Сапоги — лицо офицера - Кондырев Виктор Леонидович. Страница 36

Две батареи разбили палатки под березами, возле сарая-склада, в километре от поля, установили полевые кухни и большой бак для воды, солдаты схватили за ремешки каски и столпились вокруг офицеров.

— Ладно, — улыбнулся Алексеев, — идите за грибами, работу завтра начнем. Далеко в лес не заходить, держаться на расстоянии прямой видимости соседа. На нашу долю не забудьте!

Вечером разожгли множество маленьких костериков. Год не видевшие свежей картошки солдаты жарили, варили, пекли ее, на железных листах готовили грибы, подвешивали котелки с водой, пили чай, благо взяли сахару два мешка. На ужин, на кашу с тушенкой, никто и не посмотрел, самые ненасытные решили лучше приготовить еще картошки, торопиться некуда, лежи возле костра, кури.

Офицеры сидели возле маленькой избушки.

Коровин взял на себя роль организатора сельскохозяйственных работ.

— Сделаем так. В поле достаточно двух лейтенантов. Будем торчать по очереди. Здесь, на разгрузке и сортировке, тоже два. Казаков заведует транспортом. Два «Урала» по две ходки в день, за две недели забьем в полку склад под потолок! Кто там будет считать, сто или двести тонн. Успеем до заморозков. Командиры батарей, естественно, отдыхают, они тут ни в пизду, ни в Красную Армию, короче, без них управимся!

Алексеев и Синюк удовлетворенно посмеивались, а что, мало подчиненные у них кровушки попили, самое время отдохнуть начальству, надо беречь командирские кадры, будем грибы собирать, правильно, хорошая мысль, они и будут ответственными за грибы к ужину.

— Вы заметили, господа русские офицеры, солдаты-то ни каши, ни тушенки здесь не едят. Одну картошку! — хитро потирал руки Курко. — Сколько продуктов сэкономим! А, товарищ капитан?

Алексеев понял намек.

Утром, проезжая мимо «Б», он поручил Курко остановиться возле его дома и без шума, не впутывая солдат, выгрузить только что взятую на складе бочку соленых помидоров. Солдатам они и так надоели, подхихикивал он, а у меня и жена, и я их уважаем, все равно бочка исчезнет, лейтенанты-то сами не пальцем деланные, такие шакалы, только отвернись, и Митькой звали, как говорил Белоус, упрут помидоры, а у него в семье все их любят…

— Село далеко, — сказал Синюк, — пять километров. Но как бы братия в самоволку туда не двинула. Хоть это через лес и болото… От них все можно ожидать… Пойдем спать?

Спать так спать, пора, согласились офицеры, делать все равно нечего, а в самоволку пусть идут, второй раз не пойдут, побоятся ночью через лес, хотя в батареях-то почти все уже старики, да и нам еще перекантоваться зиму, а там и дембель, дембель, дембель, сладко мечтали лейтенанты, шурша сеном тюфяков…

Золотые дни

Обычная история, люди копошатся, вроде что-то делают, целыми днями в поле, не придерешься, а работы нет, одно название, кричи не кричи…

Картофелекопалка взрыхлила уже половину поля, солдаты неторопливо собирали картофель, не спеша тащили к «Уралу» плетеные корзины, меланхолически брели по бороздам, пиная сапогами картофелины, корзины наполнялись с поразительной медлительностью…

В сарае, вокруг картофельной кучи, лейтенанты задумчиво выслушивали встревоженные упреки капитана Алексеева.

— Вы больше цацкайтесь, вас вообще обсерут с ног до головы! Нам еще не хватало профсоюзных собраний! Нашли с кем либеральничать, с солдатами! Уже год в армии, а так ничему и не научились! За три дня только четыре машины отправили! Дождемся, нагрянет проверка! Эти бляди только вечера и ждут, чтоб в село бежать. А мы глаза на это закрываем! Надо сделать так — не выполнил нормы, сиди, сука, в палатке! Никаких грибов, никаких танцев!

Каждый вечер, после ужина, палатки пустели.

До деревни, если через болото, оказалось всего около часа ходьбы, солдаты, вооружившись длинными палками, в темноте, наощупь, по кочкам и пружинистым травяным островкам ходили в клуб на танцы, хотя и танцевать-то не все умели. Приятно просто постоять у стенки, посмотреть на танцующих, потолкаться у дверей, увидеть смеющихся девушек. Возвращались за полночь, ощупывая дорогу палками, проваливаясь в грязь, неизвестно как ориентируясь…

— Ваши запреты ни к чему не приведут, — сказал Панкин. — Кто будет следить, чтоб не бегали в самоволку? Вы? На меня лично не рассчитывайте. Я ночью спать должен, мне целый день в поле сидеть. Как можно заставить, если люди не хотят работать? Только голодом и тюрьмой. Кормить мы их обязаны, а тюрьмы поблизости нет… Это не так просто, уговорить людей работать по-настоящему.

— Я вам, если желаете, покажу, как управляться с лодырями и хитрожопыми саботажниками! Отправлю в полк двух-трех, на губу, остальные, увидите, сразу начнут работать. Приказ — это все! Если я прикажу солдату умереть, он должен умереть! — презрительно сказал Синюк.

— Правильно, умереть он должен, потому что он солдат. А говно, скажем, вычерпывать — это дело говновоза. И мы не можем упрекать говновоза, что он не хочет умирать по приказу своего начальства, — сказал Казаков. — Если люди работают, они должны быть хоть как-то вознаграждены. Даже собачкам в цирке дают после каждого номера сахар.

— С завтрашнего дня переходим на аккордную работу, — решительно сказал Коровин. — Выполнил норму, без фуфла, конечно, и свободен. И нормы установить не от фонаря, чем больше, мол, тем лучше, а выполнимые, по силам.

— Вы никак не поймете, что здесь армия, а не артель инвалидов, — недовольно сказал Синюк. — Игрушечки играете! Добром это не кончится, помяните мои слова!

Слова капитана не поминали, хотя поначалу солдаты отнеслись к предложению недоверчиво, пообещать, мол, все можно, Родина вас не забудет, им верить нельзя, говорили умудренные.

На следующий день третья батарея выполнила норму до обеда, уходя с поля, выжидательно поглядывала на офицеров, что те скажут, посмотрим, мы сделали работу, значит, до вечера можно отдыхать, поспать или походить по лесу.

За день куча увеличилась вдвое.

Взвод Панкина придирчиво сортировал картошку.

Самую лучшую, крупные и чистые клубни, отбирали в мешки, отставляли в сторону, офицеры ревниво следили, помогали, для себя выбираем, халтура недопустима.

Картошку помельче, но тоже хорошую, грузили в «Урал», для полка.

Казаков стал на «Б» популярнейшей личностью.

Стоило «Уралу» остановиться у дома одного из минометчиков, как появлялась масса желающих выпить с ним, и именно сейчас, зачем откладывать, зайдем на минутку, вон и жена приглашает.

Женщины отзывали Казакова в сторонку, приятно улыбались, просили и их не забывать, подбросить пару мешочков.

Казаков выпивал охотно, командовал, куда сколько, вежливо не отказывал, обещал позаботиться, хотя самое лучшее, пусть сами приедут, это недалеко, отберут и возьмут сколько нужно, хитрил он, помня о трудоемкой сортировке.

От скуки разъезжая по окрестностям, Алексеев обнаружил большое поле с капустой. Крупные кочаны собирать было легко, почти играючи, нагрузили полный кузов, не меньше трех тонн.

Капустный транспорт пожелали сопровождать все пять лейтенантов, один Казаков не справился бы, не выпьет же он сам столько водки, сразу насосется, как паук, и начнет раздавать направо и налево.

Берите сколько хотите, надо будет, еще привезем, веселились лейтенанты, наваливая капусту прямо под окнами, это только для семей покрытых славой артиллеристов, пехота пусть сама проявляет разумную инициативу.

Бережно и с достоинством принимали знаки внимания — бутылки водки, сдержанно благодарили, естественно, без взаимовыручки не проживешь, мы вам, вы нам, святой принцип зрелого социализма.

Благотворительная раздача капусты, продукта желанного и изысканного, взволновала офицерское население, убедила — откладывать нельзя, через пару дней овощная страда закончится, теперь все зависит от расторопности мужиков-кормильцев.

Начались золотые дни.

Каждый день к сараю-складу подъезжали машины, ветхие транспортные и строевые, матово-зеленые, новенькие, чистенькие. Оставалось загадкой, как командиры добились разрешения на выход из парка боевой техники с ограниченным моторесурсом, иными словами, используемой исключительно в целях боевой подготовки, на маневрах и учениях, два-три раза в год.