Сбитый ритм (СИ) - Филатова Майя. Страница 27

— Гости. Время до заката, — выплюнула сестра и удалилась.

С трудом открыв тяжеленную дверцу, я вывалилась на площадь — именно площадь, ровную, посыпанную мелкими камешками. Интересное местечко! Главное, не помню ни фига, хотя должна была проезжать в ночь прибытия.

В центре площади на трех широких ступенях высился памятник. Нижняя часть — черный каменный цилиндр шириной полтора десятка шагов и высотой с полторы меня, верхняя — стилизованный костер из молочно-белого камня. По верхнему краю цилиндра вилась золотая надпись «Во имя Апри», ниже — колонки с именами. Наверху, в центре каменного «костра», незримая колонна свернутого пространства поддерживала золотой овал. Хм… Это гражданской войне Объединения, видимо. И правда, площадь — настоящая ловушка для штурмующих: с трех сторон монастырь, крутой берег озера, и скала, обтесанная до вертикали, с четвертой — узкое «горло» на дорогу шириной в две телеги. Есть где головы сложить, короче.

Я начала обходить памятник, и быстро поняла: венчает его не овал, а диск, но сейчас он отвернут от монастыря и смотрит плоской стороной ровно на солнце. Цветочек, ага…

Вдруг меня ткнули под лопатки, да так резко и неожиданно, что я не успела среагировать.

— Ке-е-е-т! Жива-здорова-а-а-а-а! — закричал Маро, и крутанул меня над землёй, — я тут уж собирался идти штурмовать этот молельный дом! Забрали, понимаешь, главного дегустатора, как нам теперь бухать-то?!

— Каком кверху! — засмеялась я в ответ, — поболеть уже нельзя!

— Нельзя! Нам вот сказали, ты тяжёлая, может, и не выйдешь. А ты лёгкая как пёрышко, ух-ха-ха!

— Да опусти ты её уже! Неприлично ведь! — зафырчала Эвелин, прыгая вокруг.

— Лан, лан, не парься, сестренка.

Маро поставил меня на землю, и едва успел поймать упавшую с плеча объемную сумку. Эви меж тем тоже полезла обниматься.

— А сама-то, сама-то! — язвительно прокомментировал Маро, — поборница приличий! Ну так что, во-о-н к тем кустикам на бережку отойдём, отметим…

— Ч-что-о-о?! Ты настойку принёс?! — Эв бросила обниматься и резко повернулась к Маро, — ах ты дрын пупырчатый! Только попробуй достань! Я не посмотрю, что брат, за бубенцы подвешу, усёк?

— Тю! Давно усёк, что ты зануда! — заржал Маро, — и неумеха, к тому же! Проверяла сумку, проверяла, да прочухала, э? Неумеха, неумеха, бе-бе-бе!

— Неумеха?! А после охоты тебя кто откачивал?! О Апри, и почему тот монторп тебя не разодрал! Тарвол ты, и больше ничего!

— Ребят, ребят, вы ща ведь огребёте, ну! Вон, девушки уже пунцовые от ваших диалогов! — засмеялась я.

Шагах в десяти от нас скособочилась телега — подломилась ось. Несколько юных монашек перекладывали мешки и корзины на новый транспорт, за их работой наблюдала монахиня-стражница. Одной рукой она держала алебарду, а другой поглаживала рукоять длинного кинжала на поясе. Взгляд исподлобья не обещал ничего хорошего ни подозрительным «гражданским», которые за каким-то лядом приперлись под священные стены, ни подопечным, если продолжат развешивать уши на мирские разговорчики.

— Ой… ох…. Пр-ростите… я того… не того, — пробормотал Маро и замолчал, разглядывая тонкие белые лодыжки и запястья монашек, которые в процессе разгрузки-погрузки перестали следить за «приличностью» своих одежд.

— Ишь пялится, тарвол весенний, — процедила Эвелин.

Я фыркнула: Маро — второй бабник театра после Трена, чему удивляться-то.

— Эм… ладно. Ну, как там без меня в театре? Как Отто? — обратилась я к Эвелин, — в него ведь дротик попал, как я понимаю? Ты сама вылечила?

— Да, ничего особенного, — пожала плечами лекарка, — рана глубокая, но узкая, и края ровные. Сейчас бы уже выступал, если б не праздники. Ты-то как? Я всегда думала, что ранить человека через созданный им же фантом это ересь во всех смыслах… Но когда тебя начало лихорадить… Как это лечат?

— Топят, — усмехнулась я, — берут за шкирку и в источник с головой, буль-буль… Да отстань, откуда я знаю, какой там состав! Источник и источник. Священный же, ну… Это ты лучше скажи, чем тогда представление кончилось? Перед лордом долго извинялись?

— Никак не извинялись. Тебя прикрыли, и представление прошло, как обычно, — сухо ответила Эвелин, — лорд остался доволен, поедем к нему теперь, как праздники кончатся. С наступающим, кста…

— Эй, эй, Эв, ты чего вообще городишь?! — воскликнул Маро, отрывая взгляд от монашек, — Кет, не слушай её! Какое там «как обычно»! Халнер такую иллюзию закатал, у меня до сих пор челюсть в озере валяется! Кет, прикинь! Иллюзия тебя, делающей иллюзию! Не отличить вообще! Во-об-ще! Я и не знал, что он так может! Никогда бы не поверил, что это не ты на сцене, если б не знал!

— Ого! — только и произнесла я, — а это… сама иллюзия-то как обычно? Я такое повторю?

— Основное да, как всегда, только четче и… как-то реальней, что ли… Да забей, лорд уж подробности забудет к тому времени. Тут главное, чтобы Дарн не залупился. Но если что, его Халнер снова… гы-гы-гы… на место поставит, гы-гы-гы…

Маро ухмыльнулся и многозначительно подвигал бровями.

— Так что, Кет, ты Полносолнцее в обители встречать будешь? Не уедешь? — резко спросила Эвелин.

— Эм… ну да. Ещё разок утопят, видимо. К празднику готовятся, конечно, но это все мимо, а я и не лезу. Мне б вылечиться и выйти, пока с голодухи не перекинулась… Благодать-то благодать, а жрать нечего! Овощной отвар и размазня в лучшем случае… А ты чего лыбишься? — я ткнула Маро в не по годам круглый живот, — сам-то на мамашкиных харчах не худеешь!

— Так на вот, поправляйся, скелетина! — Маро тут же вынул изрядно помятый сверток с пирожками.

Потом наклонился ко мне и прошептал, указывая взглядом на монашек, которые как раз укладывали последний мешок:

— Голодно, говоришь, там? А давай, может, девочек угостим? Пирожочками для начала…

— Маро! Дубина! Прекрати сейчас же! — прошипела покрасневшая до корней волос Эвелин, — тебя ж казнят за святотатство! И на глазах у матери!

— А я не к тебе обращаюсь, — фыркнул Маро, — так что, Кет, как думаешь?

— Думаю, Эв права, и тебя вы… м-м, явят благодать алебардой по самые гланды. А что, Хели тоже здесь?

— Да вон они общаются, — кивнул куда-то Маро, и тихо добавил, — слушай, а ходы в монастырь есть боковые? Не в курсе? А как часто эти обозы…

В этот момент телега с монашками угрохотала в обитель, и на дальнем краю площади я заметила Хелию. И не только её.

Театр, в котором меня держали, был в прямом смысле семейным предприятием. Так, Хелия, у которой я жила, оказалась не только матерью Маро и Эвелин, но и сестрой Халнера с Дарном. Добрая женщина относилась ко мне тепло, и тоже приехала навестить… но сейчас общалась со своим старшим братом — тем, который и приволок меня сюда лечиться. А теперь стоял спиной и даже не думал оборачиваться.

— …через забор. Э-э-й? — Маро ткнул меня под рёбра, — ты слушаешь?

— Слушаю, мля!…

Проговорили долго. Со временем к нам присоединилась Хелия (Халнер помахал рукой и удалился в обитель). Когда солнце коснулось гор на противоположной стороне озера, пришли стражницы, разогнали нашу кампанию, и препроводили меня на закатную службу.

После службы собиралась шмыгнуть к себе — у людей праздник, чего хмурой и голодной рожей светить? Но меня буквально за шкирку поймала сестра Нилия, старшая по купальням. Не смотря на то, что я почти ни с кем не общалась, слухи о благочестии этой старой девы знала хорошо. Поговаривали, что некоторые молодые монашки после беседы с ней начинали отмаливать и свои грехи, и предков, и друзей, и предков их друзей, и вообще всех на свете, причём грехи самые невообразимые, вроде мытья посуды в неподобающее время суток.

Нилия поджала тонкие губы, прошипела:

— Пресветлая Селестина ждёт.

Затем монашка крутанулась на месте, и двинулась через двор к небольшому корпусу, что примыкал к саду.

Белые стены двухэтажного строения смыкались под тупыми углами — видимо, в плане это восьмиугольник. Высокое крыльцо на одной из сторон вело сразу на второй этаж. Дверь одна, в самом конце. Постучав и получив ответ, вошли.