Северный богатырь. Живой мертвец (Романы) - Зарин Андрей Ефимович. Страница 16

Матусовы оглянулись.

— Вот так фортеция! Здорово!

— Теперь наша возьмет! — раздались голоса.

На ста баркасах плыла подмога — вторая партия охотников из десяти полков, под командой Голицына. Он стоял впереди и махал шпагой.

— Теперь будет им жара! — засмеялся Савелов.

Фатеев наскоро перевязал раненую голову и снова стал в ряды.

Баркасы подчалили. Солдаты с криками бежали к крепости, сыпавшей теперь ядрами и картечью. С высокими стенами, вооруженными пушками, с массой солдат, она казалась неприступной, и, в сравнении с ее громадой, люди, копошившиеся внизу, казались карликами.

— Вперед! — закричал майор Карпов своим преображенцам.

Они рванулись и затем остановились. Их любимый начальник взмахнул руками и упал навзничь, пронизанный картечью.

— Бросьте меня! Вперед! — крикнул он, поднимаясь на руках.

— Вперед! — закричал сержант.

Солдаты бросились. Один из них подхватил майора и на сильных плечах бегом донес его до баркасов.

— Побереги командира! — сказал он дежурному, кладя майора на землю, а сам побежал назад, где бой дошел до безумного ожесточения.

Как тигры в клетке, метались русские у подножия стены. Лестницы были коротки даже для бреши.

— Семушка! — закричал Степан Матусов.

— Степушка! — отозвался Семен.

— Бежим к воротам! Взломаем их!

— К воротам, к воротам! — раздались голоса.

Часть охотников столпилась у ворот, тяжелых, обитых железом, и били в них, кто чем: бревнами, каменьями и в ярости эфесами тесаков. А на них сыпались кирпичи, бревна, ядра и картечь, вырывая жертву за жертвой.

С другой стороны солдаты на коротких лестницах старались добраться до гребня стен и лезли друг на друга по плечам, но брошенное бревно сразу валило всю вереницу людей, и они поднимались, избитые, окровавленные, но лишь с тем, чтобы лезть на те же стены.

Это была героическая осада!

Князь Голицын, измученный, остервенелый, в бессилии опустился на землю и отирал пот с лица.

Кругом раздавались крики и стоны, даже не заглушаемые ревом орудий, и все, окутанное пороховым дымом, казалось кровавым кошмаром. Яков с головой, разбитой кирпичом, с окровавленным лицом остановился подле Голицына, не подозревая в нем главного начальника.

— Что? Утомился? — ласково спросил его Голицын.

— Ничего! — ответил с досадой Яков. — А только злость!

— На что?

— Да как же! Известно, все одурели, — горячо заговорил Яков, — а начальство может, да не видит. Я кричу, а меня кто послушает!

— В чем дело-то? — спросил уже хмурясь Голицын.

— Да в том, что лестницы коротки, — ответил Яков, — а коли их связать по две, так в самый раз подойдут. Да где! — и он махнул в отчаянии рукой, — и эти-то поломают!

Голицына словно подбросило. Он вскочил на ноги и обнял Якова.

— Озолочу тебя! Эй, вы! Труби отбой! Бей отбой! — закричал он барабанщику и трубачу и побежал к осаждающим.

Раздались звуки труб и барабанов. Солдаты с недоумением и досадой опускали оружие.

Яков стоял и смеялся, сознавая, что его поняли и оценили.

И вдруг по всем рядам пронесся радостный возглас, и все засуетились.

Шведы в недоумении примолкли.

— Отчего они вдруг отступили? — спросил изумленный комендант.

— Теперь не отступят, — мрачно ответил стоявший подле него бомбардир. — Возьмут нас!

— Но зачем они остановились?

— Они вяжут лестницы! — испуганно объявил офицер, подбегая к коменданту. — Теперь достанут!

— Надо сдаться! — сказал старший офицер.

— Мы защищались девять часов, — нахмурился комендант, — будем защищаться еще двадцать девять! Пли!

Раздался залп, а следом за ним громче залпа раздался воодушевленный крик русских!

— Впору! Как есть! Полезай! Виват!

Связанные по две и по три лестницы достигали теперь до бреши и даже до гребней стен.

— Лезь!

Солдаты полезли. Шведы бросились защищать стены. Бой превратился в ад.

Голицын торопил вязать лестницы, командовал над бьющими ворота, ободрял уставших.

Вдруг к нему протиснулся царский денщик.

— Государь приказал отступать, — сказал он, — чего даром людей терять!

— Государь? — закричал Голицын, заглушая крики и грохот. — Скажи государю, что мы теперь не его, а Божьи! Эй! — крикнул он еще громче, — бегите к баркасам, обрубите причалы и оттолкните лодки. Отступления не будет!

Денщик захохотал в нервном волнении.

— Пусти меня в бой! — сказал он.

— Иди! Ребята, вот еще лестница! Лезьте! Еще немного! Ну, ну! Виват!

XIV

Взятие Нотебурга

Тринадцать часов длился невероятный по ярости бой. Гладкие, высокие стены, на гребне которых десятки пушек сыплют картечь и ядра, тысячи осажденных бросают кирпичи, камни, льют горячую смолу, и осаждающие, которые поодиночке влезают наверх стены и бьются врукопашную.

Яков три раза был на стене и три раза его сбрасывали вниз, но каждый раз он успевал сползать почти без царапины и с новой яростью лез наверх.

Матусовы колотили в ворота огромным бревном, и гул их ударов заглушал иногда выстрелы. Их лица были исцарапаны, но они дружно и яростно уже четыре часа делали свое дело, сменяя третье бревно.

К ним на подмогу подходили то одни, то другие. Сам Голицын несколько раз подходил к ним и говорил:

— Молодцы, господа сержанты! С вашей силой всякие ворота расколются.

— Рады стараться! — отвечали Матусовы и снова поощряли друг друга: — Бей, Семушка! Навались, Степушка! Раз, два!

А на них бросали кирпичи, камни и суковатые поленья.

— Ой! — вдруг вскрикнул Степан и, выпустив бревно, пошатнулся.

Семен бросил бревно и охватил брата своими могучими руками.

— Степушка, что с тобою?

— Ой, убили! — простонал Степан и грузно повис на руках брата.

Семен стал белее савана. Он напряг всю силу, поднял брата и чуть не бегом отнес его к берегу реки, где и положил на сырой песок. Опытный в бою, он тотчас расстегнул брату мундир, снял шапку и стал осматривать его. Вся грудь и плечо Степана представляли черную, как сажа, поверхность. Плечо вздулось, и правая рука висела бессильно.

Семен вспомнил, что, перед тем, как крикнул его брат, на них с глухим шумом упал огромный камень.

— Степушка, очнись! — заговорил он, дрожа от волнения. — Погоди, я воды дам! — и он, зачерпнув каской воды, брызнул на лицо брата.

Степан открыл глаза, и слабая улыбка двинула его губы.

— Скажи слово, Степушка, — нагнувшись к нему, прошептал Семен.

— У-ми-ра-ю. По-це-луй, — чуть двигая губами, ответил Степан.

— Не хочу! — вдруг закричал Семен, вздрогнув и поняв весь ужас слов брата. — И я с тобою! Отчего тебе умирать? Камень? Камень — пустяки! Помнишь, как я под коня попал, голову разбил и ничего. А ты — камень! Я не буду жить без тебя! Степушка, — умоляюще проговорил он, — подержись! Я увезу тебя, там лекарь, он вылечит. Степушка! — и он встряхнул брата, увидев его опять неподвижного, с закрытыми глазами.

Степан вдруг поднялся на локоте, кровь хлынула у него изо рта, он захрипел и откинулся навзничь.

Семен нагнулся над ним и застыл с широко открытыми от ужаса глазами. Он ничего не понимал, ничего не слышал. Его вдруг охватила немая тишина мертвого покоя.

А пушки грохотали, нанося смерть и увечья, гремел таран, за который взялись другие солдаты, раздавались крики, стоны, и остервенелые солдаты лезли на стены, падали и снова лезли.

Голицын чувствовал, как падают силы осаждающих, и, боясь отступления, велел от берега отгонять прибиваемые течением баркасы.

— Мы в Божьих руках, — говорил он, — или возьмем фортецию, или умрем. Назад дороги нам нет! Не на чем!

И оробевшие на миг воины снова бросились под стены.

Уже надвигался вечер.

— Государь, — сказал Меншиков царю, — нужна помога, пусти меня!

Царь нервно передернул плечами.

— Сколько молодцов гибнет! Надо было зимы ждать!

— Зимы? — воскликнул Шереметев. — До зимы мы всю Неву пройдем! Статочно ли из-за такой фортеции до зимы стоять!