Муж мой - шеф мой? или История Мэри Блинчиковой, родившейся под знаком Тельца - Ларина Елена. Страница 15

Сумасшедшую Азу Арнольдовну, которая тягучим трубным голосом не рассказывала, а пела «Экономическую теорию» вместо прежней политэкономии, Сашка окрестил Цыганкой Азой.

Обжегшись раз на молоке, я решила дуть на воду и перво-наперво выяснила у Сашки дату его рождения. Так учила незабвенная Эльга Карловна и на наши недоуменные улыбки строго отвечала, что звезды — не лгут, а выбирать мужчину нужно только и только по звездам. И неожиданно для себя очень обрадовалась, узнав, что по гороскопу Сашка — Рак, а следовательно, подходит мне целиком и полностью. Во всяком случае, так говорили звезды…

Что касается Степана, то я была больше чем уверена: он — Стрелец. В моей тетрадке до сих пор сохранилась запись, сделанная с громогласных слов Эльги Карловны: «Стрелец — страстная любовь, кончающаяся крахом». Я тогда еще скривила гримаску, а Эльга, наклонившись ко мне, сделала страшное лицо, зыркнула глазищами и изрекла: «Мэри, не связывайся со Стрельцом, в нем твоя погибель!..» И ведь права оказалась!

Мы ходили вместе в кафе, в кино — если у кавалера водились деньги. Был неподалеку от Финэка симпатичный гриль-бар, где настоящие грузины готовили совершенно фантастического цыпленка табака. Я предпочитала белое мясо, Сашка же обожал грызть куриные косточки.

— Как ты можешь это есть? — недоумевала я, глядя, как Таланов с хрустом перекусывает кость.

— Это же самое вкусное, Машка!

Когда у будущего финансиста финансы кончались, мы часами бродили по улицам. Даже в подъездах иной раз ошивались, грели у батарей руки. Иногда садились в трамвай и ехали куда глаза глядят.

И вот через несколько месяцев такого времяпрепровождения приглашает Сашка меня в гости. Родители, мол, завтра уезжают в канонические гости и квартира будет свободна.

— Чай, кофе, потанцуем, — небрежно так говорит и потешно подмигивает. А сам красный, как галстук пионерский.

— А что делать будем?

— Смотреть новый фильм! — моментально нашелся Сашка.

— Какой? Я стрелялки-страшилки не люблю, — капризно протянула я.

— Не волнуйся, фильм что надо, тебе понравится! Но название пока не скажу — сюрприз!

Итак, формальная сторона дела была утрясена. Мэри Блинчикова идет к своему одногруппнику смотреть фильм на видео. Культурное, можно сказать, мероприятие. Теперь мне предстояло разобраться с моральной стороной.

Степан уже давно мне не снился. Со времен канарской сказки прошло полтора года, и я изменилась. Чего греха таить, в интимных вопросах я была полнейшим профаном. Та ночь в волшебном замке прошла как в угаре, и она была одна. Я искренне продолжала считать, что та ночь — лучшее, что случилось со мной, но жизнь шла своим чередом. Но чему может научить молоденькую дурочку одна ночь любви, тем более если эта дурочка еще и влюблена, как кошка? Я больше не хотела раздваиваться, моя вторая — безумная и восторженная — половинка стихла и спряталась глубоко-глубоко в зыбкое сознание прошлого. И я не собиралась эту сумасшедшую половинку ворошить.

В отношениях с Сашкой я почему-то сразу почувствовала себя как будто старшей, более опытной, более умудренной. Ему даже нравилось уступать и соглашаться со мной. Хотя порой Сашка бывал невыносимо упрям и умел настоять на своем. Если мы ссорились, а делали мы это часто, мириться первым всегда начинал он — долго не общаться со мной он не мог. При этом принимал такой нарочито-невинный вид и так хлопал ресницами — ресницы эти как-то раз настолько поразили кондукторшу в трамвае, что она смилостивилась и не стала нас штрафовать, — что я покатывалась со смеху, и он вместе со мной.

Сашка терпеливо поджидал меня на выходе из метро. Стоял ноябрь, было уже очень холодно, а он опять надел свои дурацкие баретки — подошва тоненькая-тоненькая. И, конечно, без шапки — головные уборы Сашка презирал. Нос и уши у него был красные.

— Привет-привет, — подпрыгивая, сказал Сашка. Мне было очень уютно под его нежным взглядом. — А это тебе.

Таланов протянул пук ярко-красных гвоздик. Несчастные цветочки имели обветренный и болезненный вид, завтра, наверно, умрут совсем. Жалко!

— Спасибо, — я поцеловала его в щечку.

— Ну что, важнейшим из искусств для нас является кино? — захохмил Сашка, пихаясь в бок. Не человек, а вечный двигатель какой-то!

И вот мы в заветном месте. Квартирка — ничего себе такая, холл огромный, как я люблю, темно-желтые кресла и торшер с желтым же абажуром и длиннющими кистями. Сашка суетился вовсю, предлагая то тапочки, то чистое полотенце, то еще что-нибудь.

— Да уймись ты, наконец! Показывай свой сюрприз.

— Сейчас, Маш! — крикнул Сашка из недр квартиры.

— И вазу для цветов принеси!

В гостиной было тепло и уютно. Хрусталь в стенке, рядом — знакомые корешки подписных изданий, на стене — копия Айвазовского в темной раме, в общем — все как положено. И диван такой мягкий-мягкий, с пухлыми огромными подушками. Я устроилась поудобнее и прикрыла глаза.

— А вот и я! — сначала показался поднос, заставленный всякими разностями, а потом уже Сашка. Ложечки в фиолетовых с золотой каемкой чашках радостно позвякивали. — Может, ты выпить хочешь?

Да, для храбрости не помешало бы.

— Давай!

С заговорщицким видом Сашка открыл дверцу серванта и достал бутылку «Зубровки» и две маленькие пузатые рюмочки.

— Знаешь, как надо быстро согреваться? Запивать крепкий алкоголь чем-нибудь горячим, у папаши друг — полярник, так он научил, — тараторил Сашка. — Вот так, давай.

Горячий чай упал на наливку и словно толкал ее во все стороны, по телу разлилось блаженное тепло. Молодец, полярник, не соврал, действительно хорошо!

— А вот и фильм!

Сашка вставил кассету, ничего себе — «Ромео и Джульетта», да еще и на английском! Сюрпризом, конечно, назвать сложно, но спасибо и на том, что не «Калигула». В неделикатности Сашку трудно было упрекнуть. Интересно, где он откопал эдакий антиквариат? Половины слов я не могла разобрать, но фильм был красивый.

Сашка, естественно, не понимал ничего. Мы сидели, пили чай и неотрывно пялились в телевизор. Все возможные и невозможные темы для разговора были исчерпаны, сплетни — рассказаны-пересказаны. Чая мы тогда выпили, наверное, ведро, не меньше.

— Маш, может еще по чуть-чуть? — нарочито бодро спросил Сашка.

— А родители ругаться не будут?

— Нет, что ты! — тон у Сашки был, как у пса из мультика «Бобик в гостях у Барбоса». — Они у меня смирные, понимающие.

— A-а, понятно. А если не слушаются — ты их веником, да? — мы расхохотались.

— Ну могу я немного выпить с любимой девушкой? — ляпнул Сашка и прикусил язык.

Нашу мимолетную раскованность как корова языком слизала. Мы уставились друг на друга. Сашка то и дело нервно заправлял за уши падающую на лоб черную прядку волос. Телевизор голосом Ромео завывал что-то тоскливое — надо же, сколько времени прошло, Джульетта уже лежала в гробу, как мертвая, — перипетии несчастных влюбленных скоро должны закончиться… Артист, играющий Ромео, был довольно красивый, но какой-то субтильный. И бледный — наверное, из-за английского влажного климата. Краем глаза я покосилась на Сашку: два пунцовых пятна на скулах выдавали волнение, кончик слегка курносого носа будто поднялся еще выше, прямые плечи неестественно застыли… Сердце у меня колотилось сильно-сильно.

— Машка, ты в порядке? — и голос такой — прямо за душу берет.

А взгляд безумный, зрачки бездонные, и все в них — и желание, и страх, и счастье, и все на свете.

Между нами сконцентрировалось такое напряжение, что казалось: стоит поднести спичку, и она вспыхнет. Дышать стало невмоготу, я через силу набрала воздух в легкие и выдохнула.

В ту же секунду Таланов, подпрыгнув на диване, повернулся и загреб мои руки в свои. Пальцы длинные, узкие, как говорят — музыкальные — и чуть-чуть дрожат. Его возбуждение передалось и мне. Широко распахнутые Сашкины глаза неотрывно следили за мной, в них читалась тревога.

— Скажи, — выдохнул он. — Скажи мне, ты… у тебя…