переобуваться. Для сегодняшней жары у меня каблуки высоковаты. -- Последовал еще один вздох, на сей раз средней тяжести. -- Впрочем, я уже почти дошла до канала Грибоедова.

-- Ладно, Стаська, утри слезы, завтра я буду в городе, посмотрю твою машину. Расскажи лучше, куда путь держишь.

-- В Фонтанный дом, там будет "круглый стол"...

-- Да, знаю. Между прочим, -- в трубке хмыкнули, -- я твою статью вчера прочитал...

-- Не понравилась?

-- Ну почему же? Хорошая статья. Знаешь, кого я встретил сегодня ут...

-- Дорогие петербуржцы и гости нашего города! -- Этот призыв, усиленный мегафоном, неожиданным шквалом обрушился прямо на Таню. Она даже телефон чуть не выронила. -- Разрешите предложить вам...

-- Что?! -- Ее старания перекричать энергичного молодого человека с мегафоном особого успеха не имели. -- Ничего не слышу!

-- ...увлекательную прогулку...

-- Конечно, не слышишь! -- откуда-то из-за тридевяти земель пророкотала трубка.

-- ...по рекам...

-- Что?

-- ...и каналам...

-- Нет, это просто невозможно!

-- ...Петербурга!

-- Все! До завтра.

Короткие гудки возвестили капитуляцию телефона перед мегафоном, и Танины размышления тут же вернулись на круги своя...

Обсуждение тенденций в современном градостроительстве прошло живенько, но без эксцессов. В главном все собравшиеся были единодушны: архитекторы по-прежнему в большом долгу перед Петербургом.

Такого рода мероприятия Таня стала посещать недавно и не слишком часто, однако мир тесен, Петербург, как известно, город маленький, а круг людей, бывающих на подобных семинарах, и того меньше. Знакомые лица мелькали то тут, то там, ей даже показалось, что она заметила Линденбаума. Впрочем, может быть, это был и не он, Витю Линденбаума Таня помнила плохо. В отличие от его компаньона. А вот Захарова, к ее облегчению... или разочарованию, нигде видно не было. Столь противоречивые чувства в собственной душе вызывали у нее сильное раздражение.