Хроноагенты за работой - Добряков Владимир Александрович. Страница 18

Там работа шла полным ходом. Писарь быстро записывал. Монах, со скучающим видом опершись щекой на ладонь, наблюдал за работой «помощника». А тот методично, с оттяжкой стегал длинной, гибкой лозой по пухлой заднице подростка лет девяти-десяти, пристёгнутого к «топчану». После каждого удара подросток взвизгивал, дёргался всем телом и начинал быстро что-то говорить, перемежая слова рыданиями. Как только он умолкал, монах кивал, лоза вновь несколько раз побуждала красноречие; на заднице, ногах или пояснице появлялись новые лиловые рубцы, а мальчишка сначала визжал, потом, всхлипывая, продолжал давать показания. «Помощник» тем временем проверял гибкость лозы и, если не был ей удовлетворён, погружал её в бочку с водой и брал оттуда запасную.

Нам объяснили, что этот мальчишка — член одной из групповых семей, организованных Антонио д'Алонсо. Он сильно напуган и охотно даёт показания на других. Но как только речь заходит о нём самом, он, ну, стесняется, что ли. Вот и приходится побуждать его таким простым, но эффективным образом. И пусть скажет спасибо, от отца ему сильнее бы досталось.

Я благословил и эту компанию и, решив, что насмотрелся достаточно, направился к камере номер 12.

— Кого желаете допросить первым, ваше высокопреосвященство? — осведомился Кастро.

— Всё равно. Давайте в том порядке, как они идут в списке. Но прежде пришлите мне сюда писаря с их делами.

Стражник отпер дверь камеры и зажег свечи в двух канделябрах. Камера ничем не отличалась от тех, где мы только что побывали. Та же бочка с водой у входа, тот же «топчан», цепи и блок в потолке. Тот же очаг, жаровня, железное кресло. И разложенные в идеальном порядке «инструменты убеждения». Хорошо, пся крев, оснащен замок святого Себастьяна.

— Вы уверены, ваше высокопреосвященство, что вам не потребуются помощники? — проскрипел Кастро.

— Я же сказал, что мне никто не нужен, кроме писаря. Пришлите его, а за ним и подследственных, по очереди. И прикажите затопить очаг, здесь сыро.

Стражник затопил очаг, и я остался один. Минут десять я внимательно изучал пыточный арсенал. Пся крев! Трудно было представить человека, способного о чем-то умолчать или что-то отрицать, если к нему поочерёдно применить все эти приспособления. Плети и кнуты всех калибров; иглы, самой замысловатой формы, крючья, свёрла, клейма, всевозможные тиски, воронки с длинными гибкими хоботками, пачка тесных перчаток из грубой кожи и много чего другого.

Мои созерцания прервало появление писаря. Он положил на стол четыре папки с делами подследственных и почтительно преклонил колени. Я внимательно посмотрел на него. Это был юноша, почти мальчик в традиционной одежде послушника ордена святого Себастьяна. Желтый атлас плотно обтягивал ладную юношескую фигуру. Курточка, чулки, сапожки — всё было в обтяжку. На руках — перчатки из желтого шелка, голову обтягивал атласный капюшон. Открыто только лицо. Большие карие глаза смотрели на меня настороженно, даже с испугом.

— Встань, сын мой. Как тебя зовут?

— Лючиано дель Фасо, ваше высокопреосвященство.

— Садись на своё место, Лючиано. Нам предстоит трудная работа. Ты знаешь, кто я?

— Нет, ваше высокопреосвященство.

— Не лги, сын мой. Ложь — страшный грех. Я полагаю, весь ваш замок уже третий день стоит на ушах в ожидании приезда с инспекцией кардинала Марчелло. И уж наверняка епископ Кастро приказал тебе тщательно запоминать всё, о чем я буду говорить с еретиками, и незамедлительно передать ему слово в слово. Думаю, что ты не только хорошо пишешь, но и обладаешь незаурядной памятью, и епископ не случайно послал ко мне именно тебя. Ведь верно?

— Уверяю вас, ваше высокопреосвященство, — испуганно пролепетал мальчик, — Его преподобие ни о чем таком и словом не обмолвился!

— Опять ложь, сын мой, — сухо сказал я, — Но я прощаю тебе её, ибо она продиктована страхом, который внушает тебе епископ Кастро. Но, должен тебя заверить, тебе не стоит опасаться его больше, чем меня. Запомни, сын мой. Ты будешь записывать в протокол только то, что прозвучит после того, как я левой рукой коснусь виска. А после того, как я коснусь брови, ты не только не должен ничего записывать, но и боже тебя избави запомнить хотя бы одно слово! Ну, а если хоть одно из этих слов дойдёт до ушей епископа Кастро…

Я улыбнулся. Улыбка кардинала Марчелло вгоняла в холодный пот и нервную дрожь даже королей и герцогов. Мальчишка чуть не лишился чувств. Но тут я вспомнил улыбочку Кастро и быстро стёр со своего лица зловещую гримасу.

— Ты понял меня, сын мой? — ласково спросил я.

— Понял, ваше высокопреосвященство, — чуть слышно прошептал Лючиано.

— Вот и хорошо. А теперь приступим к работе. Прикажи привести первого.

Лючиано вышел из камеры и тут же вернулся. Я невольно залюбовался неслышными и грациозными движениями юноши. Минут через десять в камеру ввели Антонио д'Алонсо.

Эта эпоха ещё не знала фотографии, и в деле не было портрета д'Алонсо. Но примерно таким я и представлял его себе, когда мне рассказывал о нём Кастро. Даже тюрьма и пытки не смогли лишить его основного качества: способности нравиться определённому, весьма обширному кругу женщин. Было в нём что-то от кино или эстрадной звезды. Сейчас ему было уже ближе к сорока, чем к двадцати, но даже возраст не сумел его испортить. А каким он был в двадцать лет! Я напряг воображение и сделал поправку на тюрьму и возраст. Ах ты, лайдак! Да тогда за ним без оглядки на мужей и родителей бегала половина женского населения Генуи: от двенадцатилетних девчонок до сорокалетних вдов и почтенных матерей семейств. Почему-то именно такие вот смазливые личности и сводят с ума недалёких женщин. А таких женщин, увы, большинство, пся крев! Мне же такие личности всегда были противны. Если бы я встретился с ним при других обстоятельствах, я бы нашёл повод заставить его обнажить оружие. Видит Время, я целил бы ему только в одно место. Теперь понятно, что привело его к такой «ереси», и почему у него так много последователей.

Я, не глядя, благословил развратника и молча указал ему на кресло. Сам я в это время листал его досье. Беглого просмотра было вполне достаточно для уяснения того, что Антонио д'Алонсо не только развратник, но и трус, малодушная личность. Он начал говорить ещё тогда, когда по его изнеженному женскими ласками телу впервые прошлась плеть «помощника». На дыбе он сознался во всём. А уж когда ему надели «испанский сапог» и чуть-чуть затянули винты, он начал так быстро и так подробно перечислять своих последователей, что писарь не успевал за ним. Следователь был вынужден вызвать ещё одного. Список был составлен на нескольких листах и заполнен двумя разными руками. Вот ведь пьсяка!

Я уже выработал линию своего поведения и понял, каким образом я сломаю этого Антонио. Но для полноты впечатления и чтобы довести развратника до стадии спелости, я ещё десять минут листал досье. Потом я медленно поднял на Антонио тяжелый взгляд. Кардинал Марчелло умел это делать, дышлом его по затылку! От такого взгляда у людей и покрепче этого Антонио мокло в штанах. Антонио сжался в комок и затаил дыхание. Сейчас он напоминал кролика, пытающегося спрятаться от удава, затаиться в траве. Но я-то был не подслеповатый удав! Минуты две я молча разглядывал Антонио неподвижным взглядом. Всё, готов псина!

— Антонио д'Алонсо! Вы — страшный грешник, — медленно начал я замогильным голосом, — Надеюсь, вы сознаёте всю глубину своего падения?

— Да, ваше высокопреосвященство. Я слишком любил женщин и совершенно не заботился о спасении души; ни своей, ни тех, с кем предавался утехам плоти. Слишком часто я нарушал заповедь «не возжелай жены ближнего своего!», и за это вынужден сейчас расплачиваться.

— Да Бог с вами, мессир Антонио! — я сделал знак писарю, — Пусть бы вы переспали со всеми женщинами Генуи и окрестностей. Это касается только их семей. Но вы пали гораздо глубже!

— Вы хотите сказать, ваше высокопреосвященство, что я чувственную, плотскую любовь ставил выше семейного долга и учил своих последователей достигать наибольшей радости в отношениях между мужчинами и женщинами?