Сапоги — лицо офицера - Кондырев Виктор Леонидович. Страница 46

— Саботаж, это слишком сказано. Но разгильдяйство налицо. И отсутствие характера, как у барышни… Я иногда удивляюсь, взрослые люди, а ведут себя хуже солдат. Никакой моральной ответственности, горите вы ярким пламенем, мне плевать. Но если мы его строго-настрого предупредим, я думаю, он найдет в себе силы одуматься.

— Надо сказать, что командир батальона как будто получает удовольствие от склок! Иногда кажется, он просто провоцирует, и Петрова в том числе, — смело сказал Теличко.

Жигаев горестно всплеснул руками.

— Я, оказывается, во всем виноват! Моя вина в одном — я вовремя не настоял перед командованием на отдаче виновных в саботаже под суд!

— Вы, товарищ майор, прямо и судья, и прокурор! Всех под суд и немедленно! — Казаков решил поддержать Теличко. — Мы не профессионалы, мы не умеем служить, нас этому не учили! Что бы вы сказали, если б вас вдруг отправили в шахту план выполнять? Вы бы такое учинили, десятилетия бы понадобились, чтоб прийти в себя после вас!

— Это демагогия! — презрительно скривился Жигаев. — Советский гражданин должен выполнять то, что ему приказывает партия! В случае войны я не пожелал бы быть рядом с вами и с Петровым!

— Это еще вопрос, как бы вы себя повели в случае войны, — спокойно сказал Петров. — Вы знаете, что такое страх? Мы-то хоть и испытывали его в шахте, но каждый раз преодолевали, шли и работали. А вы вот замираете от ужаса перед любым начальником. На любом собрании трясетесь за свою шкуру. А ведь речь идет о пустяках, всего лишь о карьере. А если б дело касалось вашей жизни? Да вы нас, не задумываясь бы, угробили, всех вместе взятых, только чтоб спасти свое бесценное тело. А сейчас вы валите вину за вашу малую компетентность в военном деле на разгильдяев-лейтенантов. Хороший предлог показаться перед командованием, как вы стоите стеной за порученное дело.

Казаков дернул Петрова сзади за шинель, замолчи, совсем спятил.

Теличко беспокойно огляделся.

Капитан Синюк с окаменелым лицом чуть заметно покачивал головой.

В полной тишине Петров сел, отвел глаза.

Майор не сказал ни слова, не шевельнулся, не изменился в лице, не задышал чаще, но все заметили, почти физически ощутили дымящуюся ненависть, настоящую, незабываемую, делающую человека безумным ненависть.

Капитан Зерновский с горячностью сказал:

— Ваша дерзость, лейтенант, вызвана страхом. Вы обвиняете своего командира, а сами трусите. Вы боитесь суда, чувствуете, что заслужили его. И нам придется возобновить свои ходатайства о предании вас суду!

— Да нельзя же так, товарищ капитан! — домашним, успокоительным тоном сказал Северчук. — Что вы все суд да суд! Человек может быть никчемным офицером, но прекрасным работником в другом деле. Каждый служит, как может, а если даже и совсем не умеет служить, то это не значит, что он преступник!

— Одному нравится что-то, а другого, бывает, тошнит от этого! Одно дело, что, скажем, я могу сдерживать и скрывать свои чувства, а другому это не удается. Не убивать же его за это! — сказал командир взвода шестой роты, тишайший человек.

— Надо понять одно, мы в армии случайные люди! Штатские неумехи! И если дошло до того, что нас пригласили командовать, то не бороться с нами нужно, как с грызунами и тараканами, а думать, как выкрутиться из этого положения, — негромко сказал Теличко.

— А если война, весь народ должен воевать! И умелые, и неумелые! — воскликнул Зерновский.

— Война это стихийное бедствие, все должны разделять его. Никуда не денешься. А в мирное время неплохо поразмыслить, прежде чем принимать решения, — сказал Казаков.

Тихонько сидевший в уголке майор Францер решил, что настало время напомнить о себе.

— У нас обязательная воинская обязанность! И вас пятнадцать лет бесплатно учили! Партия вправе требовать от вас отдачи! — наставительно сказал он.

Лейтенанты вздохнули с облегчением, мыслитель майор Францер, умелый и чуткий руководитель, не даст поскучать.

— Обязательная обязанность! — хмыкнул Теличко. — Скажем лучше — обязательность обязательной обязанности в обязательном порядке!

— Как жаль, что товарищ майор невнимательно читал труды советских экономистов! — задушевно сказал Северчук. — А им удалось установить, что каждый инженер за свою трудовую жизнь десятикратно окупает расходы на свое образование. Так что, как это ни прискорбно, мы уже принесли государству трехсотпроцентную прибыль!

— Красивая это сказка, о бесплатном образовании! Только рассказывать ее надо на политзанятиях в провинциальных ремесленных училищах! — вздохнул Казаков…

Все-таки надо быть осторожнее, ведь служить осталось всего полгода, но от этой агрессивной свиньи, Жигаева, мы еще натерпимся, нельзя давать ему серьезный повод, он и вправду может исхитриться и напакостить, у него сейчас единственная светлая цель — испортить им жизнь, старались убедить друг друга лейтенанты, скрывая беспокойство.

Петров шел со всеми по плацу, молчал, вроде бы соглашался, в разговор не вступал, о чем он думал, никто не знал…

Шаманы

Это был обычный обман, немного наивный, столько раз виденный и неосуждаемый, но все-таки обман. Полковник был уверен, такое происходит во всех армиях, начиная с американцев и кончая каким-нибудь Бурунди.

Люди разыгрывали сюрприз, неожиданность, доказывали, что застигнуты врасплох, что на них свалилось, как снег на голову, вот уж чего не ожидали, того не ожидали.

Как дети, усмехнулся полковник, как дети играют, как дети хотят показаться ловкими и сильными, как дети не умеют сохранять секрет.

Начальника штаба дивизии полковника Зинина встретил в Ледяной сам Терехов.

Прибытие начальства могло означать только одно — давно ожидаемые зимние маневры начнутся в ближайшие часы. Ни цель, ни место учений не были известны, подозревали, что полку предстоит из ряда вон выходящая проверка, необычная и ответственная.

И не ошиблись.

В 7.00 дежурный по полку старший лейтенант Вольнов принял по телефону сигнал «Облако».

Повинуясь этому условному приказу, слегка волнуясь, он открыл секретный сейф и разорвал залепленный печатями пакет.

Через шесть часов полк в полном составе должен занять оборону в заранее отведенном районе на китайской границе, гласил приказ.

Вольнов включил рубильник сирены…

Терехову звонить не пришлось, он и полковник Зинин приехали загодя, посмотреть на действия подчиненных.

Для непосвященного действия эти были ошеломляюще быстрыми и четкими. Вот это организация, вот это военная выучка, вот она, знаменитая, воспетая в песнях и телепередачах боеспособность недремлющей, несгибаемой, гордящейся славой отцов армии, подумал бы сторонний наблюдатель.

Распахнулись ворота автопарка, «Уралы» покатили мимо штаба за офицерами, во всех казармах разом вспыхнул свет, тепло одетые бойцы выбегали с оружием и в касках, строились, ожидая приказа. Во всех штабных кабинетах одновременно зазвучали командирские голоса и зазвонили телефоны, писаря кинулись сжигать ненужные полковые бумаги, комендантский взвод спешно упаковывал полковое знамя в присутствии неизвестно как очутившегося в штабе майора Курицына и непонятно как так быстро прибежавшего начальника караула.

Непосвященный бы восторженно потер руки.

Полковник Зинин ограничился иронической улыбкой и сказал Терехову:

— Я вижу, советские вооруженные силы всегда на боевом посту! Но посмотрим, когда выйдет из парка последняя машина!

Командир полка озабоченно кивнул и быстро прошел в кабинет…

Со вчерашнего дня полк гадал, в котором же часу будет объявлена тревога.

Пессимисты были уверены — в шесть утра, оптимисты надеялись, что успеют позавтракать и раньше десяти сирены ждать не стоит.

Солдаты все же были разбужены в шесть, успели одеться и разобрать оружие, «Уралы» вообще всю ночь не глушили моторы, офицеры штаба ночевали в своих кабинетах.

Приятно было сознавать свою прозорливость, но всех волновало одно — машины, когда удастся завести машины и эти проклятые танки…