АЗАЗА (СИ) - Авгур Александр. Страница 4

- Витек, ну, екарный бабай. Раиса, мать ее за ногу, собрала манатки и с сыном Мишкой уехала в Москву, – Журавль вытер накатившиеся слезы и проступающие сопли. – Говорит, бросаю тебя алкаша. Живи, как хочешь. Витек, ну екарный бабай, разве так можно? Я ж без нее это… Копец короче мне будет.

- Хорош трындеть. Выпить хочешь?

Журавль радостно кивнул и я подумал, что шея у него действительно длинная.

В ту ночь я накрутил много фарша. И у меня появилась надежда, что скоро все станет, как и прежде. Наш мини бизнес начнет процветать, ведь алкашей и бомжей в нашем маленьком прогнившем городишке еще много. Кто их будет искать? А если и будут, кому есть дело до самых не нужных элементов общества? Поищут да и останутся дела «глухарями».

Так и случилось. Начались лихие девяностые. Серьезные люди пропадали десятками, а уж бомжи - так не сосчитать.

Вот так и стою я на рынке с дядей Сережей. Все у нас складно получается. Фарш по килограмму в пакете, а пакетов много. Продукт у нас хороший, качественный, всегда свежий. От покупателей отбоя нет. А что касается Бабковских братков, так мы посмотрим еще кто кого.

Кто знает, может и появится на прилавке фарш с названием «Бабковский»? Кто знает…

Ко мне подбегает девятилетняя Лида, постоянный клиент, протягивает смятые купюры и весело просит:

- Вить, дай килограмм фарша.

- Опять мама котлеты жарит? Вкусные? – с улыбкой спрашиваю ее я.

- Да-а-а-а, – с предвкушением протягивает она и, кажется, вот-вот сглотнет слюну. – Котлеты мама делает лучше всех на свете! Она говорит, что у вас самый лучший фарш!

- Да Лидочка. Это правда!

Я улыбаюсь и протягиваю ей пакет. Там ровно килограмм моего отца. Он вкусный. Я сам пробовал.

Планы на будущее

Маршрутный автобус был забит битком людьми в осенних куртках. Людмила ехала стоя, правой рукой держась за поручень, левой удерживала маленькую Марину и небольшую коричневую кожаную сумку. Практически все люди молчали, слушая доносившиеся из динамиков звуки радио. Ведущий какой-то программы, с живым интересом рассказывал о не так давно скончавшемся американском фотографе Билли Каннингэме, который почти сорок лет проработал в газете The New York Times и постоянно рвал чеки с гонорарами, не признавая деньги и материальные ценности.- Чертов позер, – подумала Людмила. - Лучше бы деньги в детский дом отдавал или на любую другую благотворительность. А нет, рвал он их, видите ли.Автобус со звуком «Пффф» остановился на остановке. Внутрь вошел загадочно улыбающийся молодой человек в темно синей ветровке и встал рядом с Людмилой.  

Радиопередача закончилась и зазвучала надоедливая песня, ставшая хитом среди молодежи.

- Мало времени и много планов - подумала Людмила. - Надо надавить на юриста, что-то он медлит с оформлением квартиры на сына. Надо бы доплатить, чтобы документы все были готовы к концу недели.

- Мам, нам долго еще ехать? - спросила Марина.

- Нет малышка, - с улыбкой произнесла Людмила. - Осталось еще две остановки.

- Ну, хорошо - устало выдохнула девочка.

Женщина направила взгляд на рядом стоящего молодого человека, который искоса посматривал на нее, а потом в окно, за которым мелькали деревья, и задумалась о своих планах:

- Машину надо переписать на мужа. Ну, на кой черт я оформляла ее на себя? Сейчас бы избежала этого геморроя. Накопления, которые лежат дома, надо перевести на счет сына. Ему они пригодятся. Оплатить учебу, например. Ах, да. Чуть не забыла. Надо доехать до ателье. По телефону сказали, что платье готово, надо сегодня примерить.

Автобус остановился с уже ставшим знакомым звуком «Пффф». Двери открылись.

Людмила краем глаза увидела, как стоявший рядом молодой человек в темно синей ветровке что-то достал из кармана и воткнул ей в ногу с криком:

- Поздравляю! Теперь у тебя СПИД, сука!

Женщина остолбенела от страха. Лишенная дара речи испуганными глазами она смотрела то вслед убегающему психу, то на лежащий на полу шприц, то на ничего не понимающую Марину, то на несколько испуганных людей, которые кажется, догадались что случилось. Но паники не было.

Двери автобуса закрылись.

Мать с дочкой вышли на своей остановке, и пошли вдоль лесопосадок.

- Мам, а что такое СПИД? - нарушила тишину своим вопросом Марина.

- Это такая болезнь. Опасная. Страшная, - ответила Людмила не останавливаясь.

- А от нее можно умереть? - не унималась дочь, семеня за мамой.

- Да. Можно.

- Мам, а ты расскажешь папе и Костику, что сегодня случилось? И про этого дядю, который тебя уколол?

Людмила остановилась и, посмотрев на Марину, спокойно ответила:

- Я думаю, им знать об этом не стоит. Им и так сейчас плохо. Они очень за меня переживают. Я умру быстрее от рака, чем от сегодняшнего укола.

- Мам, а рак это та шишка у тебя в голове, которая постоянно растет?

- Не шишка, а опухоль.

Последнее Людмила сказала с всепоглощающей тоской в душе.

Врачи объяснили, что с такой неоперабельной опухолью ей осталось жить около двух месяцев, причем неизвестно, сколько времени, она еще будет в здравом рассудке. Ближе к финалу ее ожидает «бессознательное».

- Я буду овощем... - вслух подумала Людмила. - У меня до этого еще много дел. Мне многое надо успеть. Мариш, пойдем быстрей. Мы уже близко.

Мама с дочкой прошли ворота кладбища. До боли знакомую могилку они нашли сразу. На гранитной плите Людмила в тысячный раз прочитала:

- Марина Сергеевна Штополева. Любимая дочь и сестра, ушедшая слишком рано.

Девочка с непосредственной улыбкой присущей только детям спросила:

- Мам, это тут я лежу? Меня здесь похоронили?

- Да моя хорошая - ответила Людмила. - Ты умерла двенадцать лет назад. Мы с папой и Костиком очень переживали. А я плакала сутки напролет и думала, что умру от горя. Но... Старуха с косой настигла меня только сейчас и каждую минуту тянет меня к тебе.

- Как хорошо, что мы и после смерти можем быть вместе, - сказала девочка и звонко засмеялась.

- Я рада этому, - ответила Людмила. - И пусть тебя на самом деле нет рядом, и пусть ты всего лишь моя галлюцинация, вызванная опухолью, я все равно рада, что ты рядом со мной...

Женщина из небольшой коричневой кожаной сумки достала маленького плюшевого мишку и положила на могилу дочери.

- Прости Мариночка, - сказала она, - но мама больше не сможет прийти тебя навестить. У меня осталось слишком мало времени. Мне надо позаботиться о папе и Костике. У меня еще слишком много дел. Прощай...

Сказав  это, женщина направилась к воротам, ведущим с кладбища, как внезапно зазвонил телефон. Людмила достала его из сумочки и, сдерживая слезы произнесла: - Алло.

На том конце ее спросили:

- Людмила, здравствуйте! Напоминаем, что ваше платье готово, и вы можете сегодня приехать в наше ателье на примерку.

- Да - да, я скоро буду. Спасибо что напоминаете, - сказала женщина, смотря на играющую около могилы дочь.

- Мариша, нам пора идти! - выключив телефон, крикнула мать дочери. - Маме надо померить платье.

- А зачем тебе это платье, мам?

Людмила улыбнулась и ответила:

- Должна же мама быть красивой в гробу.

Девочка и женщина молча взяли друг друга за руку и направились к остановке.

Людмила думала о том, что жизнь быстротечна. Она является нам словно сон. Манит, заигрывает, виляет хвостом как гулящая девка, щекочет нервы как карточный шулер, распаляя азарт, лишь для того, чтобы открыть глаза на мимолетность нашего существования. И только – только мы поднимаем веки, как смерть закрывает их холодной, костяной рукой. Дышит в лицо могильным зловонием. Скребет по крышке деревянного гроба. Ложится всей массой земли и в итоге давит, словно каток наши тела. Смерть – это безвозвратный путь в никуда. Дорога, заканчивающаяся обрывом или бетонной стеной. Смерть – это пустота, черная дыра пожирающая все сущее…