Крест и стрела - Мальц Альберт. Страница 53

И это его спасло. Другая собака вцепилась бы куда попало, но эта разъяренная дворняжка прицеливалась только к горлу. Она бросалась на него, натыкаясь на локоть, отскакивала и бросалась снова, а Вилли тем временем вышел из оцепенения и стал молотить кулаком наугад. Один удар пришелся по собачьей морде, и сука, визжа, покатилась по земле, но тут же опять кинулась на Вилли. А он все махал своим огромным кулачищем, и на этот раз мощный удар обрушился ей на череп. Собака упала и больше не подымалась. Лапы ее слегка дернулись, потом она затихла.

Быть может, она еще не издохла, а была только оглушена, но установить это уже не удалось. Когда собака завизжала от первого удара кулаком, Берта Линг выбежала во двор — и все дальнейшее происходило у нее на глазах. Закричав, Берта побежала к забору, но поздно — собаку уже ничто не могло спасти. Какой-то странный подсознательный толчок заставил Вилли вспомнить способ убийства, которому его обучали еще новобранцем в армии, и он, шатаясь, поднялся на ноги. Согнув колени, он высоко подпрыгнул над собакой и с размаху стал на нее обеими ногами. Берта услыхала хруст собачьих ребер. Она истошно закричала. А Вилли, изумленный ее внезапным появлением, испуганный ее криком, растерянно глядел то на незнакомую женщину, то на собаку. От физических усилий голова его кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Он вдруг понял, что наделал, и не знал, куда деваться от стыда.

Берта подбежала к неподвижной собаке, опустилась на колени и громко окликнула ее. Собака не шевельнулась. Берта подняла и опустила бессильно упавшую собачью голову, потрогала рукой жирное туловище. Наконец с испугом и гневом она убедилась, что собака мертва. Вскочив на ноги, Берта дала волю своей злости: посыпались самые грубые крестьянские ругательства. И вдруг она замолчала. К ее удивлению, убийца исчез. Она взглянула на дорогу — его не было. Она пробежала несколько шагов в сторону завода — она сразу догадалась, что это один из заводских рабочих, — но впереди была только тьма да туман. Вне себя от злости, Берта вернулась к собаке.

Берта разозлилась вовсе не потому, что была привязана к собаке. Суку завел когда-то ее муж, а Берта терпеть не могла это злобное существо. Но почему же не иметь на ферме собаку, тем более такую, которую и кормить не надо — она поедала всяких грызунов, кишмя кишевших в сарае и на полях. А всего неделю назад Фримль, мясник из их деревни, предлагал ей за собаку четыре марки, если она будет держать язык за зубами, а он уж распорядится собакой по-своему. Берта хоть и отказалась, но обещала подумать. С одной стороны, одолевают крысы, с другой — времена тяжелые, и четыре марки на дороге не валяются. Теперь, конечно, крысы заживут в свое удовольствие, а Фримль вряд ли купит мертвую собаку. А если и купит, размышляла Берта, то, небось, скостит цену, скряга чертов! Сделка тайная, так что она будет в его руках.

Вконец расстроившись, Берта решила оттащить собаку на ночь в подвал. Завтра утром она пораньше отвезет ее в город и попробует договориться с Фримлем.

Волоча за собой тяжелую, неподатливую собачью тушу, она пошла к двери, которую оставила настежь, когда выбежала во двор. Она подняла собаку за шиворот, перетащила через порог и вдруг застыла на месте от страха. В кухне возле раковины пил воду из стакана пьяный убийца.

Если бы Берте, когда она выбежала из дому, попалась под руку палка, она раскроила бы Вилли череп, нисколько не думая о последствиях и не боясь за себя. Сейчас же, столкнувшись с ним в своей собственной кухне, она перепугалась. Она не знала, что Вилли вошел в ее дом без всякой цели, как незадолго до того забрел на картофельное поле, а увидев кран, понял, что его мучает нестерпимая жажда, и стал пить стакан за стаканом — это был уже четвертый.

Она видела в нем только озверевшего, пьяного в стельку мужчину, — чего доброго, он прикончит ее, как прикончил собаку.

Молча, вся дрожа, она смотрела, как он выпил полный стакан воды и налил еще. Потом встрепенулась, взяла себя в руки и быстро распахнула входную дверь, чтобы обеспечить себе отступление, если он вдруг бросится на нее.

— Эй, — резко крикнула она, — какого черта ты тут делаешь? Вон отсюда, быстро!

Вилли, успев налить только полстакана, медленно обернулся. Нижняя челюсть его отвисла, как у слабоумного. Вид у него был отталкивающий. Налитые кровью глаза, мокрые всклокоченные волосы, промокшая и разорванная собачьими когтями спецовка — его можно было принять скорее за бродягу, чем за рабочего. Но больше всего пугало Берту то, что он такой большой. Она привыкла к крупным мужчинам, но этот, хоть и ссутулившийся, еле державшийся на ногах, казался просто громадиной. Однако возмущение пересилило в ней страх.

— Ты что, не понимаешь? — закричала она. — Вон из моего дома!

Вилли молча таращил на нее глаза. Он не совсем понимал, кто она такая. Потом, увидев собаку, уразумел, что к чему, и растерянно хмыкнул.

— Ваша собака… — еле ворочая языком, пробормотал он. — Я ее нечаянно…

— Ты уйдешь или нет? — угрожающе крикнула Берта, еще больше повышая голос. — У меня есть телефон! (Это была неправда.) — Я позвоню в полицию!

Вилли, испугавшись, сразу же двинулся к двери.

— Поставь стакан! Ты хочешь заодно и стакан украсть?

Он остановился, как вкопанный, глядя на стакан. Потом торопливо поставил его на самый край стола. Стакан упал и разбился.

— Господи! — воскликнула Берта. — Теперь еще и стакан!

— Простите, простите, — растерянно бормотал Вилли. Он опустился на колени, чтобы подобрать осколки. И вдруг, прежде чем Берта успела крикнуть, чтобы он ничего не трогал и убирался прочь, Вилли неуклюже грохнулся на пол лицом вниз и мгновенно заснул.

— Вставай! — завопила Берта. — Вставай сию же минуту!

В ответ послышалось звучное басовое храпенье.

— Ox! — Подбежав к распростертому Вилли, Берта пнула его в бок башмаком на деревянной подошве, но услышала все тот же сладкий, безмятежный храп. Разгневанная Берта побежала к раковине, налила полное ведро воды, потом перевернула Вилли на спину и вылила всю воду ему на голову. Но с таким же успехом она могла бы облить и паровой молот. Тот реагировал бы точно так же, как Вилли. Тогда Берта принялась колотить его по ребрам тяжелым деревянным ведром — и колотила, пока вдруг не рассмеялась беспомощным смехом. Зря она старается: его, видно, ничем не проймешь.

Немного погодя она присела к столу и стала доедать остывший ужин. Потом пошла в спальню. К двери она придвинула тяжелый комод, а на стул возле изголовья положила самый большой кухонный нож. Ее опять разобрал смех — ну и дурацкая же история! — потом она разозлилась и наконец заснула.

Берта проснулась еще до восхода солнца. Она тихонько оделась, приотворила дверь спальни, осторожно заглянула в щелочку и на цыпочках вошла в кухню. Вилли лежал все там же и блаженно спал на осколках разбитого стакана. Берта заколебалась, не зная, за что взяться. У нее много работы по хозяйству: коровы, куры; надо бы съездить на велосипеде в город, отвезти мяснику собаку, да поехать пораньше, чтобы добрые соседи не заинтересовались, что она везет в корзине. Но она не решалась приниматься за дела, пока этот человек в ее доме. Кто знает, что он еще выкинет? Того и гляди, подожжет дом и уж наверняка что-нибудь стянет…

Надеясь на этот раз добиться своего, она опять налила воды в ведро и вылила на Вилли. Он зашевелился. Берта окатила его еще раз. После третьего ведра Вилли открыл глаза и со стоном сел.

— Ну, — сказала Берта, попятившись к столу, где лежал нож, — продрал глаза наконец? Теперь убирайтесь вон. И живо, а то позову полицию!

Вилли уставился на нее тупым взглядом, не понимая, как он попал в дом к незнакомой женщине. Сон почти начисто стер память о вчерашнем. Он сидел у Поппеля и пил шнапс… а дальше он ничего не помнил.

— Ну? — грозно сказала Берта. — Уберетесь вы или нет?

Очевидно, дело было так, подумал Вилли: вчера он каким-то образом познакомился с этой женщиной, и она привела его к себе домой. По-видимому, это здешняя крестьянка. Но все-таки, если женщина приводит к себе мужчину, он просыпается не на полу. И бабенка в таких случаях не орет на него, как мегера. В чем же дело? Разругались они под конец, что ли? Из-за чего? Он — человек смирный, он никогда ни с кем не ссорился.