Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea". Страница 27

На бумажке Вера аккуратным почерком вывела: «Пани Эдите от Веры Верженска. Помните, сколько крови вы выкачали из меня».

― Не обижайтесь на мои глупые шутки, ― хрипло рассмеялась Вера. ― Болезнь ― не оправдание, но я с её начала стала склонна шутить цинично и довольно колко. На сегодня вы забрали всю необходимую кровь?

― Да, пани Верженска, ― мучительно краснея, ответила девушка. Вере было всё равно.

― Прекрасно. Тогда я удаляюсь. Надеюсь не увидеть вас ни через неделю, ни через две. Ах, пани Эдита, я лишь о том, что надеюсь выздороветь. Хоть шансов на это пока маловато.

― Да, конечно, я поняла. Поправляйтесь, ― снова смутилась медсестра, и Вера, подхватив сумочку от Chanel, добытую ещё в прошлом году, вышла из кабинета, а затем и из онкологического центра.

В дверях её чуть не сбил с ног высокий и худощавый мужчина лет двадцати пяти, светловолосый и ещё красивый.

― Вам следует быть поосторожнее, ― предостерегающе шикнула на него Вера, вырывая свою ладонь в кожаной перчатке из его руки.

― Я помог вам не упасть, и вам следовало бы поблагодарить меня, ― усмехнулся он. Вера пристально уставилась на этого нахала.

― Вы толкнули меня. Кроме того, имейте снисхождение: мало того, что с вами говорит Верженска…

― Я не знаю такой фамилии, ― фыркнул он.

― Не перебивайте! ― она даже чуть топнула каблуком. ― Я балерина. И будьте добры уступить дорогу несчастной больной цистаденокарциомой последней стадии.

― Рак поджелудочной? ― снова фыркнул он. ― Э, да вам повезло. Бронхогенная кациома, ― указал мужчина на свою грудь изящным жестом и шутливо поклонился. ― За стадией уже не слежу.

На секунду Вера опешила, а потом вдруг выпалила неожиданно для себя:

― Может, как-нибудь встретимся с вами?

― Давайте, ― он поднял брови. ― Как вас там зовут, я не запомнил?

― Вера Верженска.

― Якуб Кнедлик.

― Чех? Питер, культурная столица, а одни иностранцы, ― усмехнулась Вера.

― Вы, пани Верженска, что-то тоже не блещете русским происхождением. Здесь завтра в два часа, ― сказал он и ушёл.

Вера фыркнула ― для порядка ― и улыбнулась.

Почувствовала, как кружится голова, постояла немного на месте, приводя дыхание в порядок, и направилась к метро, где она должна была встретиться с Таней.

Эта маленькая русская девочка почему-то ужасно нравилась ей, и Вера неосознанно тянулась к этому ребёнку, чистому и светлому, со странной фамилией Соловьёва. Таня навещала в детдоме Сашу и никогда ни в чём не обвиняла Веру, в отличие от других, только смотрела иногда устало и укоризненно. Никогда не говорила с ней о раке (наиглупейшая тема, вообще-то).

Как у этой хрупкой девчушки хватило сил в свои года учиться в таком страшном заведении, именуемом каким-то училищем, Вера не понимала. Она однажды посмотрела на него издали: всё обнесено забором и проволокой. Но Таня любила его, и Вера старалась не отзываться об её училище презрительно.

С бомбёжки, под которую Вера не попала (ездила в Псков к подругам, страшно глупым и вечно жалеющим её), прошло три дня, и сегодня Таня обещала прийти. С ней можно будет поговорить о Саше, об этом странном парне Якубе, при мысли о котором Вера невольно улыбнулась, да и обо всём на свете. Послушать её смешные истории про девочек, какого-то ужасного старлея (кто это, Вера не понимала — наверняка ещё одно непереводимое русское слово), посмеяться и ненадолго забыть о своём одиночестве.

Таня быстро шагала от метро, высокая и стройная в своей зелёной шинели. Она слегка похудела и побледнела со времени их последней встречи, но так ей, пожалуй, было только лучше. Вера подняла руку и помахала ей издали.

― Танюша, как я рада тебя видеть. Хорошо, что ты цела и невредима, ― искренне сказала она.

― И я так рада, что ты в порядке. И Саша тоже. Хочу к ней зайти на днях, проведать, так что если есть, что передать, приноси, ― оживлённо защебетала она. ― Верочка, ты прекрасно выглядишь!

― Да брось, ― отмахнулась Вера. ― Этому пальто уже два года, ненавижу его, но в Италию не съездишь, к сожалению. Зайдёшь со мной в посольство? Ненавижу эту возню с документами, но нужно всё-таки сделать их. Представляешь, ― улыбнулась она, ― получила письмо из Мариинского. Они зовут меня на премьеру в следующий четверг.

― Правда? ― воскликнула Таня.

― Да. Правда, Кармен, эту роль, за которую я так боролась, будет танцевать выскочка Кустова, ― фыркнула Вера, ― но я обязательно поеду. Ну, расскажи, что у тебя нового?

― Да что, ― вдруг помрачнела Таня. ― Калужный уже в печёнках у всех сидит, я только чудом в увольнение пошла, а почти все сидят в общаге. Если бы ты знала, сколько он нервов мне портит изо дня в день, и я не понимаю, почему он так раздражает меня! Это самое ужасное! Представляешь, он мне как заявил: «Извиняйся». Нет, такая наглость! Он такой… такой идиот, если бы ты знала! Я из-за него всё время мучаюсь и вынуждена…

Тане семнадцать ― Таня ещё наивна.

― Посмотри вокруг, ― вдруг вскипела Вера, указывая на разрушенные здания. ― Это смерть, а ты жива. И ты не больна. И у тебя есть одна жизнь, Таня! Как ты хочешь провести её? Сожалея о чём-то?! Извиняясь? Страдая из-за ненужных людей? Будь смелой, ― Вера взяла Танину руку в свою. ― Верь в себя. Делай то, что тебе нравится. Ты живёшь только раз.

Таня молчала, а потом подняла на неё испуганные глаза:

― Ты… у тебя всё в порядке? Не обострилась болезнь?

Вера разочарованно выдохнула, и Таня быстро продолжила:

― Нет-нет, ты права, я знаю, но всё это звучало, будто… не знаю, какая-то последняя напутственная речь.

― Когда я умру, не говори обо мне Саше, ― вдруг мотнула головой она.

― Почему? ― Таня внимательно посмотрела на Веру.

― Не хочу. Не надо, нет, нет. Я не хочу, чтобы она знала такой свою мать. Не говори вообще. Ты обещаешь мне? Пообещай мне, Таня, ― загорячилась она, чувствуя, что начинает задыхаться.

― Обещаю, только успокойся, ― испуганно воскликнула Таня.

― Помнишь, ты говорила мне, что когда-то давно хотела стать писателем? ― спросила Вера, и Таня кивнула. ― Скажи мне, что ты не забросишь это. Иногда я чувствую, что умру уже совсем скоро.

― Вера...

― Нет, дослушай! ― упрямо сказала она. ― Я умру сегодня или через год, но не ты, ― Вера взяла Танину ладонь в свою. ― Просто сделай свою жизнь историей, которую стоит рассказать.

― Это, кажется, из какого-то фильма, ― подняла Таня брови.

― Я знаю, ― ответила Вера и засмеялась.

В польском посольстве было тесно: в выходной день, видимо, все поляки дружно решили оформить свои документы.

― Боже мой, сколько народу, откуда столько людей?.. ― ворчала Вера, занимая очередь в кабинет первичного приёма. ― Так мы ничего не дождёмся. Поднимемся на четвёртый, там, кажется, тоже можно.

― Как скажешь, ― согласилась Таня и направилась к лестнице. Вера замерла на пороге, чувствуя, что осилить два пролёта сегодня не сможет.

― А вообще, знаешь, давай на лифте. Я что-то устала, ― вдруг улыбнулась Таня.

Милая, добрая, нежная девочка Таня. Такая юная, но не по годам понимающая. Они зашли в лифт, Вера нажала нужную кнопку, двери закрылись, и лифт тронулся. Где-то на третьем этаже свет вдруг моргнул пару раз, и лифт встал.

― Чудесно, ― засмеялась Таня, садясь прямо на пол кабины. ― Сегодня определённо наш день. Сколько времени? Боюсь опоздать: Калужный прибьёт. Так и сказал: «Попробуй мне опоздать».

― Половина восьмого. Тебе когда нужно вернуться?

― До девяти. Надеюсь, починить успеют.

Вера нажала кнопку вызова диспетчера и высказала ему всё, что думает об этом ужасном посольстве, где можно простоять в очередях полжизни, а также о качествах лифта. Испуганная женщина на том конце провода обещала быстро всё починить.

Таня смеялась, закрыв лицо ладонями.

Вера прислушалась: снаружи раздался какой-то протяжный, режущий по ушам, крайне неприятный звук. Она не сразу поняла. Испугалась только, когда увидела Танино бледное, как мел, лицо и испуганные огромные глаза.