Дороже всякого золота (Кулибин) - Малевинский Юрий Николаевич. Страница 21

— Изобретателю полагается встать под мостом, — пошутил кто-то, но шутку не приняли.

Рабочие положили на модель последний мешок. Вес груза в девять раз превышал вес модели. Будущий мост словно сказочный русский богатырь.

Ученые начали перешептываться. Да, такого не было в их практике. Кулибин будто не замечал никого.

— А ну, ребятушки, еще поднесем! — просил он своих учеников. На всякий случай в углу двора было приготовлено более пятисот пудов кирпича.

— Живей, живей!

Шапка сбилась на затылок, шуба расстегнулась — нет больше холода, пет сомнения.

— Петрович, хватит, как бы не рухнул, — шепнул Иван Шерстневский.

— Ничего, выдержит, — Кулибин обнял своего ученика.

570 пудов подняли еще на мост. Что еще?!

— Ну-ка, ребятушки, давайте сами на мост.

Рабочие повалились — куча мала — на мешки.

— Теперь, милостивые господа, прошу вас, — обратился Иван Петрович к академикам.

Те переглянулись. Только Эйлер-старший смело шагнул на мост.

— Дайте вашу руку, сударь, — сказал он Кулибину, — я хочу подняться на вашу модель и оттуда возвестить о большой победе. Я преклоняюсь перед вашим упорством.

За великим ученым поднялась вся комиссия. На вершине модели Эйлер обнял и расцеловал Кулибина.

— В моей жизни сегодня праздник, — сказал ученый.

Двадцать дней простояла модель под нагрузкой и ничуть не сдала. Когда Екатерине рассказали про столь прочную модель, она улыбнулась:

— Не зря я привезла этого бородача из Нижнего Новгорода…

По ее приказу была изготовлена специальная медаль на андреевской ленте. Одну сторону медали украшал портрет великодержавной императрицы, другую — изображение двух богинь, символизирующих науку и искусство. Обе богини держали лавровый венок над именем изобретателя. На одной стороне медали было написано: «Достойному», на другой — «Академии наук механику Кулибину».

Эта медаль давала право входа во дворец.

— Ну, Петрович, теперь брей бороду и заказывай заморский наряд, — шутил Шерстневский.

— Погодим пока…

— А что, Петрович, прежде по вызову ты ходил во дворец, а теперь каждый день можешь. Только сначала мост через Неву перебрось. Дворец-то на той стороне.

Газета «Санкт-Петербургские ведомости» от 10 февраля 1777 года писала об испытании макета моста: «Сей отменный художник, коего природа произвела с сильным воображением, соединенным с справедливостью ума и весьма последовательным рассуждением, был изобретатель и испытатель модели деревянного моста, каков может быть построен на 140 саженях, то есть на широте Невы-реки, в том месте, где обыкновенно через оную мост наводится. Сия модель сделана на 14 саженях, следовательно содержащая в себе десятую часть предъизобретаемого моста, была свидетельствуема Санкт-Петербургской Академией наук 27 декабря 1776 года и, к неожиданному удовольствию Академии, найдена совершенно и доказательно верною для произведения оной в настоящем размере. Сложение и крепость ее частей столь надежны, что мост, построенный по ней на 140 саженях, может поднять без малейшего изменения более 50 000 пуд., что далеко превосходит предполагаемую всякую тягость, какая может на мосту случиться. Впрочем, нельзя было определить, какою тягостью мост сей поколебаться может; следственно, справедливое о нем удивление еще бы могло умножиться, когда бы исследовано было все пространство его силы…»

Заметка заканчивалась так: «Удивительная сия модель делает теперь зрелище всего города, по великому множеству любопытных, попеременно оную осматривающих. Искусный ее изобретатель, отменный своим остроумием, не менее и в том достохвален, что все его умозрения обращены к пользе общества».

Слухи об удачном испытании модели моста вышли за границы Российской империи. Видный ученый Даниил Бернулли писал в Петербург своему другу Фусу: «…То, что Вы сообщаете мне о Вашем врожденном механике г. Кулибине по поводу деревянного моста через Большую Неву, имеющую ширину в 1057 английских футов, внушает мне высокое мнение об этом талантливом строителе и искусном плотнике, воспитанном между простыми крестьянами и обязанном своими высшими познаниями только своего рода наитию…»

В последующей переписке Бернулли рекомендовал: «…Не могли бы Вы поручить г. Кулибину подтвердить теорию Эйлера подобными опытами, без чего его теория останется верной лишь гипотетически»?

Лунными ночами подходил Иван Петрович к окну и смотрел на свое детище. Воображение увеличивало макет в десять раз. По нему катили экипажи, шли люди, а под аркой скользили суда. Вспоминались дружеские советы Эйлера. Великий ученый говорил, что при изготовлении моделей мостов многие полагают: мост будет достаточно прочным тогда, когда модель сможет выдержать тяжесть, которую должен выдержать мост. Эйлер рассуждал верно: мост не может быть протянут на сколь угодно большое расстояние, например, на одну или несколько миль, не подвергаясь искривлению от собственного веса.

Два макета одноарочного моста через Неву повелела испытать Екатерина: Кулибина и де Рибаса. Иосиф де Рибас, конструктор, майор Сухопутного шляхетского корпуса, не смог получить нужной прочности модели, и его конструкции не выдержали большой нагрузки. Макет моста Кулибина не только выдержал, но и спустя много дней не дал осадки. Де Рибас строил из дуба, Иван Петрович из ели. Еще при постройке судов на Волге заметил он удивительные свойства этого дерева.

…Дочь Ивана Петровича, Маша, сидела в уголке двора и пускала зеркальцем «зайчики». Ей нравилось направлять «зайчика» в полуподвальное оконце, куда никогда не попадали солнечные лучи. Маша знала, что там, в сырой маленькой комнатке, живет большая семья дворника Василия.

Иван Петрович вышел из мастерских глотнуть воздуха, увидел дочурку. Подошел к ней, потрепал по белокурой головке:

— Чем занимается у нас Марья Ивановна?

— Переношу солнце, — серьезно ответила девочка.

— Вон оно что!

— Солнце никогда не заглядывает в комнату Василия.

— Да, Маша, всем солнца пока не хватает.

— А давай поставим большое зеркало, чтобы у Василия всегда было светло и тепло.

— Добрая ты, Маша…

Об этом эпизоде и вспомнил Иван Петрович, когда его привезли в Царское Село и сказали, что нужно осветить темный коридор, в котором слуги часто натыкаются друг на друга и бьют посуду. Тут-то и родилась у Кулибина мысль: установить в коридоре зеркала и передавать через них свет. Очень много зеркал — они будут освещать весь этот лабиринт и днем и ночью. В темное время суток перед первым зеркалом можно установить свечу, и ее свет будет передаваться от зеркала к зеркалу.

Нужные зеркала были изготовлены на стекольном заводе, и темный коридор был освещен. Тогда, у Ивана Петровича родилась другая мысль: сделать отражательный фонарь с зеркалами. Такой фонарь мог бы освещать улицы, дома. Он был бы хорош на каретах и маяках.

Вечером, при свечах, с Иваном Шерстневским собирали первый фонарь. Зеркала расположили внутри восьмигранного барабана. В центре барабана укрепили подставку для свечи. Прообраз первого прожектора был уже готов, когда в мастерскую зашел Кесарев:

— Чем это вы тут занимаетесь, полуночники?

— Вон, Петрович решил старуху Бородулину попугать. Нечистая сила, говорит, сегодня по небу полетит.

— Охота тебе зубоскалисть! Прилаживай лучше лицевое стекло к фонарю. А ты, Петр Дмитриевич, садись и гляди. Как завершим, огненный сноп в небо пустим.

— Ну, мудрецы. Этак вы весь город переполошите.

— Город спит, — отозвался Шерстневский, — вот разве старуха Бородулина чуда ждет.

Было уже за полночь, когда над Петербургом поднялся столб света.

— Петрович, а ведь далеко берет, на версту, поди, — шептал восхищенно Шерстневский.

— Так сразу и на версту…

— Поди, учитель, измерь.

— Другой фонарь для рассеивания света будет.

Как всегда, мысли Ивана Петровича работали дальше: испытывая одно, он творил другое.

Фонари Кулибина были встречены в академии одобрением. Их решили изготовлять большими партиями на продажу. Через фонари состоялось знакомство Кулибина с Державиным. В оде «Афинейскому витязю», посвященной графу Алексею Григорьевичу Орлову, поэт говорит: