Бешеный прапорщик. Части 1-18 (СИ) - Зурков Дмитрий. Страница 60

— Господа, к Вам нет никаких претензий. Вы действовали как законопослушные подданные. Единственно, к многоуважаемому Михаилу Николаевичу есть небольшой вопрос. По-видимому, на имеющийся у Вас пистолет Маузер нет документа, оформленного в соответствии с утвержденными правилами? Не переживайте, в этом нет большого греха, но у меня будет к Вам убедительная просьба моего прямого начальника ротмистра Воронцова — пожертвовать часок времени и дождаться его, тем более что он в курсе Ваших приключений. А пока, прошу выпить чаю. Если есть необходимость проинформировать близких или начальство о месте Вашего пребывания, то мы это непременно организуем. Во всяком случае, телефон в Вашем распоряжении.

Михаил Николаевич был в Москве проездом, поэтому, любезно предложенной возможностью позвонить воспользовался только Бартонд. Связавшись через барышню, со своим коллегой и заручившись его согласием на проведение занятий, он с удовольствием отдал должное чаю с бутербродами, тем более что в отличие от друга, который успел перекусить с Павловым и после перенесенных испытаний испытывал поистине волчий голод. Впрочем, его друг немногим уступал ему в аппетите, и новый поднос с сэндвичами оказался очень кстати. Владислав Викторович взирал на сие лукуллово пиршество с улыбкой гостеприимного хозяина и, заявив, что: «преломленный вместе хлеб, делает людей друзьями» внес и свою лепту в эту очень позднюю трапезу.

Когда первый голод был утолён, друзья совсем освоились в этом, не совсем обычном месте и с любопытством оглядели кабинет. Михаил Николаевич, который и вправду увлекался приключенческой литературой и кроме романов Жюля Верна с не меньшим удовольствием почитывал произведения своего английского коллеги — сэра Артура Конан Дойла. И вот теперь он решил выступить в амплуа сыщика Шерлока Холмса и по внешнему виду помещения, мебели, книгам и прочему составить представление об его хозяине, ибо столь молодой офицер им не был, хотя явно проводил в нем немало времени.

И так: несколько книжных шкафов. Перечень книг вызывало удивление: Статистические ежегодники России соседствовали с томами Военной Энциклопедии Сытина, издания по криминалистике с подшивками журнала «Наука и Жизнь» и несколькими томами Карла Маркса на английском языке. Между ними стоял внушающий уважение сейф, а чуть далее шахматный столик с неоконченной партией. Массивный письменный стол был абсолютно свободен от бумаг. На нем стояла лампа с зеленным абажуром, письменный прибор и, как это не странно, — арифмометр. Несколько кресел, на которых разместились доктора, невысокий столик с самоваром, чашками и подносом с бутербродами. Доктор долго не мог понять, что именно по его мнению не хватает в этом кабинете. Но затем понял: в кабинете не было портрета царствующего Императора Всероссийского!! Но зато весело сразу три небольших портрета. Это были цветные изображения Императоров Николая Павловича и Александра Александровича, а так же графа Александра Христофоровича Бенкендомрфа. Михаил Николаевич так и не смог прийти к каким-то выводам по личности хозяина кабинета, но пока оставил свои мысли при себе. А вот его друг не сдержался. Бартонд умиротворённо оглянулся вокруг и одобрительно произнес:

— А уютно, здесь у Вас, Владислав Викторович. Прямо-таки и не верится, что всё это можно встретить… — Здесь он запнулся и, закашлявшись, попытался скрыть смущение.

— Вы, вероятно, хотели сказать в управлении жандармерии, там, где допрашивают, секут и вздергивают на дыбе? — понимающе улыбнувшись, спросил корнет.

Бартонд покраснев, пробормотал, что он: «совершенно не это имел в виду». Но затем, видимо решив, что слишком уж тушуется перед этим «юнцом в голубом мундире», с вызовом, и чуть резче, чем собирался поначалу, выпалил: «Можете на меня обижаться, но — почему бы и нет?!».

— А я и не обижаюсь, привык-с. — Иронично усмехнулся его собеседник. — Немудрено, что среди просвещенных и ученых мужей, — чуть привстав и наклонив голову в сторону визави, — распространены подобные заблуждения. Особенно после пасквилей аналогичных вот этому.

Достав из кармана записную книжку, он зачитал несколько фраз: «…В Царском Селе принимают не очень ласково, но оригинально. Как только я вошёл, меня окружила толпа жандармов, и руки их тотчас же с настойчивой пытливостью начали путешествовать по пустыням моих карманов. Наконец, один из них отступил от меня шага на три в сторону, окинул мою фигуру взглядом и скомандовал мне:

— Раздевайтесь!

— То есть — как? — спросил я.

— Совершенно! — категорически заявил он…

Двое из них, обнажив сабли, встали у меня с боков, третий пошёл сзади, держа револьвер на уровне моего затылка. И мы, молча, пошли по залам дворца. В каждом из них сидели и стояли люди, вооружённые от пяток до зубов. Картина моего шествия была, видимо, привычной для них, — только один, облизывая губы, спросил у моих спутников:

— Пороть или вешать?

— Журналист! — ответили ему.

— А… значит — вешать! — решил он…».

Сочинение почетного члена Императорской Академии Наук Максима Горького, он же Алексей Максимович Пешков. А может быть, господина Лермонтова процитировать?

— Господа, господа, — умиротворяюще произнес Михаил Николаевич, — довольно спорить.

Вот кстати, позвольте полюбопытствовать: а почему у Вас в кабинете портреты именно Императоров Николая Павловича и Александра Александровича размещены? Не Петра или Екатерины Великих, к примеру?

— Кабинет это не мой, а ротмистра Воронцова. Если не возражаете, то он сам и ответит.

— А никакой тайны здесь и нет, — раздавшийся от двери уверенный мужской голос заставил всех дружно обернуться.

— Позвольте представиться, господа, ротмистр Воронцов Петр Всеславович, честь имею. Не взыщите, что без стука, но кабинет сей, в некотором роде мой.

На пороге стоял высокий мужчина лет тридцати пяти. Кавалерийский китель с серебряным аксельбантом, знаком кадетского корпуса и юнкерского училища как влитой сидел на стройной, мускулистой фигуре, которую скорее ожидалось встретить в строю кавалергардов, чем в кабинете жандармского управления. Мелодичное позвякивание шпор на высоких сапогах, напомнили доктору пару строчек из стихов, которые любил напевать в минуты хорошего настроения, записной сердцеед и гусар по убеждениям — поручик Дольский, серьёзно уверовавший в то, что в прошлой жизни был легендарным Бурцевым и Денисом Давыдовым, причем одновременно: «Запомни, юный друг корнет, чем громче шпоры звон, звучит пленительней сонет — шедевром станет он…».

Короткая стрижка, на лице ни единой морщинки и совершенно седые виски и — шрам. Профессиональный взгляд хирурга, безошибочно идентифицировал последствия ранения холодным оружием.

Подойдя к письменному столу, он положил на столешницу несколько номеров свежих газет, — А который теперь час, неужели уже утро? — подумал Михаил Николаевич.

Словно отвечая на невысказанный вслух вопрос, ротмистр подтянул гири массивных напольных часов и выставил по карманному хронометру стрелки. При этом на эфесе шашки стал, виден алый медальон Анны 4 — й степени.

— Владислав Викторович, — обратился ротмистр к корнету, — прибыли срочные документы. Прошу Вас, изучить и доложить свои соображения как можно быстрее.

— Непременно, Петр Всеславович, разрешите идти? Получив разрешение, корнет щелкнул каблуками и, попрощавшись, удалился.

— Ну-с, господа, ещё буквально полчаса, и Вас доставят домой. — Очень быстро просмотрев протоколы, ротмистр отложил их в сторону и внимательно посмотрел на докторов. — Получается, нападение неизвестных. Причина не ясна, лиц не запомнили. Единственная зацепка: девица, одетая курсисткой, которая несколько нетрадиционно использует нюхательный табак. Я ничего не упустил, господа? Нет?

— Тогда, не сочтите за попытку оскорбления, Михаил Николаевич, ибо господин Бартонд действительно ничего не мог видеть. Лукавите, а возможно не хотите говорить или не можете. Боитесь?! Нет, нет, не спешите требовать сатисфакции, или же, как в русских сказках говорят: не вели казнить, вели слово молвить. Договорились? Тогда, позвольте озвучить мои соображения, а засим вынесите свой вердикт.