Во имя истины и добродетели (Сократ. Повесть-легенда) - Фомичев Николай Алексеевич. Страница 8

И уразумев со временем, что, вызывая на спор, Сократ унизить никого не хочет, а лишь желает им добра, взывая к добродетели, и оценив к тому же незлобивость его и шутливый нрав, сменили афиняне гнев на милость и не только с большею охотой начали вступать в беседы с ним, но и рождали славу его разуму.

И как-то раз, привлеченный слухами о мудрости философа, почтил его присутствием седоголовый Делон, чтимый афинянами за доблести в войнах с персами, и привел с собой юношу сына. Следом же во двор к Сократу ввалилась гурьба любопытных. И усевшись на завалинку возле Сократа, сказал старик, кивнув на юношу Делона:

— Вот этот самый сын мой женился и зажил отдельной семьей. Теперь он хочет знать, как прожить свою жизнь честно и праведно. Я не могу ему дать совета в этом. Сам я в одном умудрен: в ратном деле. — И Делон коснулся шрамов на своей прокопченной солнцем груди. — Тебя же, Сократ, нарек народ любителем мудрости. Так вразуми его, ради богов…

И спросил Сократ молодого Делона:

— Но прежде я хотел бы узнать у тебя вот о чем. Ведь жить — это значит стремиться к какому-то благу, не так ли? Так можешь ты сказать, какое благо тебя прельщает?

— То, к которому стремится большинство, Сократ.

— Что же это за благо?

— Не так уж трудно ответить на это, — сказал молодой Делон. — Жить в достатке, справляться с делами, благодетельствуя при этом друзьям и вредя врагам, а в свободное время наслаждаться зрелищем состязаний борцов, гимнастов и беседой за кружкой вина — вот благо, к которому стремится большинство.

И спросил, улыбнувшись, Сократ:

— Скажи, дружище, а если бы тем, кто стремится к такому достатку, предоставили жить в богатстве, они бы отказались, как ты считаешь?

— Ни в коем случае! Ведь богатство — большее благо, чем просто достаток.

— А не знаешь ли ты благо, которому предпочитают богатство?

— Как же не знать! — усмехнулся юный Делон. — Власть и почести — вот что выше богатства!

— И какое же из этих благ ты бы выбрал себе?

— Конечно, власть, Сократ. Всем ведь известно, что у власти карманы никогда не бывают пусты. Но я человек маленький: куда мне о власти думать. А вот от богатства и я бы не отказался.

— Ладно, — кивнул Сократ. — Повелевать людьми и наживать деньги — это благо, как ты сказал. А заботиться о душе и истине — это не благо, по-твоему, раз ты даже не упомянул о них…

И смутился юноша, говоря:

— Ну что ты, Сократ! Я просто упустил сказать об этом. И я ведь тоже считаю, что забота о душе есть высшее благо. Да только я не знаю, как проверить свою душу в том, верно ли она живет или нет. Для того-то мы с отцом и пришли к тебе!

И старик Делон повторил:

— Для того-то мы и пришли к тебе, Сократ.

— Один совет я мог бы, пожалуй, дать на этот счет, — сказал Сократ. — Но сначала, мне кажется, нужно еще доказать, что забота о своей душе не менее важное дело, чем забота о своем животе. — И глядя на толпу, Сократ, улыбнувшись, погладил бороду. — Не знаю только, показать ли это путем рассуждения или с помощью мифа, какой рассказывают старики молодым.

Я же слышал его из уст Протагора.

И голос из толпы ответил:

— Как тебе угодно.

— Как тебе угодно, Сократ, — согласился и Делон.

И Сократ сказал:

— Тогда приятнее мне будет рассказать вам миф… С тех пор как Прометей, пробравшись в мастерскую богов, украл у Гефеста [53] огонь для людей — за что, как вы знаете, самого Прометея постигла тяжкая кара, — человек стал причастен божественному уделу. Он стал членораздельно говорить и изобрел жилища, одежду, обувь, постель и добыл пропитание из почвы. Устроившись таким образом, люди сначала жили разбросанно, городов еще не было, и гибли они от зверей, так как были слабее их. И вот они стали стремиться жить вместе и строить города для своей безопасности. Но чуть они собирались вместе, как сейчас же начинали обижать друг друга, потому что не было у них умения жить сообща. И снова им приходилось расселяться и гибнуть.

Тогда Зевс, испугавшись, как бы не погиб весь наш род, посылает вестника богов Гермеса ввести среди людей Стыд и Правду, чтобы они служили украшением городов и дружественной связью.

Вот и спрашивает Гермес Громовержца, каким же образом дать людям Стыд и Правду. «Так ли их распределить, как ремесла: что одного, владеющего, к примеру, врачеванием, хватает на многих, не сведущих в нем; то же и со всеми прочими мастерами. Значит, правду и стыд мне таким же образом распределить между людьми, или же уделить их всем поровну?» — «Всем поровну, — сказал Зевс, — пусть все будут к ним причастны. Не бывать государствам, если только немногие будут этим владеть. И закон положи от меня: всякого, кто не причастен стыду и правде, убивать как язву общества!»

И сказал, улыбнувшись, Сократ:

— А вот тебе и совет, Делон: живи добродетельно — и будешь счастлив…

И, задумавшись, молчали оба, старый и юный, а любопытные глубокомысленно качали головами…

Тут вбежала во двор молодая непричесанная женщина и, плача, бросилась к Сократу, говоря:

— Сократ, помоги! Муж мой, Леонид, чтоб ему тошно было, выгнал меня из дому, а себе привел гетеру.

И засмеялись, захихикали стоявшие вокруг зеваки.

Сократ же спросил, лукаво прищурясь:

— И что же, эта гетера красивая девка?

— Красивая, чтоб ей лопнуть! — сквозь слезы ответила женщина.

И сказал Сократ:

— Вернуть тебе твоего Леонида я не смогу — ведь я не заклинатель. А вот разобраться в этом деле давай попробуем. Скажи, о муже ты пеклась?

— Как же еще о нем печься! И обстираешь его, и напоишь, и накормишь — а какие лепешки я печь мастерица! — и благовониями умаслишь… А домой загляни ко мне: чистота, ни соринки, не хуже, чем в доме Пенелопы [54]. Только ей рабы прислуживали, а я одна кручусь…

— Ты не сказала, мне кажется, главного: все ли ты делала, чтобы нравиться мужу как женщина?

И женщина, потупясь, сказала:

— Признаюсь тебе, Сократ, что за собой я не больно-то слежу. Намотаешься за день по хозяйству и спишь как убитая. Но ведь он взял меня по любви. А раз женился по любви, должен жить со мной до смерти…

— Хорош ли он собой, твой Леонид? — спросил тогда Сократ.

И женщина сказала:

— Не стану врать, Сократ. Парень он хоть куда. А уж сильней его и не сыщешь. Он ведь кузнец. Бывало, возьмет меня в охапку и давай к потолку подбрасывать — аж дух захватывает…

Сократ же спросил:

— Скажи мне, женщина. Если бы у твоей красавицы подруги муж опустился от беспорядочной жизни, обрюзг, а изо рта его исходил бы нехороший запах, и твоя подруга изменила ему с красивым парнем, ты бы осудила ее?

— Вряд ли, Сократ, — призналась женщина.

— А теперь посмотри на себя, — сказал Сократ, оглядывая ее тощую, плоскую как доска, фигуру. — Много ли осталось от твоей былой пригожести?

И, всхлипнув, сказала женщина:

— Всю мою пригожесть, Сократ, съели у меня домашние заботы…

— Теперь ты поняла, — сказал Сократ, — что винить в случившемся одного Леонида было бы несправедливо? А ведь ты за тем и пришла, чтобы я обвинил его? Разве не так?

И, ломая руки, в отчаянье спросила жена Леонида:

— Что же мне делать, Сократ?!

И глядя на нее, сказал Сократ:

— Вернуть себе женскую прелесть и тем самым мужа, я бы так сказал…

— Легко сказать, да как это сделать…

— Все прекрасное — трудно, а красота женщины — это прекрасно. Так потрудись же, милая, и время найди, чтобы стать пригожей…

И в задумчивости удалилась женщина, а с нею и толпа вздыхающих зевак…

С тех-то пор и зачастили в дом к Сократу афиняне, испрашивая у него совета в разных житейских делах; Сократ же рад был услужить согражданам и, исполняя просьбу афинян, мирил соседей, братьев и родителей с детьми, давал советы о выборе друзей и подходящих каждому занятий, беседовал на рынке, в лесхе и гимнасии на темы о политике и важности телесных упражнений. И оттого, что был Сократ со всеми добр, покладист и как никто другой умел развеселить людей неожиданной шуткой, с большой охотой вступали с ним в беседы и знатные и бедняки, и не было в Афинах человека, который бы не знал философа Сократа или не слыхал о нем.