Свеча в окне - Додд Кристина. Страница 74

С помощью логики он пришел к выводу, что именно Чарльз и есть тот ублюдок, который жаждет его падения, однако тут в его рассуждениях гнездилось крошечное досадное сомнение.

Какое-то звено в его логической цепи отсутствовало.

Уставившись на крепость, в которой жил Чарльз, Уильям постукивал пальцами по седлу и не знал, как ему поступить. Отчего-то, по мере того как Сора становилась все дальше, а Чарльз все ближе, Уильям убеждал себя, что она была права. Уильям ехал все медленнее и медленнее, а бремя неопределенности давило на него все сильнее. Поездка, которая должна была занять трое суток, тянулась седьмой день, так как Уильям обдумывал обоснованность своих намерений. Ему смертельно хотелось повернуть назад и поскакать обратно к Соре, сказать ей, что она оказалась права, а он ошибался. Однако его, вероятно, просто мучила совесть.

Ему казалось, что он сумеет постепенно научить Сору любить его так, как любит ее он сам. Казалось, что он запасся достаточным терпением для того, чтобы разрушить замкнутость Соры. Однако, к своему собственному удивлению, Уильям обнаружил, что это не так. Зачем же он требовал от нее так много? Братья Соры рассказали ему о том, что унаследовала она от Теобальда; Уильяму казалось, что он готов провести годы, медленно и упорно отучая Сору от привычного ей состояния страха а вместо того обнаружилось, что ему невмоготу переносить ту благодарность, которую она предложила ему по завершении безмятежной интерлюдии.

Благодарность — от этого слова Уильяму хотелось плеваться. Как посмела она опошлить их брачный союз, предложив не более того, что предлагают другие женщины? Как посмела она потребовать менее, чем он желал предложить ей?

Недоверчиво покачав головой, Уильям вновь уставился на возвышавшиеся перед ним зубчатые стены. Неужели это мстительное чувство? Или все же здравый рассудок подсказывают ему пренебречь тем, в чем так уверена Сора? Она клялась, что то был не Чарльз, однако не назвала никаких других имен. С характерным для женщины отсутствием логики, Сора показалась ему бесхитростной в своих рассуждениях, но ведь никаких других подозреваемых она назвать не смогла.

Она не может быть права.

С монотонностью хорошо смазанного колеса, бегущего по наезженной колее, Уильям вновь перебрал в уме все факты. Чарльзу нужны деньги. Чарльз слабоволен и завистлив. В атаке Чарльз всегда оказывался там, где нужно и когда нужно. Чарльз… Все, что касалось Чарльза, укладывалось в логичную схему. И вызывало сомнения.

Черт! Оказывается, мнение Соры повлияло на него больше, чем он думал. Уильям поднял руку, дав отряду знак спешиться. Оруженосец опустил его вымпел, и они вместе спрыгнули на землю, чтобы передохнуть и подготовиться к сражению на следующее утро.

— Как же вы посмели убить моего пса?

— Я не убивал его. Его убили мои люди. Я просто придержал его на то время, пока они его привяжут.

— Була узнал вас, — горько произнесла Сора. — Он знал, что вы были другом Уильяма. Он мог бы напасть на вас, но не стал этого делать, потому что знал, что хозяин пускал вас в свой дом.

— Когда я погнался за вами, то он мне уже больше не доверял. Он так покалечил одного из моих людей, что мне пришлось бросить того унаваживать почву. Итак, вы видите, что я не убивал этого пса. Я не мог одновременно убить его и справиться с вами.

— Вы безумец.

Сора сидела перед Николасом в седле, ноги ее были свешены по обе стороны коня, а юбка подоткнута. Николас обнимал Сору одной рукой, прижав ее спину к своей груди. Ей было от этого тошно, ей было тошно прикасаться к нему, и она содрогалась, когда он прикасался к ней, однако поделать ничего не могла. Драка с ней была скоротечной и жестокой, Сора оказалась беспомощной. Спасения в лесу ждать было не от кого, никто не мог выручить ее, когда Николас пригвоздил ее к земле. Отчаянная попытка отбиться с помощью ногтей и столового ножа завершилась появлением синяков на лице и опухшим запястьем и вызвала завистливое уважение к способности похитителя распоряжаться своей силой. Все с презрением относились к рыцарским достоинствам Николаса, однако теперь Сора испытала здоровое уважение к его изворотливости и жестокости. И здоровый страх перед его нездоровой целеустремленностью.

— Я не безумец, — заверил ее Николас. — Я гений. Обычный человек в этом мире не достоин того, чтобы я поставил стопу на его шею.

— Это достойно презрения.

— Это бесчестно.

Сора почувствовала, что он кивнул в знак согласия.

— Все подстроено так хитро, подло и умно, что труд но поверить, будто это мог спланировать один человек.

— Неужели вам не стыдно? — в отчаянии произнесла Сора. — Вы бросаете тень на репутацию того самого человека, который воспитал вас.

Николас расхохотался с искренним весельем и чмокнул Сору в шею.

— Лорд Питер Беркский — не что иное, как старый ханжа и пустозвон. Вечно чушь какую-то порет про рыцарей, про святость данного слова и присяги.

— Но он же и правда верит во все это.

— Разумеется, верит. Более того, он этим живет. Так легко было надуть его, что жалость берет.

Он усмехнулся.

— С Уильямом было не так просто — вот почему это доставляло мне столько удовольствия. Объектом поклонения Уильяма служит логика, потому план мой был к продуман очень тщательно. Видите ли, по его логической схеме, я не могу быть подлецом.

— Да уж, вы подлец не по логической схеме. Зачем вам все это?

— Никакой тайны тут нет.

Николас начал медленно поглаживать ее вверх и вниз по руке.

— Я четвертый сын у своего отца. Вам об этом было известно?

— Нет, я думала, что у вас только один брат, старший.

— Да, это был Лэнс. Однако у меня было еще два старших брата, за которых папаша, бывало, благодарил судьбу. Троица старших братьев-здоровяков. У меня не было ни малейшей надежды получить наследство, и он этому радовался.

Нервничая, Сора предложила ему продолжить:

— Он вас не любил?

— Отец мой…

Рука Николаса вновь упала на поводья, и в голосе появился зловещий сарказм.

— Отец мой был такой же, как Уильям. Здоровый и необузданный. Он жил ради борьбы. А братья мои вели себя как драчливые божки, постоянно лезли на коней, чтобы поразить столб с мишенью для копья. Они не понимали меня, не понимали, как я могу увеличить нашу собственность с помощью своей головы. Одна лишь матушка понимала меня.

— Ваша матушка? Она понимала и вас, и ваших братьев?

— Мальчишки предали ее; они бросили ее одну в замке, а сами отправились сражаться, были ранены и довели ее огорчениями до болезни. Я держал ее за руку, когда она кашляла и задыхалась, а они возвратились домой все в синяках и с переломанными костями. Она заболела до такой степени, что не могла ухаживать за ими. Ей пришлось отдать их на попечение няни.

— Она отдала больных детей на попечение няни?

— Мама была слишком утонченной женщиной, чnо бы заботиться о таких базарных мальчишках, — с ханжеским видом произнес он.

— Гм, — сдержалась Сора от того, чтобы высказать свое суждение.

— Мальчишки всегда выражали свое сожаление, однако вновь уезжали и вновь принимались за свое. Я видел, как матушка плакала, когда их отдавали на воспитание, и я поклялся, что сам я ни за что не заставлю ее так плакать. Боже, как же я их ненавидел!

Сора почувствовала, как мускулы на груди Николаса вздулись, словно он сейчас взорвется от ярости, и робко поинтересовалась:

— А они вас били?

— О нет. Они просто с таким презрением относились ко мне, что меня всего наизнанку выворачивало.

Николас рассмеялся неприятным рычащим смехом.

— Бить меня? Нет, они пытались сделать из меня мужчину. Пытались заставить меня получать удовольствие от возможности разбить себе башку. Отец, бывало, повторял, что не понимает, как это он умудрился произвести на свет такого подлого трусишку.

Конь рванулся вперед от натянувшейся в руках Николаса узды.

— Он отправил меня на воспитание к лорду Питеру, потому что тот был самым лучшим рыцарем во всей Англии.