Власть любви (СИ) - Караюз Алина. Страница 18

— В прямом. Что-нибудь необычное есть? — лицо отца, еще минуту назад обеспокоенно-виноватое, замкнулось, стало суровым, словно вытесанным из гранита. — Обостренное восприятие?

— Нет.

— Неприятные запахи, яркий свет?

— Нет…

— Ощущение жжения в мышцах?

— Да нет же. Нет! — Леся сорвалась на крик. — Папа! Ты можешь по-человечески объяснить, что происходит?

— Это долгая история, у нас сейчас нет времени. Мы должны ехать… но сначала я осмотрю тебя.

— Что?!

Она едва не зарычала, когда ее отец достал пальчиковый фонарик, тот самый, что используют офтальмологи, проверяя сетчатку глаза.

— Потерпи, — пробормотал он, придвигаясь ближе, — это не больно. Я должен убедиться, что с тобой все в порядке.

— Не трогай меня! — она отдернула голову. — Ты сумасшедший!

Когда фонарик засветил ей в лицо, она забилась в путах с отчаянием пойманной птицы.

— Развяжи меня! Я в порядке! Это ты, похоже, рехнулся!

Он с неожиданной силой ухватил ее голову, зафиксировал и двумя пальцами одной руки оттянул веко на ее правом глазу, не давая моргнуть. А потом направил фонарик на зрачок.

Леся взвыла.

— Заткнись! — процедил отец. — Это для твоего же блага.

От яркого света заслезились глаза. Слезы, крупные, как горох, заполнили веки и потекли вниз соленым ручьем. Леся всхлипнула.

— Господи… что происходит?.. — простонала она, обескураженная, растоптанная таким обращением.

Еще никогда ее отец не позволял себе даже прикрикнуть на нее, хотя порой, особенно в детстве, она любила испытывать его терпение. А теперь он осознанно причиняет ей боль и говорит, что это для ее блага! Разве это не признак того, что один из них сумасшедший?

— Реакции ускорены, так я и думал, — проговорил он, словно про себя, и угрюмо взглянул на дочь. — Поверни голову.

Проигнорировав ее отчаянный взгляд, он спрятал фонарик в карман и сам заставил повернуть голову так, как ему требовалось. Леся почувствовала, как он гладит ее по шее кончиком пальца. Словно что-то хочет нащупать.

Степан отогнул край одеяла и стянул с плеча дочери свитер. Ни малейшего следа укуса… А ведь он его видел вчера.

Воспоминания накатили леденящей волной, и Ермилов сжал кулаки, чтобы не видеть, как дрожат пальцы. Вчера, когда ему сообщили, что девушка, похожая на его дочь, лежит в городской больнице, он едва устоял на ногах от волнения. Мысль, что Леся погибла, что это чудовище убило ее, преследовала его день и ночь. Охотники, которых он вызвал, прочесали лес вдоль и поперек, но ничего не нашли, собаки не смогли взять след, да к тому же неизвестно откуда взявшаяся стая волков постоянно путала их, как будто нарочно завлекая в самую чащу. Злые, усталые, вымокшие до нитки, люди к рассвету бросили поиски. Им нужен был новый план, потому что гоняться по лесу за призраком оказалось бессмысленным. И именно в этот момент кто-то вспомнил про заброшенную сторожку, в которой летом собираются дети. Решили проверить ее, но к тому моменту, как бладхаунды взяли след, домик уже опустел. Оборотень и его жертва исчезли.

Степана утешало только одно: они не нашли ни крови, ни растерзанного тела. Этот факт вселял в него надежду и давал силы продолжать поиски.

И вот на следующий день, ближе к вечеру, ему сообщили, что нашли его дочь. Или кого-то, очень похожего на нее. Всю дорогу к больнице он молился, чтобы это была она — его Леся. Он не мог потерять еще и ее. Не так, не сейчас. Не после того, как потерял ее мать и сестру. Не после того, как оплакивал их двадцать лет!

Отцовское сердце сжималось от боли.

Она так хотела быть взрослой, самостоятельной, так хотела избавиться от его чрезмерной опеки. Он пытался ее отпустить. Пытался привыкнуть к тому, что она уже выросла, принимать ее мнение на равных со своим, хоть это было и тяжело. Но стоило увидеть ее там, на больничной койке, такую несчастную и одинокую, как она вновь стала для него его маленькой дочкой, которую нужно спасать и оберегать. В тот момент он готов был разорвать этих врачей, допустивших, чтобы его дочь оказалась в таком состоянии.

Степан вспомнил тот момент, когда вошел в палату, и холодный ветер из распахнутого окна ударил его в лицо. Ударил — и сердце застыло, почувствовав опасность. Невидимое присутствие кого-то большого, опасного витало в воздухе вместе со случайными снежинками, залетевшими с улицы.

Почти не дыша, он направился к дочери. Уже зная, но еще не в состоянии понять того, что случилось. В мозгу красным светом сигналила одна мысль: он здесь был! Этот зверь. Это чудовище. Он был здесь, рядом с ней!

Дрожащими руками Степан откинул с дочери одеяло. И содрогнулся. Застиранная больничная рубашка, в которую ее одели, была запачкана кровью, а на плече девушки, рядом с ключицей, виднелся характерный след укуса. И этот след затягивался на глазах.

Монстр успел сделать свое грязное дело. И он не смог его остановить…

— Папа? — голос Леси, полный сдерживаемой истерики, вырвал его из воспоминаний. — Мне страшно!

— Чш-ш-ш… все хорошо, — он погладил ее по голове, как маленькую. Потом достал из кармана платок и вытер ей щеки, залитые слезами. — Тебе не о чем беспокоиться, принцесса… Папа обо всем позаботится.

Она уже не сопротивлялась, только всхлипывала, когда он поднес к ее губам чашку с бульоном.

— Вот так, молодец. А теперь тебе нужно поспать.

Девушка вздрогнула, увидев шприц в руках отца.

— Папа, ты это серьезно?

— Доверься мне. Так будет лучше.

— Лучше?! — в ужасе она попыталась вжаться в каталку, провалиться сквозь нее, испариться. — Кому лучше, папа?!

— Тебе… Прежде всего тебе. Я все это делаю для тебя. Ты мне веришь?

Это был риторический вопрос.

Избегая смотреть дочери в глаза, Степан сделал укол прямо в вену…

Леся молча проводила его глазами. Мир вокруг расплывался то ли от слез, то ли от снотворного, которое ей вкололи. Она не могла понять, за что он так с ней? Что случилось с ее отцом? Почему он ничего не объяснил? Его поведение испугало ее больше, чем любые слова. А еще он так странно смотрел…

Тихо всхлипнув, Леся уснула.

ГЛАВА 11

Когда она очнулась во второй раз, машина стояла. Тяжелая, давящая тишина обрушилась на девушку, будто ватное одеяло. Укутала горячей душной волной, мешая дышать. Во сне ее преследовал образ незнакомого мужчины, сквозь который она видела волка. Огромного такого волка, клыкастого. Он почему-то смотрел на нее с укором и тоскливо выл, будто звал. И от этого зова перехватывало дыхание и сердце в груди грохотало набатом…

Леся вытянулась в струнку, прислушалась. Тишина оказалась не абсолютной, сквозь стены фургона проникали различные звуки.

Завывание ветра. Тихая музыка. Чье-то дыхание… Храп… Ругательство, сплюнутое сквозь зубы. Скрип шагов по сухому снегу. Звук открываемой дверцы…

В фургон ворвался ветер и запах морозной ночи. Леся заставила себя лежать неподвижно. Услышала, как неизвестный залез в фургон, подобрался поближе к ней, замер, разглядывая. Она почувствовала на себе этот взгляд. Жесткий и подозрительный. Кто бы это ни был, он смотрел так, словно изучал ее.

Потом раздался скрип откидного сиденья. Проклятье, произнесенное шепотом.

Вошедший был мужчиной лет сорока. Леся поняла это каким-то шестым чувством, о котором раньше никогда не задумывалась. Человек был напряжен, она почувствовала это, не видя его. А еще его запах: раздражающий, неприятный запах спиртного, курева и пота, сдобренный щедрой порцией адреналина. Этот запах витал в воздухе, словно невидимый ореол.

Присутствие отца ощущалось не так четко, хотя Леся поняла, что слышит именно его храп. Это наполнило ее легким недоумением. Как же так? Он оставил ее здесь, одну, непонятно с кем. Вколол ей снотворное, как собаке, а сам преспокойно улегся спать?

Обида, охватившая девушку, заставила ее скрипнуть зубами. Леся открыла глаза.

— Эй ты! Тихо там! — грубый голос прогремел почти у самого уха. — Чего неймется?