Скрипачка - Бочарова Татьяна. Страница 10

Алька удивленно посмотрела на испорченную страницу. Что, интересно, заставило Ваську сделать эту странную запись? И что она может означать? Девушка перевернула страницу, и ее удивление возросло. Там, на следующей странице, фамилия «Саврасенков» была написана еще три раза, но уже без вопросительного знака. И дальше, точно так же крупно и размашисто, значилось четыре раза «Омелевский».

Дверь приоткрылась.

— Ну бывай. — Васька боком вошел в спальню. — Увидимся на неделе. Я пока свободен.

Алька бросила записную книжку в коробку и, сев на кровать, стала сосредоточенно рыться в сумочке. Чегодаев отключил телефон и усмехнулся:

— Никому сегодня не спится. Выходной называется!

Он взял коробку и спрятал ее обратно в шкаф.

8

Домой Аля попала лишь к десяти часам. Васька, расчувствовавшись, подбросил ее на машине до самого метро. От недосыпа Альку покачивало, настроение было хуже некуда.

Она пыталась разгадать, для чего Ваське понадобилось портить записную книжку, бесцельно и многократно делая в ней одну и ту же запись. Фамилии «Саврасенков» и «Омелевский» были ей знакомы. Петя Саврасенков был скрипач, а Ваня Омелевский — альтист, оба они раньше работали у Кретова и ушли из Московского муниципального, один полгода, другой — несколько месяцев назад.

Почему имена этих людей попали именно на эту страницу? Связано это как-то с покойным дирижером или запись сделана здесь случайно? О чем думал Васька, когда раз за разом выписывал фамилии струнников?

Алька понимала, что ответить на эти вопросы ей может лишь один человек — сам Чегодаев. Но на это рассчитывать не приходилось. О том, что разговаривать с Васькой о Кретове и Валерке бесполезно, она поняла час назад, покидая чегодаевскую квартиру. Перед уходом Алька, видя хорошее Васькино настроение, попробовала завести с ним разговор о странном поведении Павла Тимофеевича и своих сомнениях в том, что его убил Рыбаков. Васька тут же взвился, от его благодушия не осталось и следа, и обсуждать эту «идиотскую», по его выражению, тему он категорически отказался.

Причин этому могло быть две. Первая, и более вероятная, — его личная неприязнь к Валерке. Тот достал Ваську своими вечными опозданиями и потерей нот, а кроме того, ругался с Чегодаевым по поводу штрихов и оттенков, абсолютно не взирая на его инспекторский чин.

Вторая причина казалась Альке маловероятной, но тем не менее сбрасывать ее со счетов нельзя. Васька мог знать что-то о Кретове, что-то связанное с ушедшими из оркестра струнниками. И почему-то ему вовсе не хотелось, чтобы это выплыло наружу. Поэтому он был рад подвернувшейся возможности списать все произошедшее на Рыбакова.

Так или иначе, от Чегодаева Альке ничего больше не узнать. Ну и ладно! Теперь можно заняться Кретовым.

Полтора часа сна ее освежили, и к полудню Алька уже сидела в маленькой уютной Ленкиной квартире, удобно развалясь в стареньком кресле с деревянными подлокотниками. Бывать у Ленки Алька обожала — здесь она ощущала необычайный покой и комфорт. Тут все напоминало Альке родительскую квартиру, в которой прошло ее детство и которую она покинула шесть лет назад, восемнадцатилетней девчонкой. С тех пор ее помотало изрядно: сначала жила в общаге, потом по съемным комнатам и только в прошлом году наконец обрела свой угол, да и тот крошечный, почти пустой, со злобной Элеонорой Ивановной за соседней дверью. А в Ленкиной небольшой комнатушке с веселыми голубыми обоями так замечательно было болтать вечерами и даже ночи напролет. Тихо поскрипывал клетчатый, чуть потертый диван, таинственно поблескивало в углу старинное пианино, черное, тяжелое, с канделябрами по обеим сторонам. На секретере сидели две большие куклы, Маша и Наташа. Маша была без глаза, а у Наташи заметно поредели волосы, но Ленка их не убирала, и иногда, особенно в сумерках, Альке казалось, что Маша подмигивает ей уцелевшим глазом: что, мол, подруга, идут дела-то? Тогда Алька потихоньку подмигивала ей в ответ: дескать, ничего, дела идут, все хоккей!

Однако сегодня Алька на кукол не обращала внимания — слишком серьезным был повод, по которому она явилась сюда. Ленка была единственным человеком, которому Алька решилась доверить свой тайный план, потому что в одиночку ей, Альке, с таким делом просто не справиться.

Подруга слушала Алю молча, не перебивая, иногда чуть наклоняя голову в знак согласия, изредка вопросительно поднимая брови, но ничего не говоря. Наконец Алька умолкла и перевела дух.

— Ну что скажешь? — с надеждой поинтересовалась она.

— Скажу, что ты чокнулась. — Ленка поудобней устроилась на диване напротив Али, закинула ногу на ногу. — Где ты собираешься искать неведомого убийцу? Ты хоть примерно представляешь себе, что это такое? Все равно как найти иголку в стоге сена. И вообще, это же чертовщина! Ясно, что кипятильник включил Рыбаков, кого же мы будем разыскивать?

— Мне не ясно! — отрезала Алька.

— Значит, тебе нужно к психиатру, — спокойно констатировала Ленка.

— Но ведь я тебе все объяснила — только что, — в отчаянии проговорила Алька. — Если человек не признался…

— Из этого совсем не следует, что он не убивал! Мало ли, сколько преступников не сознаются в своих преступлениях, — что ж, всем верить, что ли, когда есть неоспоримые доказательства?

— Валерка не преступник!

— Аль, у тебя просто поехала крыша на почве того, что он отказался тебя трахнуть! Ты теперь из-за этого готова из него святого сделать. А он обыкновенный, поверь мне. Я-то его четвертый год знаю, и каким он был и каким стал. Копчевский правильно сказал — пить меньше надо, тогда и кипятильники включать не захочется. Ну чего надулась?

Алька сидела, сощурив глаза и закусив нижнюю губу — так она делала всегда, когда собиралась идти наперекор всему, даже здравому смыслу.

Ленка, прекрасно знавшая свою неугомонную подругу, улыбнулась:

— Черта лысого я тебе доказала, да?

— Угу.

— Вот горе мое! — Ленка насмешливо покачала головой. — Ладно, так и быть.

— Что? — Алька быстро выпрямилась в кресле.

— Будем искать вместе виртуального убийцу. Вот только вопрос где. Может, он во Владимире остался, а мы будем Москву-матушку перепахивать?

— Лен, ты прелесть! — Алька повисла у приятельницы на шее.

— Смотри не задуши. Выкладывай лучше, с чего ты собираешься начать, мисс Шерлок Холмс.

— С дома, где жил Кретов. Адресом Васька меня снабдил, остается пойти побеседовать с соседями — хоть какую-то исходную информацию добудем.

— Так и станут с тобой соседи разговаривать, — усмехнулась Ленка.

— Да почему? Ведь они должны знать про Кретова — как жил, кого к себе пускал…

— Удивляюсь я тебе, Алина, — перебила Ленка. — Уж, кажется, не первый год, как уехала из своего Воронежа, а все не привыкнешь. Тут Москва, а не деревня, где все всё про всех знают. В многоэтажках люди годами живут и не ведают, как зовут соседа за стенкой. Утром — на работу, вечером — с работы и на боковую, общаться некогда. Так что, боюсь, твои надежды не оправдаются.

— Я все же попробую, — твердо сказала Аля.

— Когда ты хочешь туда пойти?

— Завтра.

— Завтра? — Ленка задумалась, что-то прикидывая в уме, и огорченно развела руками: — Завтра я не могу. Должна быть в одном месте позарез. Это насчет мамы.

Алька сникла. А она так надеялась, что завтра уже что-нибудь удастся выяснить. Каждый день дорог — след настоящего убийцы теряется все больше. Не говоря о том, что такое лишний тюремный день для невиновного человека. Но об этом она думать не будет! Ясно одно — придется идти самой, потому что у Ленки действительно серьезные обстоятельства: тетя Шура, ее мать, серьезно больна, может быть даже неизлечимо. Ленка мотается по врачам, ездит с матерью на консультации, и грех Альке требовать от подруги, чтобы та непременно освободилась по первому требованию.

— Не бери в голову, Лен, — сказала Алька. — Я справлюсь сама.

— Может, послезавтра?