Хроноагент - Добряков Владимир Александрович. Страница 19

— “Сохатые”! Внимание! К нам идут гости!

Наша эскадрилья ближе всех к “мессерам”, атакующим “колышков”. В пикировании набираем скорость и стремительно атакуем непрошеных гостей, отжимая их наверх. А оттуда их уже атакует первая эскадрилья.

“Мессеры” отваливают и перестраиваются для новой атаки. Почему-то они не торопятся выйти из боя, а, наоборот, стремятся навязать нам его.

— Отжимаем их наверх! — слышу команду Волкова. — Там их должны ждать “тигры”.

Отражаем атаку и, перестроившись, одновременным ударом двух эскадрилий гоним немцев наверх. Они охотно уходят на высоту, полагая, что мы сейчас полезем за ними, а мы остаемся на пяти тысячах и наблюдаем, как на “мессеров” сверху обрушиваются “МиГи”.

— “Сохатые”! “Колышки” работу закончили, идем домой.

Мы не сбили ни одного “мессера”, но и сами никого не потеряли, а самое главное, не потеряли ни одного штурмовика. Навстречу нам попадается эскадрилья “ЛаГГов”, за ними идут новые волны штурмовиков, а над ними — еще одна эскадрилья “медведей”. Видимо, командование всерьез решило помочь смелым и инициативным ребятам, что крушат тылы у немцев, забыв, что сами находятся в окружении.

На стоянке Крошкин, выслушав мое “замечаний нет”, говорит, хитро улыбнувшись:

— А я знаю, командор, откуда ты письмо получил.

Я, не врубившись, говорю:

— Бог мой, все второй день знают, а ты только узнал. От Ольги!

— У тебя, Андрей, в школе с грамматикой, наверное, нелады были.

— С чего ты взял?

— Я сказал не “от кого”, а “откуда”. Почувствовал разницу? — спрашивает он, открывая горловины баков.

Вот теперь до меня доходит.

— И откуда же?

— Из Больших Журавлей!

Я сажусь на траву, где стоял, и закуриваю. Это же в двух километрах отсюда! Мы до войны “жили” в Малых Журавлях, а в Больших жили “тигры” из 130-го. Теперь понятно, почему ответ пришел так быстро.

— Как ты узнал?

— Гаси папиросу, командор, заправщик едет. А узнал сегодня утром, когда с нашим “помощником смерти” ездил туда медикаменты и спирт получать. Там теперь госпиталь фронтового подчинения…

— Ну а про Ольгу-то ты как узнал? Ты же ее в лицо не знаешь!

— А зачем знать? Ты говорил, что она — дочь комдива штурмовиков. А комдив у них — генерал Колышкин. Так вот, утром мы у них, то есть у медиков, получаем припасы, а какой-то длинный как жердь военврач второго ранга стоит под окном и орет во всю глотку: “Колышкина! Ольга! Вставай, так твою растак! Я тебе завтрак в постель подавать не собираюсь, не рассчитывай! Опоздаешь в столовую, сам все съем!” Вряд ли на одном фронте могут быть два военврача с одинаковыми именами и фамилиями.

— Хм! Это, конечно, маловероятно. А ты видел ее?

— Увы, нет. Этот длинный ее не дождался, пошел в столовую один, да и нам сидеть там нельзя было. Ты вот-вот должен был вернуться.

— Надо бы туда смотаться.

— Сегодня не выйдет, — сокрушенно говорит Иван.

— Почему?

— Забыл? Наша эскадрилья сегодня — ночная.

— В самом деле, из головы вон.

— Ну, потерпи, дольше терпел. Ох уж мне эти влюбленные…

На КП шумно. Лосев читает какие-то листки, которые ему дал майор Жучков, поднимает руку, успокаивая нас, и говорит:

— Поздравляю, орлы! Первая встреча с “Нибелунгами” — в нашу пользу. Знаете, с кем вы сегодня дело имели? С теми самыми “Нибелунгами”, которые, как вам комиссар рассказывал, полк английских асов расколошматили. Теперь Геринг их против нас бросил. Хотели и нас сожрать, да зубы обломали!

— Теперь понятно, — говорю я, — почему они так настырно лезли. Непонятно только, почему счет-то в нашу пользу? Скорее — ничья.

— Я говорю обо всей дивизии. Вы их наверх загнали, а там их “МиГи” приложили. Сбили троих, двое из них упали в расположении окруженной дивизии, оттуда и сведения.

— А у “медведей” как с ними дела? — интересуется Волков.

— “Медведи” с ними не встретились. У них там вообще небо чистое было.

В полночь нас поднимают на перехват “Хейнкелей”, летящих на Могилев. При нашем появлении ведущий “Хейнкелей” резко идет вверх, увлекая за собой всю группу.

— Спокойно, “сохатые”, не дергаться, — слышу команду Волкова, — сейчас их там “тигры” терзать начнут, готовьтесь подбирать огрызки.

Но огрызков нам не достается. Один за другим яркими факелами пролетают вниз три “Хейнкеля”. Спустя какое-то время далеко на западе вспыхивают в небе еще два костра и несутся вниз.

— Все. Идем домой. Ну, “тигры”, всех слопали и нам на рога поддеть никого не оставили.

Глава 10

С утра снова идем в район, где приковала к себе силы немцев 39-я дивизия.

Мы знаем, что дивизия постоянно пополняется выходящими на нее из окружения частями. Эти части отыскиваем и нацеливаем на 39-ю дивизию мы и другие летчики, постоянно летающие на разведку. Но известно нам и то, что в дивизии постоянная нехватка боеприпасов, горючего, продовольствия. К обеду на наш аэродром садится десяток “Ли-2”. Теперь наша задача сопровождать их в 39-ю со всем необходимым и на обратном пути — с ранеными. Раненых тут же увозят в Большие Журавли.

Над районом, где дерется дивизия, чуть ли не постоянно идет воздушный бой. Судя по тому, какие силы приковала к себе 39-я и как мы ее поддерживаем, ее действия явно мешают развитию наступления немцев на Минск и Бобруйск.

Мы вылетаем по пять-шесть раз в день. Такую нагрузку трудно выдержать и опытным летчикам, а молодые заметно сдают.

Раза три-четыре встречаемся в воздухе с “Нибелунгами”.

Их легко отличить: на хвостовом оперении у них вместо свастики — золотая корона. Встречи эти, как правило, скоротечны и не приносят результатов. Но в конце концов и наша эскадрилья открывает счет этих стычек. Счет, правда, не в нашу пользу. После одной из атак “Нибелунгов” мы теряем лейтенанта Петрова, из недавнего пополнения.

Вообще, заметно, что эти “Нибелунги” — не чета всем тем немецким пилотам, с которыми мы встречались до сих пор. Их первая неудача в бою с нашей дивизией объяснялась тем, что они не знали о нашем строе “бутерброда” и попались в ловушку. Больше они так дешево не покупаются. Если обстановка заставляет их уйти на высоту, они уходят всегда на запад. А чаще всего отрываются со снижением, прижимаются к земле.

Атакуют они всегда дерзко, стремительно, с выгодной позиции. Но если первая же атака результата не приносит, второго захода они не делают, а тут же уходят. Если мы атакуем их, они умело уходят из-под огня и на высоких скоростях покидают поле боя. Все это похоже на взаимное прощупывание. Чувствуется, что решительные схватки с “Нибелунгами” ждут нас впереди.

Так проходит несколько дней. О том, чтобы вырваться в Большие Журавли, не может быть и речи. Вечером, после разборки полетов, добираюсь до своей палатки, падаю и засыпаю как убитый. Нередко в столовой можно видеть летчика, который, приняв свои сто грамм, засыпает, не кончив ужина, прямо за столом. Утешает только одно. От Федорова узнаем, что другие дивизии работают примерно в таком же ритме, но им еще хуже, у них большие потери. Но все равно, нагрузка на нас падает колоссальная.

Первой не выдерживает техника. В полете глохнет мотор “Яка” третьей эскадрильи. Хорошо, что это происходит уже на подходе домой. Летчик благополучно сел на аэродром. Хуже закончилась история с мотором в первой эскадрилье. Он отрубился над “пятачком”. Летчик изо всех сил тянул машину, но явно не мог дотащить ее до аэродрома, высоты не хватало. А куда садиться? Внизу все перемешалось. Боевые порядки, наши и немецкие, напоминают слоеный пирог. Летчику повезло, но не повезло самолету. Он сел в расположении пехотной дивизии, которая уже получила приказ оставить занимаемые рубежи. “Як” пришлось взорвать.