Надвигается шторм (СИ) - Грэм Анна. Страница 7

Поперёк перелеска бежит девчонка, кричит, прямо на моих глазах выпущенная вслед пуля косит её, и она исчезает в высокой траве. С чьей стороны стреляли, мне не понятно, я слышу лишь протяжный вой, доносящийся с земли. В очередной раз пытаюсь выдрать руку из крепкого захвата.

— Отставить. Это изгой, — Эрик невозмутим и собран, ледяная глыба айсберга на пути тонущего корабля, а мне стоит лишь сомкнуть веки, и я отчётливо вижу юную Бесстрашную Рэй с вывороченными наружу кишками. Девочку, которую не смогла спасти.

— Знаешь, до войны медики давали клятву…

— Сейчас клятвы никому не нужны. Законы фракции, приказы старших по званию и твоя совесть. Именно в этой последовательности, — режет мне по ушам так, что хочется выть.

Не знаю, как сумела вырваться. Бегу под перекрестным огнём, прикрывая ладоням голову, будто руки из костей и плоти способны защитить меня от шальных очередей. Кажется, моя совесть чхала на приказы старших по званию.

— Стоять! — слышу в спину, жду, что свои же начнут стрелять мне по ногам, но этого не происходит. Медики в Бесстрашии на вес золота. — Прикрой эту ебанутую!

Слышу, как свистят пули в жалких метрах от моей головы, падаю на коленки, проезжаю на них почти метр по сырой от росы траве и мелким камням; штанины порваны в клочья, кожа саднит и кровоточит, я ползу к трепыхающейся девчонке, не замечая боли.

— Тише-тише! Я помогу! — у неё шок, она теряет сознание  у меня на руках. Повезло, пуля едва поцарапала бедро. Колю обезболивающее, осматриваю её на предмет других повреждений, ощупываю живот, под пальцами он твердый и круглый, если это не инфекция, то черт возьми, изгойка беременна. Нужны дополнительные  обследования и не в этих условиях.

— Ебтвою мать! А если б у неё граната в руке была?!

Я рыдаю так, что не слышу себя. Ничего не вижу перед собой, не помню, сама ли я приволокла её к автоколонне или кто-то помог мне. Меня трясут за плечи, щеки ноют от ударов, поцарапанное лицо щиплет от слёз, у меня истерика, паническая атака накрывает меня волной цунами. Я вот-вот захлебнусь.

— Да кончай ты орать, дурная! — цедят сквозь зубы где-то над моей макушкой.

Чьи-то руки сжимают меня поперёк туловища, слишком сильно — рёбра готовы свернуться в кольцо вокруг хребта. Вижу колонны татуировок, размытые единым чернильным пятном вокруг кадыка, следом темноту; чья-то ладонь давит мне на затылок, и кричать я больше не могу — мне нечем дышать, рот плотно зажат, а звуки глушит грубая ткань униформы. Хватаюсь за неё пальцами, пытаюсь рвать, бью кулаками по чьим-то плечам, в эту самую форму упакованным. Горлом уже идут хрипы, кажется, меня сейчас переломят пополам ровно вдоль или раздавят в фарш — в том, кто держит меня немерено дури, мне ни за что не вырваться. Не сразу понимаю, что мою оголтелую истерику Эрик мужественно принял на себя.

— Успокоилась?! — Да уж. Асфиксия успокаивает. Эрик отпускает меня, трясёт за плечи, наклоняется, чтобы посмотреть мне в глаза. — На какой хер она мне тут сдалась, не расскажешь, а?!

— Пожалуйста, не надо. Она беременна. Пожалуйста, — я сорвала голос, а его злобу можно черпать руками, как болотную жижу. После случая с Марсом его ненависть к повстанцам возросла до небес.

— Да мне похуй! Какой мне толк от тупой изгойской девки?!

Эрик расчехляет набедренную кобуру,  но она приходит в себя, тем самым спасая жизнь себе, а мне психику.

— Тобиас… — отзывается девчонка в полубреду, и наш с Лидером перекрестный огонь взглядов на поражение приобретает осмысленность. Нужно привести её в себя как можно более щадящим способом. Если она как-то связана с Итоном, всё было не напрасно.

— Если от неё не будет пользы, пристрелишь её лично. По машинам!

Он уходит,  а я смотрю на пламенный диск восходящего солнца, не жалея сетчатки. Мне как никогда хочется сдохнуть.

4. Честная

— Эй, док, не хочешь устроить мне внеплановый осмотр?

— Отвали. — Моё прикрытие в недавнем столкновении в Дружелюбии, Сторм, перекрывает мне путь. Позади него гогочет смена патрульных — его сегодняшние собутыльники. Чёртовы свиньи. Толкаю его и иду дальше; свист этих дикарей колет мне спину. Что сегодня за праздник такой? Не вижу ни одного трезвого лица по пути. Выигранный бой отмечают, не иначе.

— <i>По-о-олный</i> осмотр! — кричат вслед, но мне уже плевать.

Жарко. Хочу чтобы долбаное наводнение смыло раскалённый Чикаго в преисподнюю, если она вообще существует. Чёрная майка липнет к спине, а штаны в обтяжку, изодранные на коленках, давно просятся на помойку; я только что закончила с ранеными, и не успела зайти ни в прачечную, ни на склад. Программа максимум на сегодня — принять душ, закутаться в халат, как в кокон с ног до головы, и проспать до следующей смены, но сначала добраться бы до квартиры. Больше книг на сайте кnigochei.net Проклятая дорога через Яму, как путь позора — прошмыгнуть незамеченной  не выйдет.

— Новости есть?

Я не успеваю перебежать хлипкий мостик над пропастью — Эрик преграждает мне путь; стоит, широко расставив ноги от края до края, занимает собой всё узкое пространство прохода. Ненавижу этот чёртов мост. Ржавые перила, ячеистый настил, а внизу поросшие илом скалистые выступы, грохот падающей воды и не видно дна. Он тряский, я замираю, боюсь сделать лишнее движение — не уверена, что мост выдержит нас двоих.

— Ребёнок от Итона, — быстро отвечаю я, и вижу, как сумрачное выражение его лица сменяется довольной ухмылкой.

— Разлад в святом семействе?

— Когда она рассказала ему, он прогнал её. Не хотел, чтобы Трис узнала.

Я невольно стала парламентёром. Девчонка была напугана сильнее, чем ранена, а Бесстрашные и их жесткие допросы напугали бы её ещё больше. Она не закалённый в боях лихач, не мой привычный пациент, для которого война — фракция и мать родная, а просто юная девочка, молившая о помощи. Мне было жаль её. Я рискнула влезть не в своё дело и вкрадчиво задать ей несколько вопросов, ведь мне ясно дали понять — без толку её тут держать не станут. Я выдохнула окончательно, удостоверившись, что с малышом всё в порядке.

— Ссыкло. Всегда таким был, — Эрик сплевывает вниз, разворачивается, кладёт локти на перила. Мост чуть кренится вправо, сердце моё уже клокочет где-то в глотке, а ему хоть бы что. На всю голову Бесстрашный, чёрт его дери.

— Это он стрелял в неё. Она хотела всё рассказать Трис, — выдыхаю, насколько это возможно, беру себя в руки, продолжаю вещать. — Её зовут Мара. Она согласилась сотрудничать.

— А это стоит отметить. Ты молодец, док, — Лидер разворачивается ко мне, достает из-за пазухи плоскую, как камбала, бутылку с янтарной жидкостью — брэнди, виски, чёрт его знает, но пойло не из дешевых. Алкоголь в стекле сейчас показатель элитности напитка. — Думал, напьюсь сегодня один. Но за тобой должок, помнишь?!

Мою словесную благодарность за помощь на стрельбище он ловко вывернул в свою пользу. Снова. Уйти бы уже с этого моста…

Меня пробирает холодный пот, бездумно шарю взглядом по скалистым рытвинам, рассматриваю вязкую черноту пропасти, и кажется, моё воображение рисует то, что ему хочется видеть. Я наслышана о дурацких историях, которыми обросло легендарное Бесстрашие. Могу поклясться, что слышу тихий, скулящий плач, который поднимается вверх, резонирует от каменных стен Ямы, превращаясь в ледяной, протяжный вой. Всё можно объяснить логически, но я борюсь с желанием сесть прямо на настил и закрыть руками глаза  и уши.

— Души неофитов, которых я сбросил в пропасть? — Эрик кивает вниз, смеётся, замечая всё гамму ужаса, которая наверняка расцвела на моём лице. — <i>Так</i> про меня говорят?

— Разное говорят. Я не прислушиваюсь, — голос сел, я кашляю, прочищаю горло, скованное липкими щупальцами страха. Про души убиенных неофитов я слышала, слышала восторженное щебетание молодых лихачек на плановых осмотрах. Темы обсуждения  — сам Эрик, его внеземное обаяние, физические возможности и умения, далёкие от профессиональных. На время их предельно откровенных душевных излияний я стараюсь отключать мозги. Меня это не касается.