Желанная - Дивайн Тия. Страница 32

Щелк!

Плеть просвистела в паре дюймов от ног Флинта, и он, вздрогнув, обернулся. Глаза его горели гневом, но член при виде ее тут же ожил.

– Я бы сказала, что ты опоздал более чем на минуту. Я ждала, а тебя не было. Ты сказал, что будешь наг и готов для меня. Тебя следует поучить дисциплине и наказать за непослушание. – Она взмахнула кистью, и плеть ударила о близлежащее дерево.

– О нет, моя сладкая, ты все неправильно поняла. Это ты ждешь, а я наказываю.

– Думаю, нет, мой сладкий. У кого из нас плеть? – ласково спросила Дейн и щелкнула хлыстом, едва не задев его бедро.

Флинт поймал кончик хлыста и потянул его к себе. Дейн, потеряв равновесие, упала бы, но он подхватил ее, прижав к груди.

– Ну, расскажи мне, Изабель, у кого сейчас плеть?

Она страшно разозлилась из-за того, что он так легко ее провел. Дейн попыталась извернуться, но тщетно.

– Я хочу тебя, моя сладкая.

– Ты опоздал. Таковы правила. Ты сам их придумал.

– Сучка! Отлично, будем играть по твоим правилам. – Он уронил руки и отпустил ее. – Увидимся позже, сладкая.

Черт его побери! Со смешанным чувством Дейн смотрела Флинту вслед. Так у кого была власть? Как мог он просто взять и уйти?

Это ей надо было понять. Приняв решение, Дейн быстрым шагом направилась к амбару.

– Жду тебя, сладкая.

О Господи! Он был там. Лежал на одеяле, брошенном на сено. Его член в ожидании ее все еще был твердым как кость.

Дейн молча подошла к нему и, забравшись на него сверху, медленно опустилась на торчащий клинок.

– Ты такой большой, мой сладкий, – протяжно сказала она, – такой твердый.

– Сучка!

Она улыбнулась и устроилась поудобнее.

– Я просто хочу сидеть здесь и чувствовать тебя в себе. Не шевелись. Не шевелись! О Боже, ты тверд как камень!

Она чувствовала, как он дрожит, ему просто не терпится выстрелить. Она чувствовала, как охватывает его, вбирает в себя глубоко-глубоко, так глубоко, что ни для чего, кроме желания, не оставалось места.

Он стал ласкать ее грудь руками, затем взял один сосок в рот, а другой продолжал ласкать рукой.

– Сахарные карамельки, – пробормотал Флинт, обводя сосок языком.

Дейн почувствовала, как ее тело непроизвольно сжалось.

– Дразнишь меня, сладкая, – выдохнул он, приступая к другому соску. – Сахарные губки, – прошептал он прежде, чем накрыть поцелуем ее рот.

Мед... Он весь в меду, она текла медом, и движения – быстрые, плавные, вращательные... как будто трением она хотела высечь из их тел огонь, чтобы они расплавились в сладком забытье наслаждения. Вместе...

– Давай, сладкая, – шептал Флинт, сжимая руками ее бедра и направляя вниз. – Вот так и вот так, почувствуй это, Изабель. Это ты. Это ты...

Дыхание его сбилось, когда тело Дейн начало непроизвольно двигаться все быстрее и быстрее, приближаясь к развязке.

И тогда их стало двое, тяжело и часто дышащих в почти животном стремлении к обладанию. Ничего подобного он никогда не испытывал в жизни. Оба взорвались одновременно, их тела сплавились своими корнями, ничтожные рабы того инстинкта, той потребности, что не имела ничего общего с их чувственными играми.

И больше ничего и никогда не было нужно. Дейн медленно приподнялась.

Его горящие глаза неотрывно следили за ней, но что было в этом взгляде, оставалось для нее загадкой.

– Увидимся завтра.

Она не стала перечить.

В дальнем углу амбара невидимый соглядатай усмехнулся про себя. Он прибыл в Оринду по другому поводу, махнув рукой на свое первоначальное намерение, но было так, словно он нашел золото. Прищурившись, он смотрел на нагую Дейн Темплтон, на ее заботливого партнера, помогавшего ей одеть нечто такое, в чем она могла бы сойти за презентабельную барышню.

Никогда не говори, что действительно знаешь тех, кого думаешь, что знаешь...

Открытие его весьма порадовало.

Оливия Ратледж чувствовала себя старой. Хорошо, что Флинт вернулся и взял дела в свои руки, она ничего не знала о местонахождении своего сына, и это отнюдь не радовало.

Он покинул дом рано и вернулся поздно, и в глазах его, обычно непроницаемых, был свет – лучистый, искрящийся. Ничего не изменилось за двадцать лет. Флинт ничего ей не говорил, а Оливия отказывалась задавать вопросы.

– В этом году мы получим хоть какой-то урожай, – сказал он за ужином. – Поля, примыкающие к Монтелету, ничего не дадут, но те, что тянутся вдоль реки, от Оринды выше и ниже по течению, спасти еще можно. Там кое-что взошло самосевом. В этом есть и положительная сторона, культура может быть даже сильнее – ведь это то, что пробилось само, и на следующий год можно попробовать произвести скрещивание.

Оливия ничего не слышала, кроме долгожданного «на следующий год». Итак, он собирался остаться по крайней мере до следующего года.

– Девяносто процентов дохода пойдет на уплату долгов, – безжалостно продолжал Флинт, – и половина этой суммы – поэтапная выплата личного долга Клея. Насколько я понимаю, нам придется семь лет расплачиваться за его шалости, не считая того, что надо будет платить за семена, обработку полей и расширение производства. И это при условии, что братец сейчас не плодит новые долги в Новом Орлеане.

Оливия замерла. Но отступать было уже некуда. Клей уже наделал новые долги. Он никогда не испытывал угрызений совести, когда обращался к ней за помощью, и из чувства вины она засовывала руку в и без того дырявый карман Бонтера, чтобы успокоить очередного кредитора.

«Я вспылил и взбрыкнул, – писал Клей, – но в глубине души я понимаю, что ты правильно поступаешь, вверяя ему Бонтер. Что я сделал в жизни, чтобы ты чувствовала себя спокойнее? Все, что я даю тебе, это скорбь, и, находясь здесь, приношу тебе еще больше огорчений, но в Твердой вере в то, что мой брат способен вытащить Бонтер из долговой ямы, я умоляю тебя одолжить мне денег в последний раз...»

Но, наконец, жизнь научила Оливию. Она должна назвать точную цену. Право собственности на Оринду. И когда этот документ будет ей передан, лишь тогда она вручит Клею требуемую сумму и пожелает катиться, куда он хочет.

Она никогда не была способна предъявить сыну ультиматум. И сейчас испытывала непривычное для себя чувство уверенности в себе. Но нет, уверенной она не была – все перекрывала беспомощность перед лицом скрытности старшего сына.

Слова его проходили мимо ее сознания. Он держал в руках ручку и называл цифры, много цифр: предполагаемая прибыль от урожая и те резервы, на которые они могли рассчитывать.

Ну что же, ей не было надобности слушать то, что он говорит. Оливия знала, как в действительности обстоят дела и сколько денег уйдет в бездонные карманы Клея. Флинту не обязательно знать об этом сейчас. Ему вообще ни к чему об этом знать. Если бы только она могла так устроить...

Но было еще кое-что, о чем она не могла сказать сыну.

Как и то, о чем она не могла его спросить – где он проводит дни.

...Не только дни, но и вечера, и ночи сердцем он был с Дейн Темплтон. Она была само совершенство в той роли, что играла, – бесстыдная стервозная красотка, прятавшаяся под личиной настоящей леди. Она и девственницей больше не была.

Ему нравилось это противоречие, нравилась скрытая ирония.

И Флинт с вожделением мечтал о том миге, когда вновь окажется в своем Эдеме, разденется донага, отдавая себя целиком во власть извечного желания.

Он ждал ее, Дейн была в этом уверена. Она не могла исчезнуть из дома пораньше и без хлопот, но это больше не имело значения.

Он будет там, и за их встречей последует непередаваемое наслаждение. Одна мысль об этом воспламеняла, делала предвкушение предельно волнующим.

Что сегодня надеть для него?

Конечно, ошейник! Дейн не могла представить себя без кожаной перевязи, поднимающей грудь, выставляющей ее напоказ, но только ему одному.

Впрочем, дело было не только в этом. А в том, как она его чувствовала, как ощущала прикосновение кожи к телу, вокруг шеи, знак ее подчиненности собственной чувственности, и еще роскошное ощущение собственной наготы и того, какое она производила впечатление на Флинта.