Аркадия (СИ) - Беляева Дарья Андреевна. Страница 34

- Я видела кладбище на клубничном поле.

Он сложил руки на груди.

- Множество моих детей и детей моего брата погибли, не сумев доказать, что они достойны нести эту кровь. Ты очень красивая. Моя порода.

- Что я буду делать?

- То, для чего ты создана. Ты будешь управлять моими мертвецами, Принцесса Пастырей, Делия, дочь своего отца, владелица всех, кто боится и кого боятся, хранительница внутренней боли и свидетельница тех, кто не может сказать.

Он вдруг вытянул руку, жестом, которым папа частенько приглашал меня пойти с ним куда-то, и меня передернуло от сходства моего отца и этого страшного, инстинктивно отвратительного мне человека.

На его неподвижной ладони переплетались тени и лунный свет, они сходились отовсюду, сплетались в черное с серебром, и я смотрела на этот удивительный танец вещей, которые прежде вовсе не считала материальными. Блеск и абсолютная тьма тонули друг в друге, выныривали друг из друга, и в самом этом движении я видела, как борются между собой два начала. Темнота и лунный, изменчивый свет. Мне пришло в голову, хотя я и не знала, почему, что это о моих родителях, это их сущности путешествующие в моей крови, сцепились сейчас на ладони у Отца Смерти и Пустоты.

Наконец, я увидела, что тьма и свет начинают принимать очертания большого, изрезанного в замысловатом орнаменте кольца. Наконец, все окончательно обрело твердость, форму, вышло из небытия.

Черный металл, я даже не знала есть ли такой на земле, и лунный камень, украшающий диадему. Моя корона, подумала я, а потом Отец Смерти и Пустоты, наш Неблагой Король, короновал меня. И я почувствовала себя окольцованной птичкой, но тяжесть диадемы была и приятна.

Лунный камень был связан с Розой, изменчивый свет и мед, это было о ней. Цветы врезанные в черненый металл - папа, все о боли и о любви, красивое и уродливое. Моя грубоватая корона с самым прекрасным из камней была на мне, и я боялась пошевелиться, будто она могла изранить мне голову.

Еще стоило обрадоваться, что у меня такая готичная корона.

- Вот теперь ты окончательно дома, принцесса, - сказал Король. А я вспомнила, как часто папа называл меня принцессой. Мне стало неприятно, что это делает другой человек.

Он развернулся, направился к выходу и обернулся только у порога, запятнанный луной, от которой его глаза казались еще ярче.

- Кстати сказать, кровь моих детей всегда хорошо удобряла эту землю. Мои дети, это магия, а магия питает мою Реку. Я обречен снова и снова приносить их в жертву моей Реке. Такая моя участь. А какая твоя?

Но он не стал слушать ответа. Может быть, так было и хорошо, потому что у меня его не было.

Глава 10

Помещений в Замке было бесчисленное множество, они сохранили в себе слепки всех веков, всех стран. Сначала Флори этого не понимала. Замок был слишком огромен для нее, чужое, оглушающее место, которое намного больше внутри, чем снаружи. Когда Флори впервые взглянула на этот замок из ее детских книжек, она подумала, что внутри, наверное, сотни комнат. Оказалось, что внутри их тысячи. И она видела далеко не все. Король коллекционировал, как марки, моменты человеческой истории. Если знать, что ищешь, оно всегда находилось. Римские термы жаркие настолько, что невозможно дышать, большущие, пахнущие вечным камнем и пыльной сухостью египетские храмы, звенящие от шагов залы Ренессанса, броские, почти безвкусно красивые спальни в стиле барокко. Куда Флори только не попадала, она терялась в Замке, как Музее Истории Искусств в детстве. Флори чувствовала себя маленькой девочкой, потерявшей маму во сне, заблудившейся в здании, где нет никого родного. Ей было страшно и очень-очень хотелось домой, в Вену. А ведь прошло уже тридцать лет, она должна была привыкнуть. Не получилось. Флори всюду была совсем одна. Роза, ее приветливая и удивительно красивая сестра, жила в Башне в лесу, Каспар и Аурелиуш наперебой старались услужить своему дяде, единому, единственному теперь королю. А Флори еще помнила, как добр был к ней ее Отец, благой, справедливый король. Он всегда был в белом, похожий на ангела, про которых мама пела в детстве.

Флори, если можно так выразиться в отношении своего настоящего, биологического отца, испытала сильную трансферентную реакцию. Он был с ней добр, и учил ее, что они не могут помочь всем, но если они могут помочь хоть кому-то, то живут уже не зря.

Теперь он лежал в гробнице, хрустальной и тесной, увитой жадным плющом, а Флори все еще выполняла его завет. Аурелиуш вовсе бросил работать, Каспар предал его, Роза жила в уединении, и Флори не знала, выполняет ли она свою часть договора. Флори выполняла. Терпеливо, день за днем, Флори сотворяла людям вещие сны, сны, которые могли спасти им жизни, если они только обратят внимание.

И на ее счету было множество тех, кто не вошел в поезд, который сойдет в рельсов, множество тех, кто вовремя попал ко врачу, множество тех, кто навестил своих стареньких близких и тех, кто не дал несчастью случиться со своими детьми.

Если подумать, это то, ради чего она когда-то захотела стать врачом. И хотя, в конечном итоге Флори скорее врачевала головы, чем тела, для нее все еще было важно, что она могла кого-то спасти.

И, как и в ее земной профессии, все на самом деле зависело от человека. Не все принимали ее дары, для многих это были последние в жизни сны, и Флори было жаль таких людей, но она ничего не могла поделать. Единственным ее способом связи с миром снаружи были сны. Было забавно, что будучи психоаналитиком, Фрэнни трактовала сны, а теперь она создавала их, пользуясь собственными же знаниями о том, какие чувства у людей способны вызвать определенные образы.

Она любила ту работу, которую дал ей Благой Король, и ей не хотелось бросать ее, хотя Каспар частенько намекал ей на то, что власть переменилась, а следом перемениться должен был и род занятий. Каспар предал дело своего Отца, Каспар развязал самую огромную бойню в истории человечества, в которой сгорит и город Фрэнни, так любимый ею город. А Каспар смеялся, пробуждая в людях темную, слепую силу, готовую обрушить мир в пропасть. Каспару нравились такие вещи, он был создан для этого. Неблагой Король предлагал Флори владеть теми, кто умрет во сне, но она отказалась.

Он терпел ее здесь, не мешал Флори делать свою работу, и этого было достаточно.

В тот особенный день, который ей навсегда запомнился, Флори сидела в гостиной. Так она называла эту комнату, потому что она была очень похожа на гостиную у Флори дома. Флори любила эти глубокие кресла, обтянутые бутылочного цвета тканью, обои с цветочным орнаментом отсылавшим к индийским мотивам, но сильно европеизированным, запах сигар, усыпляющий и успокаивающий, тяжелые шторы и морские пейзажи в массивных позолоченных рамках. Шахматный стол, длинное зеркало, выглядывающие из вазы свежие белые цветы, все это напоминало ей не то о ее собственном доме, не то о доме ее лучшей подруги Гретхен, так часто бывает с приметами времени - они кажутся очень родными, но в собственном прошлом абсолютно точно не припоминаются, все это интегральное, слитое воедино дежа вю начала двадцатого века. Флори казалось, что стоит ей выглянуть в окно, и она увидит редкие машины, взлетающие по подъему дороги. Теперь-то машин стало гораздо больше, и были они совсем другие. Огромная эволюционная разница, как между волком и пуделем.

Флори не всегда находила гостиную среди все время меняющих свое местоположение комнат. Только башни были стабильны в Замке, как оси, вокруг которых все и вращалось. Получалось не всегда, но Флори не теряла надежды однажды запомнить алгоритм путешествия по коридорам. Флори специально одевала платье, в котором была, когда Отец забрал ее из Вены. Она представляла, что снова дома.

И хотя Флори плела сны, а не строчила отчеты о своей научной работе, ее посещали радостные, спокойные мысли о том, что она, наконец, вернулась.