Диктофон, фата и два кольца, или История Валерии Стрелкиной, родившейся под знаком Льва - Ларина Елена. Страница 30

Мне стало интересно, как же выглядел Васин? И эту информацию услужливый Интернет мне предоставил. Среди перечня работ художника я увидела карандашный набросок к автопортрету. На меня смотрело мечтательное лицо юноши лет двадцати пяти в обрамлении темных локонов. Глаза молодого человека чем-то напоминали глаза лани. Большие, черные, с томной поволокой. Красивые глаза… Судя по всему, Васин был человеком приятным во всех отношениях: пригож собой, неплохо писал и явно обладал неконфликтным характером.

Далее среди работ художника я увидела набросок лица мужчины, столь похожего на Громова. И снова меня поразили глаза, в которых застыли боль и горечь. Да и весь его облик почему-то вызвал сострадание. Да… Довольно странное чувство, однако, вызывает у меня граф-убийца! Нужно будет встретиться с этим краеведом. Раз он написал статью о Белопольских, то вполне может обладать еще какой-нибудь информацией, которая не вошла в публикацию. А меня в данном случае волновал вопрос, что за человек был граф? Какой у него был характер, какие отношения с женой? И что такого могло между ними произойти, чтобы граф решился на убийство? Был ли это просто припадок бешенства, или преступление имело совершенно другие мотивы?

Я вышла из кафе и стала искать ломбард. Мне нужен оценщик либо специалист, хорошо разбирающийся в старинных вещах. Дело в том, что, когда я приводила себя в порядок после прогулки с Чарли, у меня из кармана выпала пудреница, найденная на болоте. Рассматривая ее при ярком электрическом свете, я поняла, что этой вещице много лет. А потом, когда я по мере своих сил попыталась ее отмыть, с удивлением увидела, что она золотая, с тонким изящным серебряным орнаментом. Наверняка старинная. Я решила взять ее с собой в Выборг и показать специалисту.

Я переступила порог ломбарда и осмотрелась. Нельзя сказать, что это заведение поразило меня солидностью и респектабельностью. Но в моем положении выбирать не приходилось, и я, решив не привередничать, обратилась к пожилому мужчине, стоявшему за прилавком.

— Добрый день…

Он услужливо наклонил голову: дескать, и вам того же.

— Не могли бы вы оказать мне услугу?

— Смотря какую?

— Я хотела бы оценить эту вещь… К сожалению, она не в лучшем виде, грязь въелась довольно сильно… Но все же… Хотелось бы узнать, пусть и ориентировочно, когда была сделана эта пудреница.

— Пойдемте к ювелиру.

Мы прошли через дверь с надписью «служебный вход» и оказались перед железной дверью. Мужчина постучал в дверь.

— Иваныч, открывай! Клиент пришел.

Дверь тотчас открылась, и на пороге показался мужчина лет шестидесяти, взъерошенный и чем-то напоминающий нахохлившегося воробья.

— Чем могу? — спросил он меня и окинул с головы до ног оценивающим взглядом. — Что вы хотите?

— Оценить одну вещь.

— Прошу, — сказал Иваныч и провел меня в комнату.

Комнатка была два на два метра, малюсенькая. Посередине стоял стол с каким-то приспособлением.

— Ну, девушка, доставайте, с чем пожаловали, — прервал мои мысли Иваныч.

Я положила перед ним пудреницу. Он взял ее, долго рассматривал через лупу, потом поднес к своему приспособлению и немного ее повертел, потом обернулся ко мне.

— Продать хотите?

Я отрицательно покачала головой.

— А что тогда?

— Узнать, когда она была сделана.

Иваныч подозрительно на меня посмотрел, помолчал, наверняка раздумывая, где же я могла это добыть, но все-таки ответил.

— Это золото. Конец девятнадцатого века. Чья работа, точно сказать не могу, вещицу еще нужно привести в порядок. Но то, что это ручная работа и мастера высокого класса — факт. Недешевая вещица. А вы… Уверены, что не хотите продать ее?

— Нет. Ни в коем случае. Понимаете… — Я посмотрела на ювелира круглыми невинными глазами, примерно так, как смотрит Чарли, стащив со стола кусок мяса. И попыталась объяснить, откуда взялась у меня эта пудреница. — Я нашла ее возле нашего фамильного сада, когда выгуливала собаку. А теперь хотела бы узнать, могла ли эта вещь принадлежать моей прабабке…

— А она у вас была богатой женщиной?

— Более чем.

— Тогда очень даже может быть. Понимаете в девятнадцатом веке, так же как и у нас теперь, истинное благосостояние оценивалось по мелочам.

Я улыбнулась, да, это мне знакомо. Точнее, я хорошо знаю эту фразу. Действительно, о человеке мы судим не по тому, на какой машине он ездит или какая на нем одежда, а по тому, сколько стоит его галстук или поводок его собаки. Это мне еще отец говорил.

— Белка, запомни, у тебя может быть не очень дорогое платье, но туфли и сумочка должны быть стильными и недешевыми. Не говоря уже о косметике и белье. Мелочи говорят о человеке, намного больше, чем можно себе представить.

Повзрослев, я смогла убедиться в правоте его слов. И теперь ювелир произнес почти то же самое. Более того, его высказывание подтвердило мои смутные догадки. Эта пудреница принадлежала кому-то из дома Белопольских. Конечно, еще рано утверждать, что ее потеряла графиня. А вдруг это Громов подарил антикварную пудреницу жене? И ее потеряла не графиня, а сама Анна? Но все-таки очень возможно…

— Послушайте, — обратилась я к Иванычу, — а можно примерно установить, сколько времени эта штука пролежала в земле?

— Только предположительно… Судя по окислению серебряного орнамента…

— Ну сколько? Год, два…

— Дольше, намного дольше.

— Пять?

— Я же сказал: намного дольше.

— Спасибо. Сколько я вам должна за консультацию?

— Пятихатку дайте, и порядок.

Значит, Громов с женой отпадают. Тогда… От того, что я приближаюсь к разгадке тайны, у меня даже дух захватило. Тем временем ювелир выжидающе на меня посмотрел. Я протянула ему пятьсот рублей и направилась к выходу. Ювелир сказал мне вслед:

— Надумаете продавать, милости прошу.

Я кивнула, дескать, если вдруг что — к вам и только к вам. А потом вышла на улицу. Следующей моей остановкой в Выборге должна была стать редакция газеты, которая опубликовала статью краеведа.

Едва я переступила порог редакции, как тотчас почувствовала, что у меня защемило сердце. Вот он, такой безумно родной и дорогой для меня мир! А еще я поняла, как соскучилась по бешеному ритму и суматохе, свойственным всем газетам и журналам на свете.

Время здесь несется с совершенно другой скоростью… Как же мне этого не хватает! Вот такой безумной жизни…

Хотя редакция выборгской газеты, которая так и называлась «Город», по сравнению с северной столицей показалась мне оазисом относительного спокойствия. Здесь, как водится, проносились по коридорам журналисты, что-то объясняя на ходу редакторам, верстальщикам и самим себе, сыпали анекдотами увешанные аппаратурой фотокорреспонденты, над чем-то заразительно ржал народ в курилке… Но это были не наши безумные лабиринты, куда один раз попав, ты вклиниваешься в совершенно иное измерение и начинаешь жить на сверхзвуковых скоростях.

Я прошла в комнату отдела истории города. Редактором там оказалась моя ровесница, довольно стильная и безусловно суперсовременная девушка.

— Привет! — дружелюбно сказала она, как только я переступила порог.

— Привет, — улыбнулась я. — Я журналист из Питера, и мне нужна ваша помощь.

— О как! — пожала плечами девушка. — И чем же мы можем помочь столичному гостю?

— Я прочитала статью вашего краеведа Гостюхина и хотела бы с ним поговорить.

— Не выйдет, — сказала девушка.

— Почему? Ни грамма информации варягу?

— Да брось ты! Была б тут информация! Просто сам Гостюхин — с приветом. Он иногда приносит нам материалы, и, если они нам подходят, мы их публикуем. Вот и вся любовь. В смысле, на связь он выходит исключительно сам и по собственной воле.

— Но телефон-то у тебя его есть?

— Телефон есть, но говорить он с тобой не станет. Терпеть не может журналистов.

— Странная позиция для печатающегося человека. И все же, чем черт не шутит. Вдруг повезет.