Цветок моей души (СИ) - Мендельштам Аделаида. Страница 16

Скрипнула дверь и в проеме двери застыл женский, хрупкий силуэт.

- Это сон? – спросил он темноту, почувствовав горько-свежий запах.

- Конечно, - ответила та и выпустила из своих объятий Гиде, одетую как девушка из чайного дома нынешним вечером. Тонкий шелковый ханьфу скользнул вниз к ногам девушки и у Чонгана вырвался восхищенный вздох. В неверном свете свечи её глаза казались янтарными, губы изогнулись в легкой, лукавой улыбке. Он осторожно провел пальцами по узкому лицу, по губам и вниз по шее до ямочки на ключице. Небольшая грудь с розовыми бутонами сосков легко поместилась на его ладони. Чонган слегка ущипнул сосок, девушка со стоном запрокинула голову, обнажая молочную кожу шеи. Негромкий стон стал первым камешком, сдвинувший с места неудержимый камнепад. От прикосновения тонких пальцев по венам Чонгана побежал огонь. Розовые, пухлые губы манили к себе, он подхватил девушку под ягодицы и впился поцелуем, сминая её губы. Он не помнил, как оказался на кровати с Гиде под собой, не помнил, как разделся, помнил только как плавилось её тело под его жадными руками. Помнил стоны, доводящие до исступления, тонкие пальцы, вцепившиеся в его волосы, выгнувшееся от удовольствия гибкое тело. И, едва не разрядился, как только вошел в неё одним резким движением. Почувствовал приближение и впал в отчаяние - слишком рано, он не хотел заканчивать сейчас, только не сейчас. Тело, никогда раньше не подводившее его не соглашалось с ним. Чонгану пришлось до крови прикусить губу, сдерживая себя. «Я люблю тебя,» - прошептал он ей, осыпая поцелуями шею и плечи. «Люблю!» - захватил губами мочку маленького ушка. «Люблю, люблю,» - целовал он ноготки на каждом пальце тонкой руки. «Уедешь со мной, Гиде?» Вязкое облако наслаждения накрыла Чонгана сверху, отрезая от остального мира. Словно во всем мире остались только они с Гиде.

- Глупый, это всего лишь сон, - её пальцы запуталась в волосах Чонгана.

- Я сделаю это наяву, - убежденно ответил Чонган.

- Ты дал клятву, - грустно улыбнулась девушка. Рассыпанные по подушке волосы шевельнулись как живые.

- Нарушу ради тебя!

- И убьешь нас, тенна? Он нас живыми не отпустит! – девушка вырвалась из объятий, длинные тёмные волосы взметнулись и опали.

- У меня получится, верь мне. А не получится…

- Ты уже убил меня, – и её лицо поплыло, точеные черты на глазах грубели, плечи раздались вширь и перед Чонганом сидела самка диуани. Ее волосы метались по кровати, оплетали ножки кровати, и вот это уже не волосы, а корни, врастающие в землю. Комната исчезла, а сам Чонган оказался на той поляне, пахнущей кровью и раздавленной листвой. – За что, тенна? За что ты меня убил? – ее вывернутые в суставах руки с загнутыми книзу когтями потянулись к лицу, ядовито-зелёные глаза полыхали огнем, а рот с двумя рядами зубов широко раскрылся, показывая гибкий, серый язык.

Чонган не мог пошевелить ни одним мускулом, и с ужасом смотрел как у самого глаза остановился бритвенно-острый коготь диуани. Шевелящиеся волосы с сухим шелестом обвили его тело, тоненькие, но крепкие как проволока волосы залезли под одежду и впились в кожу.

- Спаси хотя бы себя, глупый, - прозвенел в голове звонкий, совсем не похожий на Гиде, голос. – Проснись, ну же!

И Чонган проснулся.

Глава двеннадцатая

Онемение не прошло и ещё несколько мгновений он лежал на кровати без движения. Чонган силился пошевелить хоть пальцем, но бесполезно, не смог даже поднять ресницы. Через несколько томительных мгновений оцепенение начало спадать. От бесконечных усилий пошевелиться на висках выступил испарина. Через вечность пальцы рук слегка шевельнулись.

Дверь скрипнула и в комнату вошли четверо.

- Спит? – услышал он шепот.

- Должен, колдун клялся, что даже четверти этой свечи хватит, чтобы свалить быка. А свеча прогорела почти до конца.

- Наконец-то! Сейчас я перережу твою глотку, мерзавец! – свистящий шепот был полон ненависти.

Чонган нечеловеческим усилием перекатился с живота на спину и, не вставая с кровати, ногой выбил кинжал у опешившего нападающего в маске. Голую пятку ожгло болью, кинжал со звоном покатился по дощатому полу. Один из нападавших вскрикнул и бросился к двери, остальные два выхватили короткие, в локоть, мечи. В голове шумело, рот был сух, как самая середина пустыни, слух обманывал его, то исчезая, то делая звуки невыносимо громкими. Чонган перекатился ещё раз и упал с кровати на пол. Свистнул меч и опустился на то место, где только что была его голова. Подушка лопнула, и во все стороны брызнул пух. Чонган вскочил на ноги, его повело и, не удержавшись, он снова упал на колени. Вовремя. Снова свистнул меч и оставайся Чонган на том же месте, сейчас у него бы слетела голова с плеч. Он ещё раз перекатился по занозистому полу и пнул кого-то из троих в колено. Человек вскрикнул и с грохотом упал на пол, хорошо приложившись затылком. Меч выпал из рук нападавшего и Чонган тут же схватил его. На этом его везение закончилось. Спину ожгло болью и Чонган упал. Еле успевая, он все-таки смог отразить удар меча. Мечи тонко зазвенели встретившись друг о друга. Чонган дал соскользнуть мечу и ткнул эфесом в лицо нападавшего. Тот вскрикнул от боли и закрыл лицо руками, выронив меч. «Стража!» - крикнул Чонган из всех сил и пнул ещё одного в маске, который метнулся навстречу. «Стража, сюда!» В небольшой комнатке Чонгана нападающие больше мешали друг другу, плохо видели в темноте и все время спотыкались о вещи, раскиданные на полу. Дверь распахнулась, комната осветилась факелами и комнату заполнила стража из шести вооруженных людей.

Поддерживаемый под руку воином, Чонган все время спотыкаясь и пошатываясь вылез из комнаты. От яркого света слезились глаза, звон оружия бил по ушам. Он опустился на колени прямо на каменный пол холодного, продуваемого всеми ветрами коридора, и его рвало до тех пор, пока не потерял сознание.

Очнулся Чонган только на следующее утро. Сквозь узкие окна падал свет, вырисовывая на полу прямоугольник. Пылинки роились в лучах солнца, резко пахло травами и едким спиртом. Голова была тяжелой, его все ещё мутило. Едва он попытался приподняться, резкая боль ожгла спину.

- Не вставай, Первый! – раздался голос Тэньфея. Второй сидел рядом в полном боевом облачении. Кожаный доспех был укреплен металлическими наплечиями и наручами. На кожаной перевязи висели меч и кинжалы. Глаза усталые, ввалившиеся. Морщины притаились у рта и под глазами. «А ведь немолод уже» - подумал Чонган.

- Сильно? – Чонган с трудом повернул голову в сторону Второго. Язык распух и еле шевелился.

- Жить будешь, лекарь больше с отравлением мучился. Нас ещё в чайном доме отравили иднайским золотым, знали ублюдки, что это вино для тебя приготовили. Только дозу плохо рассчитали. Мы с князем у тебя в комнате интересную свечку нашли, ещё немного и не откачали бы тебя уже.

- Наши? – злость прорастала в нем сквозь слабость и отупение.

- Потеряли Восьмого. – Тэньфей отвернулся и опустил глаза, словно это он был виноват в смерти собрата. Его широкие плечи впервые на памяти Чонгана поникли.

- Как?

- Заманили в город и пристрелили из лука, – голос Тэньфея звучал глухо, хотя и ровно.

Чонган прикрыл глаза в скорби. Восьмой, самый молодой среди них. Перед глазами появилось его лицо со светлой, открытой улыбкой, волосы старательно заплетены в косу подражая Чонгану. Бледное, покрытое испариной лицо Восьмого в жарких влажных лесах диани, шепчущее: «он уже близко».

- Остальные?

- Пятый легко ранен. Остальные в порядке.

- Сам как? Мы же вместе пили.

- Да что мне сделается. После тех ящериц со Стены мне яд не страшен, пронесло вот снова, а так ничего. Девок только жалко, хорошие девки были, горячие, веселые. Думали, что я уже валяюсь без сознания, а девок как свидетелей решили убрать.

- Ранен?

- Царапина, - махнул рукой Тэньфей.

- Выяснил кто?

- Казначей. Четверо вассалов.

- Кицин?