Я подарю тебе крылья (СИ) - Морозова Мария. Страница 44
А я просто приникла к любимому, чувствуя себя немного растерянной и совершенно счастливой. Как круто изменилась моя жизнь когда-то давно, но я никогда не устану благодарить судьбу за то, что она подарила мне моего дракона.
КОНЕЦ
Я подарю тебе надежду. Бонус к книге “Я подарю тебе крылья” .
Десять лет – это долгий срок. А десять лет в одном из самых опасных мест королевства способны изменить человека до неузнаваемости. Но хватило ли этого Рикхарду Анту, чтобы переосмыслить свою жизнь и измениться? Окажется ли он достоин того шанса, который подарит ему судьба?
Холодное бледное солнце медленно поднималось над пустынным плоскогорьем. Ночная тьма отступала, неохотно открывая иссеченные ветром скалы, бесформенные каменистые осыпи, редкие рощицы из невысоких кривых деревьев и колючих кустарников. Тоскливый и безжизненный ландшафт, чьи желтовато-серые тона не могло преобразить даже утреннее солнце. И только крик одинокого грифа-падальщика разрезал жидкий утренний сумрак, возвещая начало нового дня.
Эта северо-восточная провинция была самой малолюдной и суровой в Аллиноре. Высокая горная цепь, которая одновременно являлась границей королевства, делила плато на две неравные части и тянулась до самого горизонта. А у одного из ее отрогов, между неприступными скалами и глубоким ущельем, возвышалась крепость, такая же неприветливая, как и край, в котором была когда-то построена.
Но монументальные стены твердыни, сложенные из огромных гранитных блоков, были той преградой, что защищала королевство от набегов восточных кочевников. Их многочисленные кланы были очень воинственными, а желание прорваться на территорию Аллинора, где можно было поживиться неплохой добычей, обычно выливалось в кровавые стычки. Но последние несколько недель все было спокойно, и крепость жила по строго установленному распорядку.
Где-то в глубине цитадели, в холодных неуютных казармах зазвучал рог, командуя подъем. Тут же началась давно привычная скупая суета, ведь командиры могли строго наказать за малейшее промедление. Суровая дисциплина, царившая здесь, вынуждала действовать четко и быстро. Впрочем, снаружи это было совсем незаметно, и крепость казалась тихой и бестревожной.
Но не прошло и получаса, как что-то изменилось. Тихо скрипнула небольшая дверца, пробитая в толстых главных воротах. Она выпустила наружу одного из своих узников, готового начать новую жизнь за ее пределами.
Мужчина не торопился уходить. Он бросил на землю небольшой мешок со скромными пожитками, прислонился спиной к каменной стене и глубоко вздохнул, словно пытаясь распробовать свою свободу на вкус. Прохладная и немного горькая, с отчетливыми оттенками сухой пыли и ржавого железа, она осела на губах и растворилась на языке, заставив мужчину тоскливо улыбнуться.
Целых десять лет, отмеренных вердиктом строгого суда, он провел здесь. Сейчас мало кто узнал бы в этом высоком поджаром мужчине холеного графа, которым он был когда-то. Короткие пепельные волосы уже давно не отливали золотом, которое так нравилось девушкам. Кожа на лице обветрилась и загорела, а кривоватый шрам на щеке, оставленный клинком одного из кочевников, делал мужчину похожим на разбойника с большой дороги.
Да, прошло десять лет. Десять лет с того момента, когда он поставил на кон все и проиграл. Как ни странно, его не казнили и даже не отправили на каторгу, а приговорили к служению на пользу королевства. Но первое время здесь смерть казалась ему наивысшим благом. Почти тюремные условия, жесточайшая дисциплина и наказания за малейшую провинность стали серьезным испытанием. Да и местный контингент, по большей части состоявший из преступников, делал заключение здесь еще опаснее. А крепость постоянно испытывала их на прочность, безжалостно отсеивая подлость, слабохарактерность, трусость. Она заставляла отыскивать последние крупицы верности и чести, которые могли сохраниться в этих темных душах, оставляя лишь самых достойных.
И мужчина справился. Он сумел выжить и приспособиться, привык к тяжелым нагрузкам и скудному питанию, не умер от истощения в холодном карцере, чудом избежал смертельных ранений. Но главная борьба происходила внутри.
Он потерял все. Остатки состояния, титул и даже ту эфемерную возможность шикарной жизни, которую мужчина сам себе придумал. И единственное, что ему осталось – это злость и ненависть. Сначала он ненавидел всех и все. Самого себя, свою бывшую невесту, колдуна, по милости которого оказался здесь, местных командиров. Но даже у этой ненависти был предел. Со временем что-то стало меняться в мужчине. Он видел здесь много плохого. Видел мошенников и убийц, дезертиров и воров. Видел тех, кто спокойно мог воткнуть нож в спину соседу или сам погибал от подобного удара. Не все могли справиться с собой и своими внутренними демонами, ломаясь под давлением обстоятельств. А мужчина ломаться не хотел. И это, в сочетании с жесткой муштрой и смертельно опасными схватками с безжалостным противником, заставляло его думать. Думать о своей жизни, о своих ошибках. И постепенно, не за месяц и даже не за год, вся его злость куда-то исчезла, схлынула, будто унесенная редкими здесь ливнями, оставив после себя лишь какую-то горькую обреченную пустоту.
Жалел ли он о том, что творил когда-то? Нет. Мужчина в принципе не видел смысла жалеть о том, что невозможно исправить. Но он, наконец, понял, что именно он совершил, какой чудовищно неправильной была его цель. Наверное, именно это осознание помогло не сгинуть в приграничье, вырваться из “безнадежных злодеев” в категорию обычных солдат и завоевать хоть подобие доверия командиров и уважения сослуживцев. И теперь, спустя десять долгих лет, Рикхард Ант честно вышел на свободу, снабженный небольшим мешочком монет, старым боевым мечом и рекомендациями от начальства.
Сейчас он смотрел вдаль и совершенно не представлял, что делать. За пределами крепости у него не осталось ничего: ни дома, ни цели, ни смысла. Да, перед ним открылась новая дорога. Но куда по ней можно прийти?
Отправляться просить прощения у Элиры? Вряд ли ей это нужно. Судя по слухам, долетавшим даже досюда, она вполне счастлива и довольна жизнью. Может и не помнит уже своего непутевого жениха. Так зачем же омрачать это благополучие таким нежданным визитом из прошлого?
Поэтому внутри созрело грустное понимание: ему или идти вперед в поисках новой жизни с чистого листа, или вниз головой в ближайшую пропасть.
Из невеселых дум мужчину вырвал натужный скрип тяжелых створок. Из ворот показалась вереница из нескольких телег. Обоз, доставивший в крепость продовольствие, направлялся в обратный путь.
Рикхард провожал его бездумным взглядом, как вдруг его громко окликнул чужой голос.
– Эй, парень, – крикнул пожилой возница с телеги, – садись. Подбросим до города.
Мужчина на секунду прикрыл глаза, а потом решительно вздохнул и запрыгнул на телегу. До города, так до города. Может быть это знак, который сейчас так ему необходим?
Долгая дорога и неспешная беседа помогли окончательно привести мысли в порядок и принять решение. Вручая сегодня утром документы, комендант крепости, с которым у Рикхарда сложились довольно неплохие отношения, посоветовал ему добраться до Хартолла – столицы этой провинции. Там в Управлении городской стражи служил старый друг коменданта, который мог взять мужчину на службу. Стабильный заработок, место в казарме и полное обеспечение – это все, что было сейчас нужно такому как он. Глупо было не воспользоваться удачным шансом.
И шанс себя вполне оправдал. Командир патруля, к которому явился Рикхард, долго и внимательно читал рекомендательное письмо, словно пытаясь прочесть что-то между строк. Потом так же долго рассматривал самого мужчину. Но в итоге позволил остаться. И Рикхард Ант стал нести службу в рядах патрульных Хартолла.
Десять лет вынужденной изоляции наложили свой отпечаток на мужчину. Ему пришлось заново привыкать к большому шумному городу, к обычным людям вокруг, к собственной свободе. Сослуживцы поначалу отнеслись немного настороженно к хмурому молчаливому мужчине со шрамом на щеке, но потом быстро привыкли. Его собранность и выдержка, которая за годы на границе словно въелась прямо в кровь, помогли зарекомендовать себя среди коллег. Но сближаться с кем-либо мужчина не стремился. Зачем пускать кого-то себе в душу? Вряд ли там осталось что-то хорошее, что можно было бы разделить с другими людьми. Он патрулировал улицы, выезжал на вызовы и задержания, принимал заявления горожан. А после работы возвращался в свою одинокую полупустую комнату и забывался тяжелым сном без сновидений. Так прошел остаток лета, прошла и осень. И наступила зима.