Карточный домик - Доббс Майкл. Страница 10

Оказавшись наконец в относительно спокойной обстановке кабинета лорда Уильямса, премьер-министр несколько расслабился, и на его лице впервые проступили тщательно скрываемые весь вечер признаки перенапряжения. С телеэкрана в углу комнаты объявили об ожидаемом дальнейшем сокращении правительственного большинства, Коллинридж глубоко и протяжно вздохнул. Он медленно бродил взглядом по комнате.

— А Чарльз сегодня вечером не появлялся? — тихо спросил он. Чарльза Коллинриджа нигде не было видно. Премьер-министр посмотрел в глаза председателю.

— Очень сожалею, — сказал ветеран.

«О чем именно он сожалеет? — подумал Коллинридж. — О том, что мой брат пьян? Или о том, что я уже почти лишился парламентского большинства? О том, что придется вместе со мной расхлебывать эту кашу? Но в любом случае, спасибо за сочувствие.»

Внезапно он почувствовал, что смертельно устал. Несколько недель он провел в постоянном людском окружении, не имея возможности быть самим собой, и теперь ощутил сильнейшее желание побыть одному. Машинально оглядываясь, он пытался определить, где самый тихий, спокойный уголок. Взгляд его уткнулся в Урхарта, стоявшего прямо у его плеча. Главный Кнут протягивал ему конверт.

— Здесь некоторые предложения по перестановке в руководстве, которые надо бы осуществить после выборов, — сказал он. — Понимаю, что сейчас вам не до этого, но знаю, что вы будете думать над этим в выходные дни, Поскольку в таких случаях вы предпочитаете работать не с чистым листом бумаги, а имея перед глазами что-то конкретное, я и решил, что мои наброски могли бы пригодиться.

Коллинридж взглянул на конверт и поднял утомленные глаза на Урхарта.

— Вы правы, — сказал он, — сейчас действительно всем не до этого. Наверное, следовало бы сначала подумать, как остаться в большинстве, а уж потом начать раскидывать наших коллег.

Его сарказм больно задел Урхарта — больнее, чем хотел этого Коллинридж: он понял, что перебрал.

— Простите, Френсис. Боюсь, я немного устал. Вы, конечно, правильно делаете, что, заранее думаете над будущим. Приходите с Тедди ко мне в воскресенье в полдень, и мы это обсудим. Пожалуйста, дайте Тедди копию своего письма, а его пришлите мне завтра на Даунинг-стрит… Впрочем, лучше если я получу его сегодня утром.

Урхарт оцепенел от почти публичного выговора. Значит, он слишком поторопился со своими предложениями о перестановках и перестарался. Прирожденная самоуверенность изменяла ему, когда он имел дело с Коллинриджем, который еще как намаялся бы со своим начальным образованием, попытайся стать членом клуба, в котором состоял он сам. Он чувствовал себя не в своей тарелке, злился на несуразность своего поведения, тихо поносил Коллинриджа и иже с ним за то, что они вставляли ему палки в колеса, не давали как следует развернуться и поназать себя. Но еще не время. На его лице появилось выражение глубокой учтивости.

— Да, премьер-министр, конечно, — сказал он, почтительно полусклонив голову. — Я сейчас же дам копию Тедди.

— Лучше, если вы перепишете ее сами. Будет неловко, вдруг список начнет сейчас ходить по рукам, — улыбнулся Коллинридж, подтверждая тем самым участие Урхарта в тайных интригах власти, всегда присущих Даунинг-стрит. — В любом случае, думаю, мне пора двигаться — через четыре часа выступление по Би-би-си. Как всегда, они захотят, чтобы я весь сиял, так что мне лучше ждать окончательные результаты на Даунинг-стрит.

Он повернулся к Уильямсу:

— Между прочим, что сейчас предсказывают компьютеры?

— Уже полтора часа они выдают ту же самую цифру — 24. — В его голосе не чувствовалось ни удовлетворения, ни радости победы. За последние двадцать лет рейтинг его партии еще не был так низок, как в этот день.

— Не переживай, Тедди. Большинство есть большинство. Конечно, если Главный Кнут раньше спокойно посиживал, располагая большинством более чем в сотню голосов, то теперь ему придется что-то делать, не так ли, Френсис? — С этими словами он решительно поднялся и вышел из комнаты, оставив в ней Урхарта, сжимавшего в руке конверт.

С отъездом премьер-министра толпы возле здания и внутри него начали ощутимо таять, и Урхарт отправился в одну из дальних комнат первого этажа, где, как он знал, стоял копировальный аппарат.

Комната 132А, небольшое, футов шесть по диагонали, помещение без окон, предназначалась для запасов канцелярских принадлежностей и для конфиденциального снятия фотокопий. Урхарт открыл дверь, но не смог включить свет, поскольку вначале ему пришлось зажать нос. На полу возле узкого металлического стеллажа лежал Чарльз Коллинридж, который даже во сне продолжал орошать свои брюки. В комнате не было видно ни бутылок, ни бутылочных осколков, однако воздух в ней пропитался запахом виски. Перед тем как потерять сознание, Чарльз заполз в самое укромное место.

Закашлявшись, Урхарт вынул платок и приложил его к носу и рту. Шагнув к телу, он перевернул его на спину. Попробовал привести Чарльза в чувство, тряс его за плечи, но лишь сбил тяжелое, прерывистое дыхание. Более энергичная встряска не принесла ничего нового, таким же результатом закончилось похлопывание ладонью по щекам.

Урхарт с отвращением смотрел на то, что валялось перед ним. Внезапно он судорожно вздрогнул и напрягся, чувство глубокого презрения наложилось на боль от унижения, которому его только что подверг премьер-министр, и это сочетание вызвало в нем острую жажду мести. Все в нем похолодело, он вдруг почувствовал, как у него поднялись волосы на затылке. Расставив ноги по обе стороны Чарльза, Урхарт нагнулся и с силой ударил его по лицу. Кольцо с печаткой нещадно царапало щеки брата премьер-министра, голова его с каждым ударом моталась из стороны в сторону, в уголках губ показалась и начала капать на пол кровь, потом его тело издало похожий на кашель звук и дрогнуло в предрвотной конвульсии. Урхарт низко нагнулся над пьяным, будто стараясь разглядеть, дышит ли тот. Он долго стоял так, словно кот на охоте; мускулы его были напряжены, лицо искажено гневом. Потом он рывком выпрямился, все еще продолжая, как гора, нависать над алкоголиком.

— И брат твой такая же дрянь! — прошипел он с ненавистью.

Повернувшись к копировальному аппарату, он вынул из кармана письмо, снял копию и, не оглянувшись, вышел из комнаты.

Воскресенье,13 июня

Был воскресный день после выборов. В 15.50 служебная машина Урхарта свернула с Уайтхолла на Даунинг-стрит, где полицейский чопорно отдал ей честь, а толпа зевак встретила ее доброй сотней фотовспышек. Представители прессы сгруппировались за полицейским барьером на противоположной стороне улицы, напротив самой знаменитой в мире двери. Когда машина подкатила к дому, дверь была широко открыта. Как политическая черная дыра, в которой исчезают премьер-министры, подумал Урхарт. Потом они уже появляются с охраной, в окружении орд чиновников государственной гражданской службы. Похоже, это здание каким-то образом высасывало из некоторых политических деятелей всю их живость и энергию.

Он специально так расположился на левой стороне сиденья, чтобы операторы телевизионных камер и фотокорреспонденты могли без помех отснять его на фоне дома 10 (если бы он выходил с правой стороны, его бы загораживала машина). Как только он открыл дверцу и выпрямился в полный рост, на него через дорогу посыпались вопросы, чем он не преминул воспользоваться — подошел, чтобы сказать несколько слов в джунгли микрофонов и блокнотов. Он сразу же заметил легендарного журналиста Чарльза Гудмана в его неизменной потрепанной фетровой шляпе, вклинившегося между телевизионными съемочными группами Ай-ти-эн и Би-би-си.

— Привет, Чарльз! Заработал ли ты и на этот раз, заключив пари и угадав результат? — спросил он, но, теснимый со всех сторон коллегами, Гудман сам задал свой вопрос:

— Господин Урхарт, вы прибыли сюда, чтобы помочь премьер-министру с перестановками в правительстве или чтобы получить другую работу?

— Я здесь для того, чтобы обсудить многие вопросы, но, думаю, одним из них может быть и перестановка, — скромно ответил Урхарт.