Astia vala femundis (СИ) - "Soul-keeper". Страница 146

Эльф не смог проконтролировать друга, но подумал, что было бы совсем неплохо сделать то же самое. Лечь спать, пока не стало хуже.

Никогда еще количество выпитого не вызывало у него чувства тошноты. Фенрису казалось, что вино подступает к горлу. В глазах давно стоял туман, а если он совершал резкое движение, все тело реагировало гораздо медленнее, чем эльф рассчитывал.

В дверь деликатно постучали.

Фенрис сделал неуверенный шаг по направлению к холлу.

— Создатель милосердный, что с тобой?

И в эту секунду он понял, что его разум приказал долго жить.

Каким-то невероятным образом, эльф обнаружил себя уже на кровати, в собственной спальне. Хоук сидела на табуретке рядом и осторожно вытирала его шею чем-то теплыми и мокрым.

— Что это? — пробормотал он.

— У тебя шея в крови, вот что!

— В крови, — усмехнулся эльф и закашлялся, — это потому, что я дрался, Хоук.

— Идиота кусок, — пробормотала девушка и смочила тряпку в тазу.

В комнате царил полумрак, Мариан опустила тяжелые гардины, скрыв за ними яркий солнечный свет. Мысли эльфа вдруг сделались такими медленными. Ему казалось, что мозг не успевал обрабатывать информацию, которую уже получали глаза. Резкая боль пришла в голову намного позже, чем он услышал звонкий стук ударившегося о стенки таза осколка.

— Потерпи немного…

— Мне совсем не больно.

— Ну от тебя и разит, Фенрис. Варрик ушел к себе, кажется, еще не протрезвев ни на каплю! Донника я не смогла добудиться! Кто эти люди в большом зале? Они так громко храпят!

— Ты… задаешь слишком много вопросов, — эльф поморщился, чувствуя, как целебная мазь начала пощипывать ранку на голове.

— С кем ты дрался?

— С двумя очень плохими людьми.

— Надеюсь, не убил никого? — встревожено поинтересовалась Мариан.

— Я видел смерть с самого детства. Там, где мы жили, она была обычным делом.

— Там, где ты жил с мамой и сестрой? — спросила она, и эльф слабо кивнул.

— Там было столько дней рождений… Чтобы экономить свечки, мы ставили лишь одну, — продолжал он, — и смерть была частым гостем. Люди приходили и уходили. Всегда было ясно, когда кто-то нас покидал. Бараки погружались в тишину… Однажды я разбудил маму с вопросом: «Мам, почему вместо каждого, кто умер, всегда появляется кто-то еще, чтобы занять его место?»

— И что она ответила? — Хоук отставила таз с кровавой водой на пол, и вытерла руки чистым полотенцем.

— Она сказала: «Нас всех ждет одна дорога. Просто мы идем к ней разными путями. У тебя свой собственный путь, Лито.» А я тогда так расстроился, думая, что она имеет в виду смерть и поэтому спросил: «Мам, а сколько мне осталось?». Она улыбнулась и ответила: «Будь благодарен и цени время, которое тебе отведено. Ты уже прожил дольше, чем должен был.»

— Когда ты сбежал от Данариуса, ты был совсем один? — спросила вдруг Мариан, проведя рукой по его волосам. Эльф улыбнулся и перехватил ее ладонь.

— Большую часть времени ты будешь один. Если ты отличаешься от остальных, – так всегда. Но я открою тебе секрет. Толстые люди, худые люди, высокие люди… они все так же одиноки, как я. И как ты. А еще напуганы до смерти. Они все боятся смерти, Хоук. Все мы боимся. — Он осекся, — я говорю глупости? Создатель, я такой пьяный, Хоук.

— Все в порядке, Фенрис, — Мариан усмехнулась, поднимаясь с кровати. Эльфу стало грустно, когда он почувствовал, как без нее стало холодно.

— Скажи мне лучше вот что, — Хоук подошла к окну и куда-то пристально уставилась.

— Помнишь, мы были в таверне, недалеко от перевала в Виммаркских горах? — спустя какое-то время спросила она. — Ты сказал, что меня можно охарактеризовать одним словом.

Эльфу пришлось напрячься, припоминая этот эпизод. Его состояние слабо способствовало точному воспроизведению событий.

— Что значит eximius? — напрямую спросила Хоук, не поворачиваясь к нему. Фенрис улыбнулся, когда картина из прошлого все-таки всплыла перед глазами.

Мариан в бордовом платье стоит к нему спиной, плечи слегка подрагивают, словно от прохладного ветра. А он любуется на ее спину, на ложбинку между лопаток, на изящную линию поясницы и контуры плеч…

— Не хочешь говорить, я не стану настаивать, — пробормотала Хоук, — просто… я подумала, что ты более уязвим, в нынешнем состоянии. Прости мне мою наглость.

Фенрис почему-то знал, что в эту секунду она улыбалась.

И он хотел сказать ей, что значит это слово. Каффар, он хотел сказать ей так много, и прямо сейчас желал этого больше всего на свете! Но хваленая выдержка не подводила. Эмоции сидели на старой, но крепкой цепи.

— Бесполезно, как будто бьюсь об каменную стену, — вздохнула Мариан, развернувшись от окна и сделав несколько шагов в сторону двери.

— Необыкновенная.

— Что, прости?

— Eximius, необыкновенная. Вот что это значит, — прошептал он, зевая. Целебная мазь начала действовать, с невероятной силой захотелось спать.

— Почему ты такой, Фенрис? — спросила вдруг Хоук, остановившись посреди спальни. Эльф повернул голову в ее сторону. Мариан вроде бы собиралась уйти, и в то же время, отчаянно хотела остаться. Он не знал, что нужно ответить на ее вопрос, но был совершенно не против, чтобы она села обратно на кровать.

Эльфу тоже хотелось, чтобы она осталась.

Так должно быть? Когда двое понимают, что проводят вместе непозволительно много времени. Когда исчезают секреты и выползает наружу истинная сущность каждого. И оба совершенно не против обладать слабостями, даже более, они упиваются ощущением собственного бессилия, появляющимся, когда объект их интереса находится поблизости.

Это называется близость? Что Фенрис знал о близости? Нет, нет, что он ней знал Лито?

— Я вспомнил свой первый раз, — вдруг отчетливо произнес Фенрис. Хоук села на пол, опершись спиной на бортик кровати. Она молчала, поэтому эльф продолжил.

— Ты хочешь знать, почему я таким стал, и под этим ты, само собой разумеешь мою отчужденность от людей? — все внутри него вдруг воспротивилось, будто от внезапно нахлынувшего негодования.

— Говори, если есть что сказать, — пробормотала Хоук, подтянув колени к груди и уткнувшись в них подбородком.

— Я сам себе бываю противен. А все от того, что меня не учили быть нежным или, как это любят девушки, излишне эмоциональным и разговорчивым. У меня не было семьи, Хоук. Те, кого я считал семьей, суть армия. Солдаты, которые знали, что могут умереть на следующий день. Я просыпался с мыслью, что сегодняшнее ясное небо, последнее, что я вижу в жизни. Ты думаешь, от такого окружения во мне могло родиться что-то большее, чем озлобленность и готовность в любой момент броситься в атаку?

Хоук продолжала молчать, а Фенрис отчего-то все больше злился на это, продолжая.

— Я увидел ее, ту девочку, из-за которой в детстве подрался с лучшим другом. Представляешь, ведь тогда я был знаменит! Мое имя на устах у всей знати, на мои бои приходили смотреть почти все, у кого только хватало денег заплатить за представление. Ко мне приходили даже взрослые женщины, предлагая свои услуги. Я возгордился собой. Эта девочка показалась мне подходящей кандидатурой, чтобы стать полноценным мужчиной. Соратники по оружию подначивали меня, — Фенрис замолк на мгновение, чтобы Хоук смогла осмыслить сказанное им. Почему-то в голове промелькнуло желание, чтобы Мариан заставила его заткнуться.

— Знаешь, что произошло? — уже с вызовом в голосе спросил эльф, уязвленный ее, казалось бы, безразличием. — Эта девочка отказала мне. И я пришел ночью, пробравшись в дом, где жила ее семья и взял силой.

— Разве здесь есть, чем гордиться? — вдруг прервала его Мариан.

— А я говорю, что горжусь? Я чудовище, Хоук!

Фенрис молил, чтобы она обернулась и заглянула ему в глаза.

— Я был таким, Мариан, — продолжил он, — моя жизнь была другой. Я не воспитывался. Я почти не помню своей семьи. Я не знаю всего того, чем ты пытаешься меня окружить! Я не понимаю этого!