Зона Посещения. Шифр отчуждения - Вольнов Сергей. Страница 20

Туман становится все гуще, и вот уже едва могу разглядеть в нем собственные ладони… Это вызывает обоснованную тревогу; я останавливаюсь, чтобы пошевелить извилинами.

Пораскинув мозгами, дальше в ту часть города не иду. Немного возвращаюсь и выбираю другое направление. Выстрелы позади становятся тише и тише, пока совсем не стихают. Туман полностью поглощает их.

День напролет я посвящаю исследованию руин, в которые угодил. Конечно, просто физически невозможно исходить все-все вдоль и поперек. К тому же в один район меня не пустил туман, а некоторые части перекрыты явно опасными искажениями пространства. Я брожу там, куда могу пройти, набираюсь опыта по обнаружению ловушек.

Мне везет, как-то удается не вляпаться в изменки, которые не определить на вид, на слух, на нюх, на осязание, на что там еще, ага, даже на интуицию. Наверняка ведь где-то притаилась хрень, которую не распознаешь… пока не влетишь прямо в нее. Если отвернется удача.

Остается только верить, что возникнет какое-то седьмое-восьмое, более чувствительное, чем интуиция, чувство, способное угадать неугадываемое, почуять нераспознаваемое. Я бы даже сказал… чуйствительное. Назову его чуйкой, точно!

Несколько раз мне опять пришлось следовать мимо знакомой локальной территории, и я снова слышал выстрелы, правда, теперь уже не рвался посмотреть, кто это там шумит, а старался поскорее покинуть окрестности бывшей детской площадки…

Пытаюсь обнаружить какие-либо источники пищи или воды, ну и найти объяснения. Хочу разобраться, что же здесь произошло, в конце-то концов, что сталось с этим миром. Увы, пока безрезультатно, ни единого намека. Под конец дня за мной увязывается еще одна бродячая изменка, но другого типа, не такая, как вчера. Мне удается вовремя вернуться к зданию, в минувшую ночь послужившему укрытием. Там я остаюсь ночевать повторно, перед отдыхом съев крайнюю банку консервов. Галеты употребил в течение дня…

Просыпаюсь с пересохшим горлом. Воды больше нет, еда тоже лишь сладкое воспоминание. Нужно срочно искать, чем бы подживиться!

А сонная вялость не хочет утекать, тело сковывает слабость. Однако я, кряхтя и бормоча под нос ругательства, кое-как спускаюсь на уровень земли и направляюсь прочь.

Совсем прочь, из города.

Здесь ловить нечего. Давно все превратилось в труху, в гниль, в пыль. Места, могущие послужить укрытием, можно пересчитать по пальцам. А вот всякой ненормальной дряни — навалом, это всегда пожалуйста. Я забирался даже в бывший городской парк, за многие годы разросшийся до полноценных дебрей. О том, что изначально растения были посажены «рукотворно», свидетельствовали лишь старые фонарные столбы, которые можно было отличить от поваленных деревьев, только приблизившись вплотную. Да кое-где следы дорожек — выступающие из почвы камешки более-менее правильной формы, притесненные друг к дружке.

Я полазил там в поисках каких-либо плодов, ягод, но изыскания не увенчались успехом, к сожалению. Еще побывал на руинах завода, некогда грандиозного предприятия, там было совсем грустно, одиноко и уныло. Воткнутые в землю искореженные станки, рухнувшие перекрытия, все ломано-переломано и развалено.

Зато по сохранившимся кое-где информационным табличкам на станках я сумел определить дату: вторая половина двадцатого века. Еще до девяностых, примерно шестидесятые-семидесятые годы.

Во как, СССР, значит. Еще раньше, чем век тому назад.

Да уж, фактов постепенно становится больше, но происходящее сейчас и произошедшее когда-то понятным становится все меньше и меньше… Остальные локации менее интересны, разве что разрушенный клуб, в котором я чаял отыскать питье, но чуда не случилось — ничего не нашлось. Случались еще бывшие гастрономические заведения, но там я заставал еще больший упадок, даже шанса не выпало наткнуться на что-нибудь дельное.

Первым делом я сверился со временем. Полтретьего.

Хорошо посидели. Что ж, покамест двинусь в направлении своего района. Попозже, может быть, еще заверну куда-нибудь.

Мой маршрут до дома пролегал через исторический квартал. Естественно, я не стал возвращаться в «Дыхание Океана», снова подниматься к магистральной эстакаде и оттуда ехать тем же способом, на такси. В мои планы входило пройтись своим ходом понизу. Так как спешить было некуда, шел я расслабленно, без суеты, примечая всякие детали.

Вот по правую руку от меня здание почты. Оно не очень высокое, всего несколько этажей. Этот строгий куб воздвигнут еще в десятых. Солидный возраст, но дом не выглядел ветхим, скорее всего из-за неоднократных ремонтов. Никаких тебе там трещин на стенах или облупившейся краски, все во вполне поддержанном состоянии. Так снаружи казалось по крайней мере, а внутри я ни разу не бывал. Насколько я знал, в здании все еще располагалась именно почтовая служба, туда можно прийти, вложить письмо, написанное на пластибумаге, в конверт и реально отправить, а через какой-то промежуток времени оно доходило получателю. Находятся и такие любители старины!.. Еще там музей почтовых сообщений, кажется.

Просторные, вытянутые вверх окна, серые стены, основательные углы — от здания ощутимо веяло вековым прошлым, надо признать, оно было сконструировано продуманно, даже по-своему красиво. Хотя выглядело излишне занудным и выпячивающимся из большей части прочих строений этого района Гордого.

На крыше торчал флюгер, указывая направление ветра. Сейчас он был устремлен по направлению от главного входа на противоположную сторону улицы. Там стоял дом, в котором когда-то, в две тысячи тридцатых, проживал пару лет великий поэт М. Костюк. Соответственно по этому случаю потомки замутили небольшой музейчик, а с реверса сей протяженной трехэтажной коробки обретался ресторанчик. Из него доносились звуки приятной музыки и пения.

Песня была на английском. В отличие от китайского — который толком освоить не сумел, как ни старался, — я этим международным языком владею не в совершенстве, но достаточно неплохо. Однако проходил достаточно далеко от заведения, так что общего смысла не уловил, выхватил только отдельные слова вроде «love» или «never». Мелодия композиции отдавала романтикой, авантюризмом, некой музыкальной тоской, и это пробудило во мне соответствующие эмоции. Внешне-то они не проявлялись, но в душе будто поверхность моря пенилась и колыхалась при каждом звуке, и глаза стали влажными.

Здание было покрыто краской мандаринового оттенка, имело много окон, больше двух входов; на стенах чернели допотопные пожарные лестницы, смешные донельзя, пережиток позапрошлой эпохи. Крыша покатая, ребристая, с крутыми уклонами и скользкая, наверно. Над ней нарезала круги одинокая ворона. На секунду мне показалось, что я увидел кошку, шмыгнувшую с оборотной для меня стороны крыши в чердачное окно, но где-то там как раз сфокусировался зенит, и толком ничего разобрать не удалось.

Я шел дальше, и типичный современный городской тротуар сменился совсем другим, символом времен славных, не этих. Перетек в вымощенную булыжником поверхность, принимающую эстафету, перехватывающую инициативу. Я ступал по старинным камням, смотрящимся под солнечным светом, как печеная картошка.

И вот уже каналы, наполненные темной, покрытой рябью водой, а через них переброшены дугообразные мостики. Здесь вообще старались все сделать похожим на Венецию, но так получилось, что проживала в окрестных домах преимущественно «азиатская» часть населения города. Поэтому шел я такой весь из себя именинник, а вдоль покрытых зеленью клумбочек и газонов прогуливались симпатичные барышни в шляпках и с веерами с далеко не европейскими разрезами глаз…

Где-то в глубине этого микрорайона, если не ошибаюсь, а я свой город знаю хорошо, посажен сад сакур — истинный экзот в здешних весях. Правда, сегодня я его не увидел. Перескочил вереницу мостиков, приветливо помахивая гребцам на стильных деревянных лодочках, проплывающих по воде. Далее миновал кафе, часть которого располагалась под открытым воздухом — кругляши столиков с венками стульев под образующими тень зонтами, — а часть в помещении, под крышей. За ним тянулась аллея, тоже немолодая, вдоль нее вереницей всякие исторические дома, кое-какие постройки даже более давние, чем почта.