Хроноагенты за работой - Добряков Владимир Александрович. Страница 14

Вот таким был, пся крев, в этот раз мой «клиент». Ни за что в жизни не стал бы связываться с таким мерзавцем и пачкать об него свою Матрицу. Но деваться было некуда. Только такая лайдачья личность, как кардинал Марчелло мог предотвратить предание суду Святой Инквизиции выдающегося ученого того времени — Франческо дель Роко. Только такой мерзавец мог спасти его из лап другого такого же мерзавца. И не его одного.

Следственная тюрьма Святой Инквизиции в замке святого Стефана славилась на всю Европу тем, что в ней никогда не было оправданных за недосказанностью преступления или за отсутствием состава такового. Попавший в этот замок рано или поздно (чаще рано) признавался во всех мыслимых и немыслимых преступлениях против веры и, как правило, за редчайшим исключением, отправлялся на костёр. А имущество его конфисковывалось в пользу церкви. До пятнадцати процентов этого имущества поступало в пользу того, кто разоблачил преступника, то есть епископа Кастро — инквизитора Генуэзской провинции. Кастро щедро делился со своими помощниками, что не помешало ему в короткий срок стать одним из богатейших людей не только Генуи, но и всей Италии.

Именно против ретивого инквизитора Кастро и была направлена наша операция. Мы с Магистром организовали ряд доносов от знатных и богатых людей провинции, в которых открывали Генеральному Инквизитору глаза на то, что Кастро позволяет себе серьёзные отступления от закона и, тем самым, подрывает высокий авторитет Святой Инквизиции. Генеральный Инквизитор долго размышлял, потом решил отправить с инспекцией самого алчного и самого беспринципного кардинала. Он рассчитывал, что ворон ворону глаз не выклюет, и Марчелло с Кастро быстро найдут общий язык к вящей славе католической церкви. То есть, факты, изложенные в доносах, своего подтверждения не найдут. Вот здесь-то я и вышел на сцену.

Отобедав в «Синем Павиане» я отправился прямо в замок святого Стефана. Это было зловещее сооружение в виде шестиугольной звезды из тёмного камня. Во внутренних углах звезды стояли громоздкие, высокие башни квадратного сечения с зубцами по верхнему краю.

Замок стоял в одной лиге от городских предместий. Приближаясь к нему, я сквозь стук каретных колёс уловил какой-то неясный, но весьма неприятный и зловещий звук. Ещё издали я заметил дым, поднимавшийся над замком. Когда мы приблизились к замку, дым исчез. Карета остановилась перед подъёмным мостом, стук колёс стих, и я явственно разобрал, что это за звук уловил я ещё издали. Это был многоголосый гомон: вой, вопль и визг. Что бы это могло быть? Разберёмся, для того я сюда и приехал.

Мост не был опущен, и ворота не были открыты, хотя я точно знал, что меня здесь ждали, и епископу Кастро донесли, что я остановился в «Синем Павиане» и скоро прибуду в замок. Просто это был ещё один способ продемонстрировать строгие условия, царящие в замке святого Стефана; и это были первые очки, набираемые псяюкой Кастро перед инспекцией. Он даже не встретил меня у ворот. Ещё раз демонстрируя свою чрезмерную загруженность работой во славу нашей церкви. Начальник стражи приветствовал меня низким поклоном, получил благословение и повёл меня по мрачным переходам и лестницам.

Путь наш был долгим и извилистым, и я понял, что меня специально не проводят мимо камер, где содержатся подследственные, и камер, где их допрашивают. Я прекрасно знал, где находится резиденция Кастро; изучил план замка, пока готовился к операции. Если бы не это обстоятельство, я бы потерял ориентировку в этом лабиринте бесконечных переходов, освещенных редкими коптящими светильниками.

Кабинет епископа Кастро, расположенный на четвёртом этаже южной башни замка, походил на пенал: высокий, узкий и длинный. Голые стены из грубо отёсанного серого камня усугубляли сходство кабинета с камерой. Единственно, что не вписывалось в тюремный интерьер, было высокое, от пола до потолка, стрельчатое окно в противоположной от входа стене. У окна стоял большой стол с письменным прибором и двумя подсвечниками. Вся поверхность стола было завалена стопками бумаги и свитками пергамента.

Окно с мутными стёклами в частых переплётах пропускало столь мало света и столь скудно освещало кабинет, что я не сразу заметил его хозяина. Епископ Кастро, тщедушный человечек в лиловой сутане, шел мне навстречу, почтительно склонив голову и потупив взор.

— Я нижайше приветствую ваше высокопреосвященство в своей скромной обители, — тихо произнёс он слегка скрипучим голосом, — Прошу прощения, что не встретил вас у ворот замка. Дела занимают не только все мои дни, но и ночью заставляют забыть об отдохновении, — он повёл рукой в сторону не замеченной мною ниши, — Прошу, присаживайтесь, отдохните с дороги, и мы обсудим наши дела.

В глубокой нише перед тлеющим очагом стояли низенький столик и два грубых деревянных кресла с высокими прямыми спинками. «Почти как у трона», — подумалось мне. Я устроился в одном из этих «тронов», а Кастро подошел к небольшому шкафчику и достал из него хрустальный кувшин с вином соломенного цвета и два серебряных кубка. Поставив кубки на столик, он налил их вином. Я демонстративно не обратил на угощение ни малейшего внимания. Где это видано, пся крев, чтобы маэстро отравлений пил вино в чужом доме, да ещё из рук такого лайдака!?

Кастро, взяв, было, свой кубок, вздохнул и поставил его назад. Помолчав с полминуты, он сказал своим поскрипывающим голоском:

— Цель вашего визита, ваше высокопреосвященство, мне известна. Хотелось бы знать, с чего вы намерены начать вашу инспекцию?

— Полагаю, всё-таки, — возразил я, — что вы, ваше преподобие, не до конца знаете цель моего визита. А начнём мы вот с чего. Сколько вам потребуется времени, чтобы сказать точно: сколько у вас содержится подследственных; сколько из них по какому делу, и в каком состоянии их дела?

— Я могу ответить на этот вопрос сразу. Сейчас в замке содержится триста двадцать семь подследственных. Двести семьдесят шесть из них обвиняются в колдовстве; пятьдесят один — в ереси; двенадцать из них, — в особо опасной. Из обвиняемых в колдовстве сто семнадцать дел в стадии завершения: подследственные полностью признали свою вину, и сейчас следователям осталось только выяснить, кого ещё эти колдуны и ведьмы завлекли и опутали своими сатанинскими чарами. Пятьдесят шесть дел по колдовству…

— Стоп, ваше преподобие! — прервал я епископа, — Оставим на время ведьм и колдунов. Это — преступники, конечно, опасные. Но вред, который они причиняют, несоизмерим с той опасностью, которую представляют еретики, враги нашей веры. Давайте, остановимся подробнее именно на них.

— Как вам будет угодно, ваше высокопреосвященство, — проскрипел епископ и, после короткой паузы, продолжил, — Восемь еретиков полностью признались, указали от кого они восприняли ересь и назвали своих учеников. Семнадцать полностью уличены, но упорствуют и не называют никого. Более того, четверо из них отказываются признать свои взгляды, проповеди и писания еретическими. Дела двадцати двух находятся пока ещё в самой начальной стадии. Причем, четырнадцать из них арестованы на основании показаний тех, которые полностью признались.

— Кстати. А эти восемь, как вы намерены работать с ними дальше?

— Сейчас мы используем их, если требуется, для очных ставок, а затем предадим суду. Их дела уже завершены.

— И что же их ждёт?

— Как, что?

Епископ удивлённо и недоверчиво посмотрел на меня. «Кардинал, генеральный инспектор инквизиции, а задаёт такие идиотские вопросы. А может быть, он просто притворяется и хочет проверить меня? — читал я в этом взгляде, — Впрочем, это глупо. Какая тут может быть проверка? Вопрос просто риторический. Его высокопреосвященство скучает и несёт невесть что». Вслух же он сказал коротко, но твёрдо:

— Костёр

— Хм… Костёр… — я побарабанил по столу пальцами, — Костёр — это, конечно, хорошо. И душу спасаем, и крови христианской не проливаем, и пастве наглядный урок даём. Это, конечно, хорошо. Но ведь есть же ещё один вид наказания для еретиков. Менее эффектный, но не менее эффективный. Я имею в виду пожизненное заключение.