В глубь веков (Таинственные приключения европейцев сто тысяч лет тому назад. В дали времен. Том - Джунковский П.. Страница 12

— Да, вы люди, — сказал он наконец после внимательного осмотра и, приветливо улыбнувшись, снова обратился к ним с вопросом:

— Вы живете далеко?

— Да, очень далеко, — ответил ему Бруно, — а ты, — в свою очередь, спросил он у него, — ты живешь тоже далеко?

— Нет, мой отец, моя мать, мой брат и другой мой брат и моя очень маленькая сестра, мы живем там, недалеко, — и, протянув руку, он указал по направлению к северо-западу. Затем, помолчав немного, он снова обратился ко всем.

— Вы ищете плодов для еды?

— Да, да, — отвечал на всякий случай Ганс, — мы ищем плодов, но их здесь нет.

— Да, здесь нет, — подтвердил юноша, — пойдемте со мной к жилищу моего отца, я покажу вам, где есть много, очень много плодов… А зачем поймали вы этого зверя? — спросил он вдруг, указывая своей дубинкой на черепаху, которой Иоганн по-прежнему пользовался вместо сиденья.

Вероятно, вследствие того, что вопрос этот был предложен непосредственно за разговором о пище, в уме талантливого гастронома быстрее молнии мелькнула мысль о возможности полакомиться каким-нибудь изысканным блюдом из нежного мяса черепахи, и это казалось ему тем более желательным, что кроме плодов новый знакомый, видимо, не желал ничем угощать наших проголодавшихся уже друзей. В голове Иоганна уже роилось несколько рецептов весьма соблазнительного состава, а потому он выступил вперед и предупредительно ответил на предложенный вопрос.

— Молодой человек, — сказал он, — мы поймали этого зверя для того, чтобы съесть его… — тут Иоганн принужден был остановиться, так как, подобно своему господину, он не находил в этом варварском наречии достаточных слов для того, чтобы удивить этого дикаря глубиной и силой своих кулинарных познаний; но, вероятно, уже и того, что он сказал, оказалось вполне достаточно для того, чтобы произвести на его слушателя неожиданное действие, так как, услышав ответ Иоганна, молодой туземец вдруг разразился самым искренним смехом, как будто бы ему рассказали что-нибудь весьма забавное.

— Съесть этого зверя, — говорил он сквозь смех, — но кто же ест зверей, кроме зверей… Вы очень голодны, — решил он наконец, немного успокоившись, — пойдемте скорее к нашему жилищу, я покажу вам, где растут плоды.

— Но твой отец рассердится на нас за то, что мы будем брать его плоды, — осторожно заметил профессор.

— О, О! — немного удивленно воскликнул юноша, — но зачем хотите вы брать плоды у моего отца, — вы сами берите их с дерева, — наставительным тоном посоветовал он несообразительным европейцам.

— Ну, это какой-то странный народ, — проворчал вполголоса Иоганн, обращаясь по-немецки к Бруно, — смеется без толку и не понимает самых простых вещей.

— Да, но зато — они не людоеды! а ведь это чего-нибудь да стоит, не правда ли?

— Вот это действительно верно, этого достоинства у них отнять нельзя, — согласился Иоганн, для которого успокоение с этой стороны было особенно дорого.

Между тем, профессор кое-как объяснил туземцу, что вещи их остались на том берегу реки и что им очень хотелось бы возвратиться за ними на ту сторону.

— Вы были на том берегу, вы перешли здесь реку! — воскликнул юноша. — Ну, я так и знал, что вы люди другого, не нашего берега… Но вы не делайте этого еще раз: переходить эту реку нельзя. Здесь живут маленькие чудовища. Они убивают и зверя, и человека…

— Да, да, — подхватил Ганс, — теперь мы видели их и знаем это; но нам нужно, очень нужно возвратиться туда.

— Да, да, — с задумчивым видом согласился юноша, — там ваши жилища, ваши семьи… Но я не знаю, как это сделать…

Он в недоумении развел руками и затем снова предложил всем немедленно же отправиться к его отцу, который, может быть, поможет им своим советом.

Во всей манере и во всех речах этого неожиданного друга наших героев было столько искренности, доброжелательства и простоты, что они не колеблясь приняли его предложение и вместе с тем как-то молчаливо уступили ему руководительство дальнейшими их действиями.

Бруно и Ганс были чистосердечно расположены к нему; Иоганн был преисполнен благодарности, чувствуя неприкосновенность своей особы; но дядя Карл просто завладел молодым человеком, казавшимся ему чем-то вроде осколка доисторической посудины, по которому он, профессор археологии, имел случай с такою полнотой изучать сокрытые тайны минувшей жизни. И дядя Карл с беззаветным увлечением предался этому изучению. Когда все общество двинулось наконец в путь, то Курц вместе с этим странным человеческим существом шел впереди, ревниво не допуская к нему никого из своих спутников. Он столь сильно увлекся своими исследованиями, что, казалось, совершенно позабыл весь ужас того положения, в которое ставила наших друзей невозможность перебраться обратно через реку. Случай давал ему возможность заглянуть в таинственную глубину ушедших в прошлое тысячелетий, и он с таким рвением отдался этой возможности, что Иоганну пришлось окликнуть его по крайней мере три раза, прежде чем он обратил наконец на него свое внимание.

— Господин профессор, а, господин профессор, — взывал к своему патрону Иоганн, шедший немного позади остальных.

— Чего ты желаешь, человек? — ответил профессор на туземном наречии, с которым, по-видимому, успел уже совершенно освоиться и даже приобрести совершенно правильный оборот речи.

— Узнайте-ка вы от вашего ископаемого друга, — с раздражением сказал значительно притомившийся уже Иоганн, — сколько же часов ходьбы до чертогов его папаши!

Курц на ходу обернулся к Иоганну и, на этот раз хотя и строго, но уже по-немецки отвечал:

— Любезный друг, в наши времена люди, конечно, не умеют делить день на часы; советую вам больше приспособляться к обстоятельствам, — берите пример с меня. Вы видите, что перед вами нет более профессора Курца…

Увы! с этими словами высокая фигура дяди Карла действительно скрылась от взоров его друзей, так как, запутавшись в предательской лиане, он стремглав полетел в густую папоротниковую заросль, из которой ему с большой поспешностью и даже с заботой помог подняться его «ископаемый друг». Он даже с удивлением оглянулся на остальных спутников, среди которых послышался сдержанный смех по адресу ученого мужа.

— Эге, — сказал Бруно, заметивший это удивление, — посмотрите-ка, господа, здесь, кажется, не принято смеяться в подобных случаях. Вот видите, дорогой Иоганн, у этих людей, если только к ним поприсмотреться, найдутся, пожалуй, и другие достоинства, кроме вегетарианства.

— Ах, Бруно, все это очень может быть, — отвечал Иоганн, путавшийся короткими ногами в листьях своей растительной юбки, — но что касается до вегетарианства, то я скажу, что оно, — как и все, хорошо в меру. Плоды сегодня, плоды завтра… это, при всем моем знании дела, не дает возможности уйти дальше компота, а ведь это, согласитесь, только конец хорошего обеда.

Мысль эта, по-видимому, лишила его значительной части бывшей у него в запасе энергии, так как он мало-помалу отстал и одиноко плелся сзади, чем и воспользовались оба брата, чтобы серьезно обсудить свое положение.

— Послушай, Бруно, я решительно нахожу наше положение очень опасным, хотя и не хочу говорить об этом ни Иоганну, ни дяде. По-моему, добраться до нашей пещеры вовсе не так просто, как это может показаться с первого взгляда. Те четыре-пять миль, которые отделяют нас от нее, при обыкновенных условиях представляют, конечно, не более как прогулку, но в те времена, которые нам приходится переживать теперь, — это целое путешествие, преисполненное тысячами опасностей, грозящими путнику на каждом шагу.

— Да, да ты, конечно, прав, — отвечал Бруно, — уж одна река требует чуть ни подвига, чтобы переплыть ее ширину в каких-нибудь сотню-полторы метров; а уж о лесах и говорить нечего. Я положительно считаю необыкновенным благополучием то обстоятельство, что до сих пор мы избежали всевозможных опасностей, а встречу с этим приветливым юношей считаю положительным счастьем.

— Если только отец его окажется таким же любезным, как и сын, — заметил Ганс, — то, может быть, при их помощи нам и удастся как-нибудь выбраться из беды, в которую мы попали благодаря нашему легкомыслию. До знакомства с семейством нашего проводника нам, пожалуй, трудно остановиться на каком-нибудь определенном плане.