Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea". Страница 2

Вместо пяти лет все они теперь учатся три и восемь. Значит, осталось только полтора года. Значит, пора.

А четвёртому осталось учиться месяца четыре. Там ― Марк. Стараясь не думать об этом раньше времени, Таня сказала, утирая Валерины слёзы:

― Пойти с тобой умыться?

― Нет, ― всхлипнула она. ― Я сама.

― Только не делай глупостей. Мы тебя прикроем, а вечером поговорите, ― шепнула Таня, отправив Ланскую умываться, а сама взяла в руки лист и, взглянув на список, вывела красивым, округлым почерком: «Авдеев Пётр Сергеевич». Было ужасно сознавать, что за каждой фамилией, которую Таня вписывала в приказ, стояла чья-то жизнь. Или… смерть? Ощущение было жутким: своей рукой вписывать людей в смертный приговор.

― Со дня на день должен приехать новый командир вашей роты, ― сообщил Радугин, когда Таня уже добралась до буквы «е».

― Правда?! ― так весело воскликнула она, что подполковник поднял брови. ― Ну-у, то есть я хотела сказать, как жаль, что Дарья Сергеевна уходит в декрет, ― поправилась она и улыбнулась одновременно с Радугиным. ― А как её зовут?

― Её? ― снова удивился он. ― Это мужчина.

Это было странно, но, в сущности, не так уж плохо. Дело в том, что у каждого курса был свой начальник. Правильнее сказать — командир роты. Помимо него у девчонок, обучающихся на курсе, всегда был свой командир-женщина, коей и являлась беременная, бешеная и истеричная Зубова Дарья Сергеевна, или просто Мымра. Но она засобиралась рожать, в чём её, в общем-то, упрекнуть было нельзя, а командир роты уехал на фронт по собственному желанию. Вот так и получилось, что второй курс остался без присмотра вообще.

― Это старший лейтенант. Кажется, был ранен на фронте. Там какая-то мутная история, на самом деле, но чем чёрт сейчас не шутит... К нам на время, пока будет долечиваться и вам нормального опытного командира не найдут. Потом, кажется, снова на фронт собирается.

Старший лейтенант ― значит, ещё молодой, а с учётом того, что звёздочки на войне летят быстро, ему и двадцати трёх может не быть. Ох, как обрадуется Бондарчук-Барбичук, только и занимающаяся флиртом со всей мужской половиной училища. А Завьялова-то с третьего курса, которая спит со всем, что движется, и вовсе расцветёт. Ну, всяко лучше, чем Мымра.

Валера не пришла, так что огромный и до ужаса пугающий список Тане пришлось писать самой. Но винить подругу, конечно же, было не в чем, и через сорок минут, закончив со всеми заданиями Радугина, Таня отправилась её искать. Валера обернулась, когда Таня вошла в туалет, и крепко обняла её, уткнувшись носом ей в плечо.

― Всё будет хорошо, ― тихо прошептала Таня, заправляя выбившуюся из предписанной уставом косички подруги белокурую прядку за ухо.

Она знала, что хорошо не будет. Валера тоже, конечно, не могла не знать этого, но всё равно благодарно вздохнула. Иногда так нужно услышать ложь.

― Идём в общагу, м? Огневая ― последняя пара, ― предложила Валера, умываясь.

Общагой назывался девятиэтажный дом, стоящий прямо на территории училища. На первых пяти этажах жили девчонки, шестой пустовал и ремонтировался, а выше помещались офицеры с семьями, у которых не было собственных квартир в Петербурге.

Отличалась общага от мальчишечьих казарм только тем, что в казармах пацаны спали по сто человек в одном помещении, а девчонки в общаге ― по четыре человека в кубрике. Это и было единственным отличием. У женской половины — вернее, одной десятой училища — на каждом этаже так же, как и у парней, стоял дневальный, убирался наряд, было чисто.

День выдался каким-то унылым и серым, что, в общем-то, для ноября в Петербурге не было необычным, но к вечеру настроение пятого этажа повысилось. Может, в связи с тем, что телевизор окончательно сдох, и даже Мымра, готовая сделать всё, чтобы её подопечные помучились, не смогла заставить его заработать, а может, с тем, что на ужине им удалось обогнать огромную толпу первокурсников, так что в их пустующие желудки этим вечером попали не только засохшие пряники, но овсяная горелая каша и даже жидковатый суп. Часы показывали десять, вечерняя поверка прошла, и Мымра свалила домой. Валера втихаря улизнула к Мише, а Таня сидела на кровати с Машей и Надей, соседками по комнате, уплетая варенье, которое Сомовой прислали родители.

― Да говорю вам, там точно приведение живёт! ― сделав круглые глаза, убеждала Машка.

― Не неси чушь, ― резонно заметила Надя, замкомвзвода, самая старшая и разумная из всего курса.

― Да правда же! Ой! ― завопила Машка, капнув вареньем на пижаму. ― Оно ночью там ходит! И диван двигает. И шкаф. Я сама слышала.

― Маша, молчи и ешь, ― Таня закатила глаза, всё же чувствуя какую-то нежность по отношению к этой милой вечно растрёпанной и жующей что-то светловолосой девчушке.

― Да чего вы мне не верите, я не вру! Вот Завьялова с третьего тоже слышала его!

― Твоя Завьялова мало того, что спит с каждым вторым, так ещё и постоянно сочиняет что-то. На шестом этаже нет никого, ― отрезала Надя, отправляя в рот очередную ложку.

― Есть! Вот как ты думаешь, почему там никто не живёт, а?! ― вопрошала Машка, махнув рукой на Сомову, как на абсолютную безнадёгу, и обернувшись к Тане.

― Может, потому, что раньше там жил первый курс, а в этом году девчонок не набирали? ― улыбнулась Таня, но Широкова, пропустив мимо ушей этот аргумент, продолжила:

― Потому что там живёт призрак! Приведение, понимаешь? А ещё нужно взять свечку, пойти туда и посмотреться в зеркало. Тогда на тебя прямо оно и глянет! И ты поседеешь сразу и будешь проклята. На всю жизнь!

― Машуль, правда, хватит. Давай спать, ― попыталась утихомирить её Таня. ― Завтра четыре пары, а Марк сказал, что ночью тревогу опять могут поставить.

― Что, страшно? Страшно? ― довольно усмехнулась Маша.

― Не страшно. Будем спать?

― Да врёшь ты, страшно!

― Машенька, ну что может быть в этом страшного? ― в глубине души Таня понимала, что стоит просто согласиться с Широковой, и тогда она поболтает ещё пять минут и замолчит, но какое-то противное упрямство не давало ей этого сделать.

― А слабо проверить? Пойти туда и просмотреть в зеркало?! ― Машка упёрлась руками в бока.

― Так, всё, хватит. Давайте, девочки, спать...

― Спорим? ― глаза Широковой загорелись.

― По рукам, ― засмеялась Таня. ― На шоколадку.

На лице Машки отразилась глубокая задумчивость: шоколад сейчас было сложно достать, и стоил он целое состояние, но в следующий момент она вложила свою ладонь в Танину.

― Сомова, разбей!

И Надя, укоряюще покачав головой, разбила.

В эту секунду где-то над их головой послышался странный звук, будто кто-то двигал мебель. Таня вздрогнула. Конечно, привидений не бывает и это всё чушь, а Машка просто придумывает, но по коже пробежал неприятный холодок.

― Видите, а?! ― торжественно подняла палец Маша. ― Ну всё, отказывайся, в следующее увольнение пойдёшь искать мне «Алёнку».

Таня только вскочила с кровати, вылетела в освещённый коридор и направилась в кладовку. Вместе с Надей и Машей они всё-таки отыскали свечку, а зажигалку взяли у Бондарчук, которая изредка курила, зачастую подставляя всех.

Предупредив Риту Лармину, которая стояла на тумбочке****, они вышли на тёмную, холодную лестницу. Где-то внизу горел свет, там сейчас ложился спать третий курс, а наверху было совершенно темно. Таня шагнула на первую ступеньку, сжимая в руке свечку, и оглянулась назад: Машка смотрела весело, заговорщически и задиристо, Надя ― будто на маленького неразумного ребёнка.

― Ну, иди-иди, мы за тобой, ― сказала Машка, и её голос эхом отозвался от тёмных стен. ― Или нашей храброй Соловьёвой страшно?

Ступенек было девять. На пролёте Таня остановилась, переводя дыхание: она прошла всего ничего, а казалось, что пробежала стометровку. До заветной двери на таинственный шестой этаж оставалось ровно столько же. Если честно, было жутковато, но Таня постоянно твердила себе под нос то, что призраков не существует и ничего страшного на шестом этаже быть не может.