Строки (сборник) - Сугралинов Данияр. Страница 5
А дальше до сих пор не понял, че случилось. Народ ломанулся в разные стороны, все орут, кричат – все изменилось! А потом бахнуло.
Так что второй раз я сегодня родился, дружище, так совпало. Ладно, хорош курить, пойдем ко всем – пять минут до Нового года. Старый уходит, чувствуешь? Насовсем.
– Значит, вы были последней, кто с ним общался?
– Последней? – вырывается у меня. – Да! Я была последней…
– Он ваш знакомый?
– Нет, что вы!
– С какой целью вы вступили в контакт с… подозреваемым?
– Да не было никакой цели! Я работаю в этом торговом центре, отлучилась на обед… Или на ужин? Я всегда там обедаю!
– Это можно проверить, гражданка… Жунич.
– Да проверяйте! Не конкретно в этом фаст-фуде, вообще, на этом фуд-корте. Там же десяток их, по настроению! Конкретно сегодня мне захотелось именно там.
– Вы сказали, что работаете в этом же центре…
– Да! В бутике «Верутти».
– Почему вы были одна? Вы сторонитесь коллег?
– Каких коллег? Нас всего трое на весь бутик. Кассир, я и напарница. Обедаем по очереди.
– С этим разобрались. Итак, что побудило вас вступить в контакт с подозреваемым?
Я задумалась, вспоминая, как все было.
– Я стояла в очереди, поглядывала на часы – у меня было всего 20 минут, а очередь стремительно сокращала это время. Позади меня пристроился какой-то паренек. Глаза у него еще были такие… Мертвые. Вроде смотрел на меня, а вроде и сквозь. Поймал мой взгляд, уставился с вызовом. Я не люблю конфликтов, ответила улыбкой. Профессиональная привычка, понимаете?
– Дальше.
– А дальше – он убежал.
Брат не долго его уговаривал. Он и сам давно хотел сделать что-то подобное, что-то, что покажет этим зажравшимся уродам, что к чему, но это он просто так с друзьями в близком кругу разговаривал. Наказать их именно так – как герой, как истинный воин Аллаха – ему и в голову не приходило нах… Вот брат – тот голова! А он, что он? Школа, техникум, случайные заработки, хорошо, что всегда была трава. Хоть и не местный, но и не из аула, городской, с русским языком все хорошо, а то бы вообще пришлось на вокзале тележки катать, и то, если повезет, там и так тесно. А так – курьером работал, таксовал на дядькиной «шохе», темы были, короче, замуты там, копейка к копейке, не пропал бы, лишь бы не думали, как о лохе. Но, заебло. Везде, сука, эти надменные взгляды, презрение к его одежде, к его обуви, к его тачке – бляди! Девки даже – эти то чем берут, чем гордятся? Передком? Смазливым личиком? И те, сука, кривились, глядя на него, просвечивая сквозь ткань футболок лифчиком.
Он как-то пошел в кино с девчонкой. С нормальной девушкой, почти красивой даже, невинной, с лёгким по предплечьям пушком – он заметил. Все заранее просчитал, столько-то на кино по студенческому, столько-то на попкорн, на пиво, на мороженое после кино. Казалось, красиво. Потом кафе, покушать… А там – кто его знает, как получится? Резинки взял, подготовился, короче. На все с запасом хватало, впрочем.
Все заебись было, пока до входа в кинозал не дошли. Ухмыляющийся упырь зализанный в униформе кинотеатра затребовал студенческие билеты. Бля.
– Какие студенческие, братан, мы отдыхаем, правда!
«Правила, должен, обязан, извините», – отвечал упырь, а сам смотрел, сука, так понимающе, типа раскусил. Не пустили их, в общем. Пока сдавал билеты – сеанс уже начался, денег не вернули, весь план полетел к чертям, девчонка обиделась, набычилась, давай, до свидания! – можно было не тратиться на гондоны, сам виноват, хули хочешь?
Брат все объяснил. Кто ОНИ по жизни, а кто МЫ. На пальцах разложил, пояснил, рассказал, показал, брат, братишка, и нет бога кроме Аллаха, и Магомед – пророк его, да святится имя его во веки веков.
Главное, не испытывать страха.
Какие-то умельцы собрали пакеты пластита, забили все в жилет, туда же стальные шарики от подшипников, металлические гайки, гвозди, обрезки проволоки, шурупы, все шито-крыто. Брат его зарядил спокойствием, верой в правое дело, всего-то осталось прийти и сделать хоть как, умело, неумело, главное кнопку нажать смело.
Пришел, покрутился – охране похуй, народу море. Делай!
Присмотрел, где народу побольше, пристроился поближе, в общем. Девчонка рядом оказалась, красивая, сука, зараза. Загляделся на нее, пожалел краем, тут она улыбнулась, а он уже нажал! Всевышнему слава, не сработало с первого раза, палец замер на кнопке. Он заметался, что делать, куда бежать? Не догадался сразу, что мог соскочить, отказаться, удержать палец, мусоров вызвать – сесть, но знать, что есть девчонки, которые улыбаются просто так, даже если ты хочешь ее взорвать и считаешь, что это худший твой враг.
Он бежал так быстро, как не бегал никогда, даже тогда, когда его почти ловили с кило герыча – мог бы сесть навсегда.
Забежал в мужской туалет, заорал сгоряча:
– Все нахуй! Бомба! Ща взорву!
Мужики врассыпную кинулись, жизнь дорога, а то, что с конца капает моча…
В глазах его поплыли со стен кафельных ромбы, жить захотелось, общаться с друзьями, пиво пить, работать, жениться, ребенка вырастить…
Бахнуло.
Сорок девственниц не встретили его с помпой.
Просто мир выключился. Его не стало.
Хорошо, больше ни в кого не попало.
Кто ты, тварь?
Жила-была девочка Оля. Ей было пять лет, и она была очень счастливым ребенком и жила обычной детской жизнью – ходила в садик, любила играть со своими куклами и дразнить кошку Ваську-Василису.
Но больше всего на свете она любила маму и папу. Они часто играли с дочкой, баловали ее, покупали новые игрушки, водили в парки развлечений, в кино, возили на море. Подружки в садике завидовали Оле и говорили, что ее папа с мамой очень добрые и веселые.
Особенно сильно баловал Олю папа. Он никогда ей ни в чем не отказывал.
«Я – папина дочка!» – гордилась Оля. – «А мой папа – лучший в мире!».
Оля любила гулять с папой во дворе – зимой он катал ее на санках, играл с ней в снежки, помогал лепить снеговика; летом играл в мяч, возился с дочкой в песочнице, покупал мороженое и лимонад. Папа был очень большой, выше всех, и когда Оля была с ним, она не боялась ничего-ничего.
А мама… Мама была самая красивая! И самая добрая! Мама никогда не ругала, не кричала, но Оле самой хотелось ее слушаться, чтобы не расстраивать. Даже папа слушался маму, хотя был в сто раз больше нее и работал большим начальником!
Так они и жили, весело и дружно.
Тварь поначалу приходила только ночью. Родители к этому времени уже спали.
Оля, свернувшись под одеялом, приподняв край, подглядывала за тварью. В свете луны и фонарей за окном на потолке виднелось небольшое, с детский кулачок, переливающееся пятно, то черное-черное, чернее ночи, то с фиолетовым проблеском, то с ядовито-зеленым. А иногда так и вовсе наливалась чуть светящимся багровым.
Проявившись, тварь долго сидела неподвижно, словно набираясь сил, а потом редкими, незаметными глазу скачками передвигалась в сторону родительской кровати.
Оля поначалу и не воспринимала тварь как нечто живое, думала просто грязь или пыль на потолке, но потом поняла – тварь движется, и от угла над книжной полкой доползла до люстры. Путь этот занял весь сентябрь.
Если присмотреться, можно было заметить, что у нее есть щупальца, длинные усики-антенны и клешни, поэтому Оля про себя называла ее Крабиком. Крабики – милые, Оля была на море и знает. Значит, и Крабик добрый, не обидит.
Кошка Васька не любила тварь, и когда та появлялась, возмущенно шипела и убегала прочь из комнаты.
В ноябре, сразу после первого снега, Крабик уже обогнул люстру и был почти над кроватью родителей. Теперь он был виден и днем.
В декабре Крабик дополз до папы с мамой и навис над их головами.
А потом вдруг пропал.