Проспавший смерть, опоздавший к рождению (СИ) - Георгиевич Ярослав. Страница 1
Проспавший смерть, опоздавший к рождению
Ярослав Георгиевич
Slice FFA157AA0012CE01
- Дяденьки, пустите, пожалуйста! Меня мама ждёт... - Тонкий голосок, звенящий ужасом и отчаянием, струной натянул лесной воздух.
Огромные озёра голубых, почти синих, глаз наполнились влагой. Крохотные слезинки побежали по длинным ресницам, на мгновение повисая, тщетно пытаясь удержаться, на их кончиках, и оттуда срываясь в последний путь. По мрамору побледневших щёк, мимо отважно вздёрнутого тонкого носа, мимо прячущихся за ним, трепеща от страха, ноздрей, огибая дрожащую линию сочно-алых, по-детски чуть припухлых, губ, с опущенными уголками, слегка приоткрытых, будто в замершем на полуслове крике, и, так и не достигнув острого, с упрямой ямочкой у основания, подбородка, дальше вниз, бессильно падая и впитываясь в дорожную пыль, или в грубую ткань платья.
Платья простого и дешёвого, но совершенно не способного скрыть стройную фигурку особы того возраста, когда уже не девочка ещё не женщина, и когда сохранившаяся в облике невинность уступает, но ещё не уступила, место женственности и серьёзности. Правда, сейчас весь вид девчушки-подростка, явно селянки, жительницы какой-то из окрестных деревень, говорил только об одном: о там, как она напряжена и боится.
И этот неподдельный ужас был легко объясним и совершенно понятен. Девушка стояла одна, посередине безлюдной, как обычно, дороги на Хёрдбург, окружённая ратниками в цветах Самсона. Слава у этих людей и их предводителя, младшего княжеского сына, была очень громкая и чрезвычайно сомнительная. А учитывая то, что окрестные земли, вместе со всеми живыми существами на них, полностью принадлежат княжескому роду - даже окажись на дороге кто-нибудь, дураков, что решатся лезть заступаться, никогда не нашлось бы...
В ответ на несмелую, до крайности наивную, просьбу селянки, раздались лишь раскаты грубого хохота.
- Ишь, чего захотела!
- Да за такую наглость наградить её! По-особому! Вы подумайте только, «отпустите»!
- Стойте, стойте, она что-то про мамку вякала! Может, проводит?
- Ведь точно! Ах ты ж голова, Зигфрид! Ай да придумал! Эй, слышь, девка! Веди домой! К мамаше своей! Сюрприз ей будет. Даже, много сюрпризов!..
Пощёчины жестоких фраз хлестали грубо и беспощадно, заставляя каждый раз вздрагивать, пусть даже смысл не всегда доходил до разума. Раскалённые клещи небрежно бросаемых слов без жалости вытягивали остатки самообладания, вызывая желание исчезнуть, спрятаться, а ещё лучше проснуться наконец от этого внезапно настигшего кошмара. Взгляд чистых как небесная лазурь глаз метался с одного лица на другое, тщетно надеясь найти хотя бы слабый отблеск участия, но лишь бессильно бился о злобные, равнодушные к чужому горю, искажённые необузданным пороком маски.
Лишь сгрудившиеся вокруг деревья сочувственно шелестели листвой, но даже в этом шелесте звучала покорность судьбе - мол, мы деревья, мы всё равно не поможем. И солнечные лучи, играя в прятки с тенями, тихонько гладили лицо и руки испуганного человеческого существа, совершенно не замечая неуместность своей ласки.
А ратники распалялись всё больше. Не переставая смеяться, они всё сильнее и сильнее сжимали кольцо вокруг своей жертвы, бесстыдно облепляя паутиной похотливых взглядов. Кто-то уже протянул руку и ущипнул, кто-то толкнул, кто-то, заржав как конь, задрал подол платья. Но...
- Нет времени. Забыли, да?.. - Тихий, спокойный голос внезапно заставил всех замолчать, резко осадив разгулявшееся было веселье. Мужчины выжидающе уставились на худощавого парня, внешне сильно моложе остальных, до сих пор молчавшего, на бледном лице которого не мелькало и следа эмоций.
Селянка задрожала. Если до этого она боялась, то теперь её просто захлестнуло волной ужаса. Повисшая над дорогой тишина показалась ещё страшнее, чем гомон и грубые крики до этого. Стали вдруг отчётливо слышны беззаботные птичьи трели, сытое жужжание мух, весёлое стрекотание кузнечиков. Из всех этих звуков, казалось, пропали последние остатки сочувствия. Природа словно призывала прочувствовать всю ничтожность своей жизни. Она говорила: мне нет дела до разборок между двуногими, и без того каждый день кто-то рождается и погибает. Всего лишь очередные хищники поймали добычу. Поиграются, сожрут - будет удобрение. Так было, и так будет всегда...
- Давайте её сюда, быстро! Играться некогда, - худощавый разбил тишину очередной резкой фразой, и всё вокруг тотчас ожило, пришло в движение.
Ратники мгновенно отреагировали, сноровисто скрутив неудачно попытавшуюся увернуться селянку. Сорванным листом на дорогу опустился головной платок. Корзинка, наполненная зеленью для продажи на рынке, покатилось прочь, теряя содержимое и будто отрекаясь от обречённой хозяйки. Которую, отчаянно упирающуюся и голосящую, потащили прямиком к парню.
Большие глаза не отрываясь смотрели на него, словно их приковали цепями. По всем приметам властный незнакомец полностью подходил под описание княжича, того самого, про чьи деяния в народе рассказывали только шёпотом, и лишь при свете дня...
Парень даже чуть подался вперёд, хотя внешне спокойное лицо всё так же казалось пустым и ничего не выражало. Протянув руки, резким движением разорвал на девчушке платье, откинув в стороны жалкие ошмётки, обнажая чистую кожу с уже появившимися кое-где синяками. На тонких кривых губах мучителя вдруг проявилась усмешка, а зрачки забегали, почти осязаемо ощупывая беззащитную в своей наготе фигурку.
Княжич шагнул вперёд. Окованный металлом каблук с силой вдавил в землю пальчики на босой ступне, не давая жертве отстраняться. Сжатый кулак, одетый в тяжёлую латную перчатку, поднялся вверх. Сверкнула сталь клинка. Боль, ужас и отчаяние заполнили сознание несчастной...
Сколько этот ужас длился, она не знала. Кончилось всё внезапно. Вернее, боль-то осталась, заставляя тихо стонать. Нервная дрожь всё никак не могла отпустить. Слёзы текли даже не ручьями, а реками. Глотка не могла больше издавать ничего, кроме жалкого хрипа. Стальная хватка рук стражников по-прежнему не давала возможности шелохнуться. Но... Княжич больше не терзал трепещущую плоть. Что произошло, благодаря чему вдруг появилась передышка, жертва варварской жестокости не понимала. Перед затуманенным взглядом плыли круги, а в ушах гулким стуком отдавался каждый удар бешено колотящегося сердечка.
А перед Самсоном и его людьми стоял, тяжко опираясь на сучковатый посох, немощный старик в запылённом плаще.
- Чего ты сказал?.. - Переспросил его княжич, недовольный прерванной забавой.
- Сказал, отпустите её.
- Отпустить? Кровавые Боги, ты в своём уме, старик? Ты - жрец, не твоё это дело!
- Прокляну!
- Не смеши, я такие жертвы приношу Гневному, его благодать защитит! Мне проклятия не страшны, особенно, от таких сморчков, как ты! Ступай и радуйся, что не хочу марать руки. Иначе, проучил бы!
Самсон отвернулся от смешного наглеца, кто осмелился отвлечь его от любимого развлечения в собственных владениях, и приподнял за подбородок лицо жертвы. Он намеревался продолжить то, чем занимался, и не желал тратить время на пустую болтовню. От немедленной расправы старика спасал только жреческий сан.