Дороже всякого золота (Кулибин) - Малевинский Юрий Николаевич. Страница 15

Прикинул Иван Петрович: как на судно грузить, как глыбищу в 150 тысяч пудов по городу везти?

— Головастый, говорят, есть ученый, Котельниковым прозывается, ему и поручено скалу в город везти, — точно угадав мысли, ответила Бородулина.

Когда вернулся Костромин, увидел на столе разобранные до винтика настенные часы. Дарья Семеновна испуганно смотрела на мастера, беззвучно шевеля губами.

— Мало, Иван, в Нижнем часов перепортил, за петербургские принялся? — У Михайлы Андреевича, должно быть, поход увенчался успехом, он шутил: — Прежде-то, Семеновна, ходили часы?

— Да как же им не ходить! Большие деньги плачены.

— Теперь взамен часов Иван вам петуха купит. Пущай кукарекает, время докладывает. Он богатый скоро будет. Матушка-царица его на работу в академию пригласила. Важный будет! Да не пужайся, хозяйка, такие часы он как орешки щелкает. Давай лучше самовар па стол.

Иван Петрович собрал часы как надо. На стенку повесил. Толкнул маятник. И пошли они, затикали… Растаяла Бородулина:

— И-и-и ты, батюшка Иван Петрович, к самому Кесареву ступай. Он тебя к делу определит.

«Может, и впрямь к Кесареву сходить? Пока суд да дело — присмотреться к механическим палатам».

На следующий день Иван Петрович дошел в Академические мастерские. Погода была ветреная. Вдоль Невы, посвистывая на глыбах льда, неслась снежная пыль. Иван Петрович еще не видел город по-настоящему. Да и не наглядишься много, когда холодный ветер до костей пробирает. В Нижнем и роднее и теплее…

Петр Дмитриевич Кесарев был молод и нечванлив. Встретил нижегородца как старого знакомого:

— Наслышан о вас. Как же, как же! И о часах знаю.

При обходе палат заметил Иван Петрович: исподлобья смотрят на него люди, с недоверием. Чего, мол, праздно шатается и кто такой? Уйти бы ему, но глаз не оторвать от станков. Вот токарные с жестким креплением резца, вот копировальные — металлический палец ходит по копиру и передает все узоры на металл. Кажется, просто, а сколько ума вложено!

Зачастил Кулибин в Академические мастерские. Дня не пройдет, чтобы не завернул к новому дружку — Кесареву. Попривыкли к гостю и работные люди, только длиннополый кафтан и борода вызывали насмешки.

— В старую веру, что ль, склонять нас приехал?

На выручку приходил Кесарев:

— Будет вам лясы точить! По делам, а не по одежде о человеке судить надо.

— Так пусть он дело-то и покажет.

— Дайте срок! Человек металлические зеркала для телескопа вручную шлифовал. В медной форме с песочком. Потом доводил их жженым оловом до высокой чистоты. Вы спросите, сколько от такой работы Иван Петрович мозолей себе набил?

— Обошелся, — улыбался Иван Петрович.

— А часы с музыкой?! — продолжал Кесарев.

— Так мы разве чего? Может, и вправду художник отменный, только показать бы работу-то.

С каким удовольствием Иван Петрович сбросил бы кафтан, засучил рукава рубахи и принялся за дело, но академические порядки требовали: сначала принять присягу. С завистью смотрел мастер на удивительной работы компасы, астролябии, нивелиры, инструмент для черчения.

Петербургская академия в то время пользовалась всемирной известностью. Здесь снаряжались экспедиции в глубь России и морские плавания. При академии была своя типография, которая издавала труды Ломоносова, Эйлера, Крашенинникова, Гмелина, Эпинуса.

Первого апреля Екатерина приняла своих «старых знакомых» в Зимнем дворце. Поднимаясь по мраморной лестнице, Иван Петрович подумал: «Эти бы деньги, что пошли на убранство дворца, да пустить на постройку машин, на обучение людей грамоте и ремеслам».

Иван Петрович написал новую оду — о приезде Екатерины в Нижний. Костромину она понравилась.

— Златоуст ты, Ваня. Складное слово государыне сказать — все одно, что товар выгодно продать.

— Какая там выгода… — отмахивался Иван Петрович.

— Молод ты еще. Часы твои или гляделки матушка где хочешь купить может. Из-под земли ей достанут. А вот похвальный стих попробуй найди… Ей лучшего и не надо.

Не по душе Кулибину такой разговор. Не сочинитель он. Да и выгоды не ищет. Часами он мог простаивать у станков, которые были изготовлены Нартовым. Вот где настоящее художество. Каждая деталь к месту да так чисто сделана, что глаз не оторвешь. И еще была одна особенность у станков: украшены они резьбой по дереву и по металлу. Такой станок хоть в терем, хоть во дворец ставь. Эти художества были близки и понятны Ивану Петровичу.

Оду Екатерине пришлось читать. Костромин с самого приезда предупредил графа Орлова, что у них стихи во хвалу императрицы имеются.

Екатерина слушала оду, слегка кивая головой. Как и в первый раз, похвалила сочинителя. Спросила у Михайла Андреевича о делах торговых.

Потом показывали художества. Костромин сам подал императрице часы «яичной фигуры».

— Я совсем не умею с ними обращаться, — сказала Екатерина.

Орлов легонько подтолкнул Кулибина. Иван Петрович волновался. Нужно было подвинуть стрелки, чтобы в часах началась мистерия и зазвучала музыка. Пальцы не слушались. Екатерина сказала:

— В прошлый раз часы не были совсем готовы. Теперь можно их окончательно показывать?

— Да, ваше величество, часы в полной исправности, — во рту у Ивана Петровича пересохло, говорилось трудно.

Наконец стрелки подвинуты. Минутная приближена к двенадцати. Кулибин положил часы на ладонь Екатерины. И вот створные дверцы на часах распахнулись. И открылся дивный зал, в котором подобие гроба господнего и два стража стоят около него с копьями. Через полминуты появляется ангел, и тут от гроба отваливается камень, стражи падают ниц. Еще через полминуты являются две жены-мироносицы, и с их появлением вызванивается стих.

И сценка и музыка повторяются каждый час!

Екатерина смотрела на мистерию с восхищением.

— Я довольна вами, господин Кулиби…

— Кулибин, — подсказал Орлов.

— Разумеется, — повела бровями Екатерина. — Ку-ли-бин. Распорядитесь, граф, эти часы и приборы поставить в Кунсткамеру. А за усердие наградите преданных мне людей.

Михайло Андреевич упал на колени.

— Матушка-благодетельница, детям, внукам закажем…

Иван Петрович тоже опустился на колени, склонил голову в поклоне.

Принесли на подносе два равных мешочка с деньгами и кружку с золотым барельефом Екатерины.

Один мешочек оказался в руках Кулибина, второй и кружку подарили Костромину.

— Ну все, Ванюша, заживем мы теперь с тобой, — говорил Михайло Андреевич, когда вышли из дворца. — Вон как щедро матушка нам по тысяче отвалила. С такого на лучшем рысаке можно к дому-то подкатить. Покатим, а? Ты гляди, чтобы деньги-то не вырвали. Здесь воров — пропасть. Спрячь под кафтан, к душе поближе.

— Возьмите их, Михайло Андреевич, потом посчитаемся, сколько я вам должен.

— Да ты что? — опешил Костромин. — Нешто я свое не взял? Не дури, Ваня, на что сам жить будешь?

Но Иван Петрович был уже далеко. Ветер полоскал его длиннополый кафтан, такой отличный от петербургской моды.

Михайло Андреевич пожал плечами, сунул за пазуху деньги и, придерживая их рукой, пошел к Адмиралтейству. Там он нанял дешевого извозчика и поехал к Бородулиной. «Скромнее-то оно лучше, — размышлял Костромин, — людей на грех не наведешь». Он был доволен собой, хотя и ничего не сделал для своих единоверцев…

Иван Петрович шел без цели и, как оказался на Семеновском плацу, не помнил. А там бьют барабаны. Строй солдат обступила толпа.

— Что происходит? — спросил Иван Петрович у бородатого мужика в армяке.

— Солдатика учат, — отозвался мужик. — Убег. Дезертир, стало быть. Теперь далече не убежит. Секут как Сидорову козу.

— Почему убежал-то?

Мужик с любопытством посмотрел на Ивана Петровича.

— А ты бы остался? Эвон какой с ангельским терпением нашелся!

— Так засекут…

— Лучше разом конец, чем всю жизнь мучиться.

— Да, да… — рассеянно сказал Иван Петрович, удаляясь от толпы.

Какое-то время еще стучали барабаны. Потом смолкли. Мимо потянулись люди. Кто-то тронул Ивана Петровича за рукав: