Час совы - Добряков Владимир Александрович. Страница 18

Лена смотрит на Мефа, прищурившись, нервно облизывая губы кончиком языка. Если бы у неё был хвост, он сейчас бил бы её по бокам. Короче, кошка готова броситься на мышь. Непроизвольно делаю шаг вперёд, чтобы встать между ней и Мефом. А Меф, как ни в чем ни бывало, шагает к Лене, галантно кланяется, берёт её руку и благоговейно целует ей пальчики.

— Я почтительно приветствую первую статс-даму императорского двора Лотарингии, а также хроноагента первого класса Елену Илек, в одном лице.

Чувствую, что Ленка сейчас что-то ляпнет, но вмешаться не успеваю. Меф поворачивается ко мне и говорит:

— Знаешь, Андрей, я, конечно, имел в виду, что кто-то из вас здесь появится. Но на такую удачу, честно говоря, не рассчитывал.

Лена открывает рот, и с её языка уже готово сорваться что-то острей бритвы и ядовитей, чем яд гюрзы, но под моим взглядом она только дважды судорожно вздыхает и плотно сжимает губы. Чего уж тут! Пьяному ёжику ясно, влипли мы крепко. Как выбираться из этой ситуации, одно Время знает.

Наверху лязгает дверь, и в камеру спускаются монахи. Они сервируют стол к ужину. На троих! Пока я перевариваю это, Лена уже делает правильный вывод и, отшвырнув коричневую сутану, которую она до сих пор держала в руках, садится на топчан. Вид её выражает полнейшую безысходность и покорность судьбе. Но я-то прекрасно вижу, как исподлобья она внимательно следит за каждым движением Мефа. Теперь она уже не кошка, а ядовитая змея, готовая к броску.

А Меф словно не замечает исходящей от Лены эманации ненависти. Он спокойно устраивается за столом, наливает вино, рекомендует Лене отведать знаменитый шербурский сыр, отрезает её самый лакомый кусок жареного фазана. Словом, он ведёт себя как радушный хозяин.

Внезапно нож, которым он только что резал дичь и положил на стол, взлетает и бьёт его точно в сердце. Удар такой сильный, что нож должен войти в грудь по самую рукоятку. Но он отскакивает, словно натолкнувшись на стальную плиту, и со звоном падает на каменный пол. Меф непроизвольно откидывается назад, но он цел и невредим.

Ай да Ленка! На неё жалко смотреть. Лицо искажено от боли, она охватила виски ладонями. Я же её предупреждал, но, тем не менее, она рискнула. Правда, ничего не получилось. Меф сокрушенно качает головой, встаёт и стягивает сутану. Под ней то самое серебристое одеяние, которое он надел утром. Он рассматривает дыру в сутане, прорезанную лезвием ножа:

— Ну вот, такую сутану испортила. Как я мог забыть, что ты в образе Нагилы побывала в Красной Башне и поднахваталась там всяких штучек, — он показывает на свой светло-синий, отливающий серебром, свитер, — Рекомендую, сертон. Пистолетный выстрел выдерживает в упор, винтовочный — со ста метров.

Лена, справившись с приступом головной боли, цедит сквозь зубы:

— Не туда ударила, Время побери! Надо было в горло.

— Да, надо было в горло, — соглашается Меф.

Внезапно он меняет тон. Мягкие, почти доброжелательные, интонации в его голосе исчезают. Он говорит резко, временами его слова производят впечатление вколачиваемых в доску гвоздей. Он смотрит на нас колючим, весьма недоброжелательным взглядом:

— И чего бы ты добилась? А? Ну, лежал бы я сейчас здесь с перерезанным горлом, а вы? Вы бы тоже лежали рядом, вырубленные! Об этом вы забыли? — он показывает на потолок, — Очнулись бы вы уже в лаборатории, готовые к любой работе, запрограммированные на любые действия. Неужели ты, Андрей, до сих пор не понял, что эти сутки я отвоевал для тебя специально, чтобы уберечь от страшной участи. Я сумел доказать своему руководству, что только твоё участие в предстоящей операции гарантирует ей стопроцентный успех. Эти пять суток я могу действовать по своему усмотрению. А дальше… — Меф машет рукой, — Не хочу и говорить о том, что может произойти дальше. Я слишком хорошо отношусь к вам, чтобы допустить до этого. Наши пути ещё не раз пересекутся, и не только на тропе войны. Я уверен, мы придём к сотрудничеству. Сейчас у вас ещё есть шанс выйти отсюда. Вы можете мне верить, можете не верить. Ничего другого вам не остаётся. Выбор простой: или соглашаться на моё предложение, или… Далеко не все у нас разделяют мою точку зрения на вас. Я же считаю вас слишком незаурядными личностями, чтобы предоставить столь жалкой участи. Подумайте об этом хорошенько. А сейчас, давайте ужинать, а-то всё остынет. И прошу тебя, Лена, воздержись от телекинеза. Вы же хроноагенты, Время вас побери, неужели вы думаете, что здесь нас никто не контролирует?

Ужин проходит, в общем-то, нормально, если не считать упорного нежелания Лены поддерживать беседу, которая вращается вокруг утренней дискуссии о преимуществах диктатуры перед демократией. Лена отделывается односложными ответами и упорно думает о чем-то о своём. Выкурив сигару, Меф прощается:

— До завтра. Утром приглашаю вас к себе на чашку кофе.

С этими словами он покидает нас, ничем не намекая на оставшийся в моём распоряжении срок, и не спросив о моём решении.

Мы с Леной остаёмся одни. Одни, если забыть о том, что эта камера находится под постоянным контролем. Я задумываюсь: как же себя вести? А чего я, собственно, ожидал? Я и сам, содержа такого пленника как Меф, установил бы у него следящую аппаратуру. В принципе, мы можем разговаривать свободно, так как скрывать-то нам нечего. Побег отсюда невозможен, эти генераторы поля над головой надёжнее любых решеток и любой охраны, вместе взятых. А обсуждать свои дела и наши перспективы можно и в открытую. Никаких тайн мы не выдадим. В конце концов, если будет необходимость о чем-то договориться, то мы с Леной давно уже научились понимать друг друга без слов. Взгляды и интонации скажут нам всё, что нужно.

Лена, видимо, тоже пришла к такому выводу. Она потягивается и начинает стаскивать с ног красные сапожки Нины Матяш. Присаживаюсь рядом с топчаном и помогаю ей разуться. Лена с облегчением шевелит пальчиками ног.

— Слов нет, — говорит она, — сапоги лёгкие и удобные, но столько дней не разуваться, и они покажутся колодками. Да, хороший подарочек я преподнесу Нине Матяш, когда передам это тело ей во владение. Почти трое суток в седле. Вряд ли статс-дама была готова к этому. Даже я с ног валюсь, а о ней и говорить нечего. Как она ещё эти кровавые мозоли лечить будет.

Лена трёт ладонями свои бёдра, а я усмехаюсь. Действительно, вряд ли Нина Матяш, собираясь в это путешествие, предполагала, что оно так обернётся.

— Конечно, Нина на это не рассчитывала, но, думаю, ты о ней слишком низкого мнения. В начале пути она показала себя неплохой наездницей. Да и шпагой она владеет неплохо. Впрочем, можешь не терзать свою совесть. Одному Времени известно, как скоро в этом теле появится настоящая Матяш. Не исключено, что мозоли эти заживут ещё и на тебе.

— И то, правда, — соглашается Лена и заметно грустнеет.

— Расскажи лучше, что вы с Андреем делали? — предлагаю я.

— А что делали? То же самое, что делал бы и ты в таких обстоятельствах. От Сен-Реми и Степлтона толку было мало. Люди де Шома так их отделали, что они едва держались на ногах. Я оставила раненых на попечение хозяина постоялого двора, а убитых на попечение гробовщиков, и принялась искать тебя. Это было непросто. В первый день удалось выяснить только в каком направлении тебя увезли. Ночью ко мне присоединился Андрей, и стало уже полегче. Мы довольно быстро вышли на этот замок…

— Кстати, что это за место?

— Замок Сен-Кант, в шести километрах от Кана. Это — одна из резиденций Маринелло. Наши мало чем могли нам помочь. Они не могли даже подсказать: в замке ты ещё или уже нет. Словом, они тебя не наблюдали.

— Ну, разумеется. Это поле блокирует Матрицу на сто процентов. И что вы решили?

— Андрей именем кардинала мобилизовал окрестные гарнизоны мушкетеров. Впрочем, ему не пришлось даже использовать свои полномочия. Узнав, что лейтенант Саусверк в плену, все отряды мушкетеров: и серебряные, и золотые, и белые прочно блокировали замок. Мышь не проскочит. Де Шом проскочить куда-то всё же попытался. Но его загнали на постоялый двор на окраине Кана, где его ждали мы с Андреем. Андрей планировал захватить его в заложники и обменять на тебя.