Формула любви, или О бедном диэре замолвите слово - Славачевская Юлия. Страница 16

– Но… – попыталась прервать я это неуместное разбирательство.

– Идем дальше… – Он уверенно проигнорировал мои жалкие попытки сопротивления. – Любовь – это забота о партнере… Разве я не забочусь о тебе, дорогая?

– Но… – новая попытка остановить этот фарс.

– Еще одно определение, – покосился он на меня, перелистывая. – Любовь – это страсть… – Грустно ухмыльнулся уголком рта. – Ты не можешь обвинить меня в отсутствии страсти, сладкая. Поверь, что в этом ты никогда не будешь испытывать недостатка.

Я сникла. Как ему объяснить, что такое настоящая любовь? Та, которая не раскладывается по полочкам и не разбирается по отдельным эмоциям и поступкам. Как сказать, что это чувство должно быть цельным? Есть ли для этого слова? Как передать эту сложную гамму состояний?

– Как видишь, драгоценная супруга, – решительно захлопнул книгу Ладомир, – если брать с точки зрения литературы, то я тебя люблю. – Горько: – В отличие от тебя, поскольку ты мне неверна, не уважаешь, не заботишься и не испытываешь страсти.

– Это так… сухо, – никак не могла подобрать я правильное определение.

– Это рационально, – уверенно заявил он мне. – А сейчас, моя эмоциональная жена, я предлагаю тебе лечь спать, если, конечно, ты не хочешь есть, поскольку завтра у меня сепаратные переговоры с матримониально неустроенными эльфами и визит паосов.

– Хорошо. – Есть мне не хотелось. А хотелось лечь, спрятать голову под подушку, закрыться лапами и забыться. Потому что нельзя жить в мире, где любовь рассчитывается по граммам и сортируется по артикулам.

Ладомир осторожно перенес меня на кровать, положил на подушку и накрыл сверху легким покрывалом.

– Спи, дорогая, – успокаивающе погладил он меня по спине. – Я буду чуть позднее. – И ушел. Мой взгляд лишь успел поймать ускользающее мерцание меди его волос.

Я задремала, а когда спустя какое-то время проснулась, то увидела князя, стоящего у окна и смотрящего на светлеющее небо.

Было свежо. На открытых окнах слабый бриз шевелил легчайшие газовые занавески. На фоне разгорающегося рассвета диэр выглядел отчаянно одиноким.

С одной стороны, мне хотелось подойти к нему, обнять или хотя бы помурлыкать, потереться об его ноги мохнатой башкой, давая понять, что тут его любят. С другой, после такой отповеди я вообще не рвалась проявлять хоть какие-то чувства. Поэтому я не стала его беспокоить, а просто закрыла глаза и погрузилась в страну сновидений, где не было расчета, где бабочки не порхали строем и где близкие люди заботились друг о друге потому, что любили от всего сердца, а не из чувства долга, или из-за каких-то неведомых соображений, или обязанностей.

Утром я встала вконец разбитая и совсем не чувствовала себя отдохнувшей. Всю ночь металась на кровати, и только под утро мне почудились ласковые объятия сильных рук диэра. Вздохнула: когда мы расстанемся, боюсь, я буду опять тосковать по этому уютному теплу.

Впрочем, горечь, обида и покорность злодейке-судьбе – не мое это. Ну не мое! Поэтому буду смотреть вперед с оптимизмом. В конце концов, остаются еще Мексика, море, солнце и мачо! Особенно мачо.

Слуги мне принесли завтрак, который я проглотила в одиночестве, все еще испытывая душевный дискомфорт из-за вчерашнего разговора. Не готова я была смотреть в глаза такой действительности…

– Леля! – нарисовался передо мной взъерошенный Дилан с любимым мешком. В рубашке и штанах видеть его было несколько непривычно. – У нас снова проблемы.

– А когда их у нас не было? – испуганно попятилась я от Демиурга, явно неадекватного.

– Это не важно, – отмахнулся от меня местный бог, начиная копаться в своей безразмерной заначке. – Важно, что…

– И что мы будем делать? – вломился в спальню растревоженный Ладомир. – Къяффу реально настроен посмотреть на Лелю, невзирая на ее объявленное недомогание. – Передразнил: – «Я просто одним глазком посмотрю»! Извращенец!

– Так откажи ему, – удивилась я такой нервозности. – В чем проблема? Или он тоже войну грозится объявить?

– Хуже, – мрачно ответил диэр. – Он намекнул, что закроет болота и переселится ко мне во дворец со всеми домочадцами. Хуже своры паосов в собственном доме может быть только то, что одна половина страны не сможет попасть в другую половину. И начнется смута. – Он забегал по комнате. – Но не могу же я ему показать Лелю в виде кошки! Он же подумает, что я над ним просто издеваюсь!

– А мы не будем показывать ее как кошку, – принялся раскладывать на кровати черное платье Дилан. Кивнул диэру: – Надевай. Будем делать сказку.

– Какую на этот раз? – Я потихоньку сползала с кровати в надежде смыться раньше, чем начнутся новые надругательства.

– Ты сказал, что твоя жена больна? – посмотрел на соумышленника (злоумышленника!) блондин. Дождался согласного кивка. – Значит, будет Спящая красавица. – Надевай платье!

– Зачем? – недоуменно посмотрел на него князь, явно не планирующий снимать свое царственное темно-синее с серебром одеяние. – Для маскарада? Это у Лели в истории ее страны мужик в женском платье из дворца бежал.

– Дурак, – злобно выругался Дилан. – Будешь злой феей.

– КЕМ?.. Я не могу, – после быстрого раздумья отказался Ладомир. – Там в конце сказки ее целовать нужно. А как ее поцелует злая фея?

– Выкрутился, – недовольно прошипел Демиург, начиная натягивать на себя черное облегающее платье и остроконечную шляпу.

Я тем временем срочно заползала под кровать, потому что чуяли и моя кошачья сущность, и человечья, что добром это не закончится.

– Держи ее, – приказал Дилан, вытаскивая из мешка длинную заостренную штуку (прялку, что ли?). У меня прямо вся шерсть встала дыбом. – Сейчас будем колоть ей палец.

– Ребята, – жалобно мяукнула я, – давайте лучше другую сказку выберем.

– Какую, например? – схватил меня Ладомир, но сделал это предельно осторожно. – Мы открыты для любых предложений.

– «Чиполлино»! – выпалила я первое пришедшее на ум.

– Он мальчик, – отверг предложение Дилан, подступая ко мне с прялкой (или веретеном?). Начал сладко уговаривать тоном педиатра: – Это совсем не больно.

Ну да! Так я ему и поверила! Чай, мне не три года и не пять лет, я и в пять лет на такие дешевые разводки не покупалась. Когда говорят «будет не больно» – значит, сейчас предстоят как минимум пытки, а как максимум – смертная казнь «пять лет расстрела через повешение».

– Зато от Чиполлино все плачут, – начала выкручиваться я из сильных рук (лицо князя стало ошарашенно-задумчивым). Напомнила диэру: – Ты обещал обо мне заботиться!

– Я тебе потом лапку поцелую, чтобы скорее зажило, – ласково пообещал мне этот уклоненец от супружеских обязанностей. Садист! – И это не будет больно. Раз – и все!

– Ладомир! – визжала я уже на ультразвуке. – Кастрация – это тоже не больно! Раз – и все!

Но коварный Дилан все же подкрался ко мне и ткнул своей антисанитарной прялкой (веретеном?) в мою нежную лапку. В отместку я вывалила клыки и тяпнула его за руку. В результате спать мы легли вдвоем.

После этого укола меня трансформировало в нормальный облик (если считать нормальностью наличие дополнительных деталей, таких как уши и хвост), приодело в узкое длинное платье из малинового бархата с круглым декольте и в конусообразный высокий головной убор. И по сказочному сценарию уложило на кровать в глубоком сне.

Только вот чего не предусматривал этот сценарий, так это того, что, во-первых, я не спала, а была в оцепенении и все видела и слышала, лишь не реагировала; а во-вторых, что рядом со мной храпел Дилан.

– Ну и что мне теперь делать? – возмутился Ладомир, обозрев чудную картину. – Каким образом я объясню паосу наличие мужчины в своей кровати?

Он обошел вокруг и начал стягивать Демиурга вниз и усиленно запихивать под кровать.

– Прости, друг, – повинился князь, – но у меня нет выбора…

– Ладомир, – стремительно ворвался в спальню Къяффу (слава богу, не в обличье осьминогопаука!), – это становится… – И застыл перед постелью. Потряс головой, не веря собственным глазам. Видимо, открывшееся зрелище просто выбило почву у него из-под ног. Владыка паосов сиплым голосом тихо произнес: – Извини, но у тебя, похоже, серьезные проблемы.