Последний шаман Цитруса (СИ) - Вернер Тим. Страница 10

Падающее небо Зак то ли вспомнил в конце концов, то ли слишком четко представил, нарисовав ложное воспоминание. Но оно стояло перед глазами, если их закрыть и вызвать образ.

Черное падающее небо.

Конечно, не само небо падало. Черным кусками обрушивались вниз обломки кораблей. И что-то горело, он точно помнил, что что-то горело, хотя там, посреди песчаной бури, попросту нечему было гореть.

Может, он придумал себе и это - отчетливый запах гари.

Отец говорил, что они подняли бури, и бури метались вокруг, пытаясь достать до кораблей, а они стояли в эпицентре. И там, как внутри торнадо, был полный штиль. И время шло иначе. И все стихло. Но это - Зак был почти уверен - это отец выкурил слишком много трав. Это для него все стихло.

Зак помнил оглушительный грохот. Далекий, будто из другого мира, будто из-за стены. И такие же далекие шаманские завывания. Идиоты очень старались докричаться до Чужих. Вероятно, чтобы запеть их до смерти.

А потом был мягкий песок под рукой.

И отец рывком поднимает за запястье, и тащит прочь очень быстро. А Зак просто молча и послушно идет следом.

Зак потом долго не говорил после случившегося. Замолчал. Немножко умер под расколотым небом, среди бурь и душных песков, под песни идиотов и бой барабанов.

А идиотам естественно ничего не прилетело на головы. Прилетело в селение. Разворотило бункер. Убило всех, кто остался там.

Он так и не спросил отца, почему его не оставили в бункере. И со временем оставил вопросы позади. Некого было спрашивать.

Вот же глупо получилось. Пока была возможность спросить остальных, Зак не говорил. Отец его и из дому не выпускал. Отпаивал всякой дрянью, пока Зак лежал на твердой кровати и молча смотрел в потолок.

Отпоил.

А остальные к тому времени все-таки поумнели - свалили подальше с Цитруса. Кого не успели увезти во время Вторжения, эвакуировали постфактум.

И только этот старый пень отказался. Уперся. Построил новый бункер. И Заку некуда было из этого бункера бежать.

***

- Здесь все не так, - сказал отец. - Здесь человек меняется. Притяжение здесь другое? Да как же! Не-ет, мальчик, это Цитрус дает нам силы парить над песком. Но! - поднял снова свой кривой палец. - Но только тебе. И мне. Только тем, кто слышит его, кто его чует. Оранжевый свет - это душа. В твоих книгах написано, почему здесь все оранжевое? А я скажу - не написано. Микрочастицы в атмосфере… Пф! Это свечение! Цитрус - живой. Цитрус помог людям справиться с нападением иных форм…

- С нападением иных форм справился один человек! - Зак уже не кричал - цедил сквозь зубы.- Человек на корабле и с оружием, которое ты так ненавидишь! И в чертовой форме! Ким Джонс! Слыхал о таком?!

- И что именно с ним случилось, знаешь? - прищурился отец. - А я знаю. Его корабль взорвался и упал. Почему он выжил, мальчик? Цитрус спас его! В благодарность за то, что он спас Цитрус.

- Потому что спасательные капсулы давно изобрели! - застонал Зак. - И потому что притяжение! И спасатели с медицинской помощью! И химкоктейлями, которые ты не признаешь, и потому уже третий год не можешь оторвать свою задницу от кресла! И я не могу больше этого терпеть! Твои травы, твои медитации… Тут все пахнет гнилью! Ты гниешь! Почему твой Цитрус не поднимет тебя?! Почему не вернет маму?! Как мне здесь теперь жить?! В этом! Доме!

- Это - твой дом, мальчик, - ровно ответил отец, и Заку уже не впервые показалось, что тот доволен собой - доволен, что смог вывести сына из себя. Опять. Это у старого пня игра такая. “Достань Зака”.

- Это твой дом, - повторил пень. - И я сделаю все, чтобы ты здесь остался.

- В таком случае я рад, что Цитрус не может поднять тебя с кресла! - прошипел Зак. Снова сплюнул под ноги, решительно двинулся к отцу и оттолкнул кресло от подъемника.

Он хотел домой, а кресло загораживало путь.

Постоял, глядя перед собой. Устало вздохнул, развернулся к откатившемуся отцу и вернулся за ним. Не оставлять же его посреди песков. Первый закон Цитруса: никого не оставляй среди песков.

Потащил кресло за собой. Решительно сказал:

- Я иду домой. Ты тоже. Хватит с тебя свежего воздуха. Тебя еще мыть и укладывать.

- Ты хороший мальчик, - устало, но неожиданно мягко резюмировал отец.

- Даже слишком, - пробормотал себе под нос Зак.

- Но ты еще не готов, - наставительно добавил отец.

- Мыть тебя я никогда не готов, - признался Зак, - но больше это делать некому.

- Я не об этом, сын, - отозвался тот. Он редко называл Зака сыном, чаще - мальчиком. И почти никогда - по имени.

Зак знал, о чем он. Отец постоянно ему говорил, что он не готов. Что он - тоже шаман, что у него оранжевое свечение в крови, не зря же глаза такого же цвета, как песок. Волосы у Зака были черными, кожа - смуглой, и по всем законам природы глаза должны были быть карими. Зак втайне надеялся, что вдали от Цитруса они приобретут нормальный оттенок.

Что вдали от Цитруса все может стать нормальным.

Что вдали от Цитруса даже он сам может стать нормальным.

***

- Ха! - выдохнула Гоша и обошла Снежка справа, толкнув его борд так, что тот закрутился. Снежок чуть не рухнул, с трудом выровнялся, прокричал ей в спину:

- Нечестно! - и погнал следом.

Если бы борд не заваливался, его бы так не закрутило. Гоша всегда играла нечестно. Во все игры. Победа любой ценой - именно это было бы ее девизом, если б ей был нужен девиз. Но он был не нужен. Гоша безо всяких девизов могла уделать кого угодно в чем угодно. Кроме, разве что, Зака.

Снежок подозревал, что именно поэтому Зак ей нравился не всегда.

У дома Гоша почти дала себя догнать - так играть было интересней - но потом увидела отцовскую Муху. Та, тихо бурча, висела у ворот, в метре над песком. И Гоша вновь рванула вперед, легко перемахнув через забор.

Поместье Чернофф было огорожено отдельным забором и представляло из себя мини-поселок в Поселке.

***

- Матрешка! - радостно провозгласил как-то раз в связи с этим Чернофф. Иногда он выдавал странные слова с таким видом, будто все вокруг должны знать их значение. Снежок тогда вопросительно покосился на Гошу, а та шепотом объяснила:

- Кукла в кукле.

Снежок нахмурился, раздумывая, зачем и, главное, как засовывать одну куклу в другую. Аналогию он в принципе понял, но очень серьезно и тоже шепотом сообщил Гоше:

- Вы странные.

- Мы знаем, - гордо ответила она.

***

Снежок развернул борд и повел его обратно. Взмыть над стеной, взлетев почти вертикально, как это только что сделала Гоша, он не мог - сейчас его борд был непредсказуем и на вираже вполне мог влепиться в стену. Или просто перевернуться - и тогда Снежок грохнется с него головой в песок. А песка у него в волосах и так предостаточно.

Ему был нужен разгон и плавная дуга. И пока он отходил для разгона, ему уже открыли ворота. И со снисходительным сочувствием кивнули.

Здесь все понимали, что такое Гоша. И как нелегко бывает провести рядом с ней целый день. Сочувствовали Снежку искренне и даже сладости с кухни втихаря передавали.

Похоже, здесь один только Снежок не понимал, как тяжело ему с Гошей. Гоша ему нравилась. Да, иногда она раздражала, иногда злила, изредка даже пугала, но совсем чуточку. Ровно настолько, насколько положено любимой сестре. Снежок, конечно, был в этом не эксперт, у него раньше сестер не было, да и не любил он никого, и его никто не любил, но так ему казалось. Так он чувствовал.

Гоша стояла на борде в метре от входа в особняк. Обернулась через плечо и хитро улыбалась, дожидаясь, пока Снежок выведет борд над дорогой - выйдет на финишную прямую.

Он осторожно выровнял борд. Очень мягко, пяткой, включил максималку. Выдохнул и рванул вперед на ускорении. Гоша тут же понеслась к двери - у нее не было времени включать ускорение.

А у Снежка - выключать.

Потому и в захлопнутую перед носом дверь он тоже въехал на ускорении. И с грохотом. Из-за двери ехидно заржали.